Глава восьмая
Санаторий "Даугава"
МОРОЧАТ ЭТИ ЖЕНЩИНЫ ВЕЧНО МНЕ ГОЛОВУ, КАК ХОТЯТ
- Морочат тебе голову твои женщины как хотят, - говорит жена. И я знаю, что она стопроцентно права. Если бы только морочили, это было бы легко выдержать, но часто я переживаю за этих женщин безмерно...
С Кузьминичной мои отношения уходят на двадцать пять лет в прошлое, когда на базе санатория "Булдури" были организованы курсы повышения квалификации медсестер, а я там читал лекции и проводил практические занятия по хирургии и терапии.
Я входил в зал, мельком бросал взгляд на чисто женскую аудиторию, которая вся состояла из молодых женщин и девиц, и сходу начинал рассказывать про колотые, резаные, размозженные и иные раны. Женщины балдели, их состояние начинало сказываться и на мне - я начинал ни к месту останавливаться, повторяться, но потом стряхивал с себя это женское наваждение и дальше уже шпарил, как по писанному. Потом несколько минут оставлял на вопросы и ответы. Иногда вопросы задавала миловидная молодая девица - это и была теперешняя неохватная в талии Кузьминична.
С той поры и повелось, что она пользовалась моим умом. В любое удобное для себя время. Потом мы встретились в санатории "Даугава", где Кузьминична работала массажисткой и часто выговаривала мне:
- Пора тебе, Палыч, уже и деньги с людей брать...
Но своих дочек и разных родственников, особенно со стороны первого мужа Скайдритки, посылала ко мне на сеансы "по блату", бесплатно. Старшая дочь Марина была у Кузьминичны тишайшей, младшая Скайдритка вбила себе в голову еще в восьмом классе идею про принца, который придет, и с этой хохмой шла по жизни. В первом браке она родила дочь Яну, но муж ее часто поколачивал из-за этих самых принцев. Потом она разошлась и вновь вышла замуж. Ее снова оба мужа колотили - и первый и второй. Она часто была у меня на сеансах психотерапии и говорила про себя кратко и образно: "Я вся гнилая внутри..." Но вид у нее был внешне получше, чем у мамочки в молодости.
Как-то в очередной раз Кузьминична позвонила мне и сходу, даже не поинтересовавшись, есть ли у меня время на разговор, включилась своим обычным началом разговора: "Вот я и говорю..." А дальше все шло про Скайдритку открытым текстом. Слушал я, слушал и отвечаю: "Надо вашей дочери вести себя сдержаннее с мужиками..." А через час звонок и звенящий Скайдриткин голос кричит на меня в трубке:
- Вам никто не дал права обзывать меня проституткой!
- Извините, кем?
- Вы что - плохо слышите?! Проституткой - вот кем!
- А ну-ка, сбавь свой тон! Ты с кем так разговариваешь?! Если вы с твоей мамочкой бросаетесь словами друг в друга, это еще не означает, что и я играю в эти дурацкие игры. Чтобы больше духу твоего не было рядом со мной, тебе понятно?! Извинись немедленно!
- Простите... Я думала...
- Меня не интересует, что ты можешь иногда и думать. Только думать надо было раньше, до звонка ко мне. Все наши отношения окончены.
И я опускаю трубку телефона. Но это все цветочки, чует мое сердце, что ягодки будут впереди с Мариной. Марина с моего разрешения родила сына Максима. Я гарантировал, что ребенок будет на радость всем. Так и получилось, Максим рос красивым и добрым хлопцем. Но Кузьминична позвонила мне в очередной раз: "Вот я и говорю..." и сказала, что Марина хочет еще ребенка. Но так, между делом. Я же воспринял все это слишком серьезно и в категорической форме запротестовал.
Кузьминична относится к той категории людей, у которых все в жизни идет под влиянием импульса, которые не умеют размышлять и живут в виде эха окружающей их действительности. Поэтому у нее может отпечатываться и оседать в сознании только то, что она желает слушать. В очередной раз Кузьминична оторвала меня от каких-то дел своим "Вот я и говорю..." А дальше я очень долго выслушивал про всякие проблемы с работой в массажном кабинете санатория "Даугава", откуда уже почти всех сотрудников уволили. Только в конце разговора Кузьминична снова завернула в сторону возможной беременности Марины.
- Вы ведь в прошлый раз так и сказали про Максима: "Ребенок будет хорошим, несмотря на то, что принимает лекарства". Все так и получилось. Марина опять хочет родить...
- Кузьминична! Я уже говорил с вами по этому вопросу. Мое мнение за эти дни не изменилось, не изменится оно и в будущем. Ни в косм случае. Это может привести к непредсказуемым последствиям, к неконтролируемой ситуации. Если в прошлый раз я давал гарантию и за Марину, и за ребенка, то теперь не только не даю никаких гарантий, а категорически выступаю против. Поймите, что все это очень серьезно. Если Марина родит, то она уже не справится с самой собой, она начнет так болеть, что я ничем не смогу помочь, ее психика не выдержит. Придется ее все время держать на лекарствах. И никаких гарантий за ребенка. Никаких, вам это ясно?
- Да, да, конечно... Но ей так хочется...
- Кузьминична! Это мое окончательное решение!
- Да... да... конечно...
Прошло некоторое время, и ко мне пришла Марина.
- Доктор, я к вам. Здравствуйте!
- Здравствуйте, Марина. Какие вопросы?
- У меня беременность больше шести месяцев... Как пройдут роды?
- Роды пройдут нормально.
- А как я буду чувствовать себя после них?
- Я все, Марина, рассказал вашей маме. Очень подробно. Так что сейчас не имеет никакого смысла повторять это снова.
- Спасибо.
- Пожалуйста, Марина.
Я очень расстроился и не находил себе места несколько дней. Когда я проверял мистически, можно или нельзя Марине беременеть второй раз, то получал абсолютный запрет. Я крутил и вертел информацией и так, и этак, но запрет шел твердо и непререкаемо. Господи, что же эти женщины натворили?! Может быть, пронесет...
По телефону в очередной раз раздалось: "Вот я и говорю... " Я выслушал и очень сдержанно сказал, что не располагаю особым временем на длительные разговоры. Тогда Кузьминична сактивизировалась и перешла к сути:
- Марина сейчас очень плохо себя чувствует... вся плавает и ничего не соображает...
В другое время я бы сразу прервал своим приглашением:
"Пожалуйста, пусть приезжает на сеанс, я жду". Но здесь я молчал. Поэтому Кузьминична продолжила:
- ...когда она у вас лечилась, то все было хорошо, даже этих самых лекарств не требовалось много...
Я снова молчал.
- ...так можно ей приехать к вам на сеанс?
- Извините меня, но я вас очень серьезно предупреждал, что вашей дочери нельзя беременеть. Вы не послушали меня, значит, я как врач вам не подхожу. А все наши отношения только на том и строились. Поэтому повторяю, что ее надо лечить у психиатра медикаментозно по месту жительства. Все. Да, последнее - будьте осторожны и внимательны с ребенком...
Прошло около года, когда в телефонной трубке раздался рыдающий голос Кузьминичны: "Наша девочка сейчас выпала с пятого этажа. Скорую уже вызвали... На землю прямо... Хоть жить будет?.. А позвоночник?.. Что вы видите?.." "Господи, какое страшное несчастье... Ничего не вижу, сплошной кровавый туман перед глазами. Если будет жить, отвечу на все ваши вопросы. .." В трубке долго бились короткие гудки... А я застыл...
Разумом я понимаю, что мистик не должен так переживать, но
со своим сердцем ничего не могу поделать... Главное - будет жить.
УМ ЛАБОРАНТКИ, КАК У ПТИЧКИ, ВОСПРИНИМАЕТ ТОЛЬКО ТО, ЧТО ХОЧЕТ
На первом этаже административного корпуса санатория "Даугава" был пищеблок и обеденный зал. После снятия пробы во время своего дежурства по санатория я иногда поднимался на второй этаж, где располагались лаборатория, массажные кабинеты, администрация и физиотерапия.
В общем коридоре сотрудницы довольно часто меня "отлавливали" и увлекали на свои рабочие места "поговорить": когда они меня о чем-то спрашивали, а я отвечал на вопросы и кое- что рассказывал.
Вот и сейчас я сидел в лаборатории на стуле-вертушке.
На коленях у меня был мой неизменный "дипломат", на него я сложил руки и приготовился к разговору.
- Доктор, ну как вам нравятся мои молодые?
С гордым и радостным видом лаборантка протягивала мне свадебную фотографию своей дочери.
Молодые на ней были не лучше и не хуже других.
Выглядели симпатично и позы их демонстрировали сближение и единение друг с другом.
Но только на первый и поверхностный взгляд.
Мистически "проявлялось" и все остальное: они были совершенно разными людьми, с несхожими Судьбами и противоречащими интересами. Я смотрел и видел, что самое большее, что они смогут вытерпеть один другого, около года. Не больше. Но этого времени было вполне достаточно, чтобы произвести на Божий свет общего ребенка. Практически сразу после этого приятного события молодые расходились в разные стороны и продолжали движение по жизни индивидуально.
Я застеснялся всего того, что увидел, и несколько замялся. Поэтому вслух сказал нечто заумное и сложное, похожее на то, как из Риги в Москву человек едет через Владивосток.
- Да... Среди детей у них общим будет только один...
Ум лаборантки явно не привык к таким сложностям и пируэтам мысли.
Она, как птичка, крутанула головкой и утвердительно переспросила:
- Что-что? Детей будет у них много? Так это ж хорошш-шо!!!
Этим твердосказанным "хоро-ш-ш-шо!" она отрезала все пути
для разъяснений и толкований. Я смирился с тем, что было:
- Вероятно...
- Скажите, доктор, я хочу немедленно им купить за свои деньги и подарить автомашину. Следует это делать или нет?
Сама постановка вопроса была императивной. Попробуй здесь скажи что-нибудь не так, как желает счастливая мамаша, выдавшая замуж наконец свою дочь... Ну и что, что молодые не уживались один с другим?! Мамаша просто этого не поймет и не примет во внимание...
- Может быть, не следует так спешить... и тратить семейные деньги на эту самую машину...
- Вы, доктор, меня знаете! Не один год вместе работаем! Если я так решила, то выполню до конца! Обязательно куплю им машину и сразу же оформлю на своего зятя!
- Конечно... конечно... но ведь можно и оформить на вашу дочь...
- Зачем?!
- Может быть, дочь сама будет сидеть за рулем... это так красиво, представьте себе на секундочку - ваша девочка рулит как королева... Получит права... Будет вас с мужем возить... На радость всем...
- Муж и жена - единое! Вот мы с мужем столько лет... оформляю только на зятя!
- Ну всякое может случиться... например, зять в гостях перепьет или недоперепьет... Ни что не вечно под Луной...
- "Недоперепьет"! Оригинально! Красиво сказано! Знаете, доктор, у меня своя голова есть на плечах. Как решила, так и сделаю!
... Господи, какой стоял вопль во время разделки этой машины!..
ЛОВИ МОМЕНТ, МИСТИК!
Передо мной сидела очень милая и изящная молодая женщина. Лицо ее было заплакано, она умоляюще смотрела на меня как на свою последнюю надежду.
И протягивала ко мне красивые тонкие руки, кисти которых были изуродованы мокнущей экземой. И беспрерывно повторяла:
- Доктор, вся надежда на вас... Вся надежда на вас...
Я рассматривал ее руки и слушал про ее мытарства и уже более трех месяцев она безрезультатно лечилась и в кожном диспансере, и у всяких добрых бабок... Я задумался и вдруг увидел чудо - наступил такой момент, когда ее болезнь можно выбить одним ударом. Если максимально возвышу Фактор отрицания болезни, если уберу и уничтожу все вредные энергии, если скомпенсирую все ее энергоцентры, если введу в кожу рук и всего тела омолаживающие энергии, то я ее вылечу в течение трех дней.
До моего сознания долетел последний вопрос Вии Туны:
- Господи, да сколько так можно мучиться и без всякого толка лечить свои руки?..
- Три дня, - автоматически ответил я. - И только один сеанс сегодня. После него вы должны очень быстро выздороветь - через три дня вашей экземе будет конец.
- Вы, доктор, наверное, шутите... Ведь столько времени я лечусь и хожу по врачам изо всех своих слабеющих сил...
- Почему шучу, я говорю очень даже серьезно. Какой сегодня день?
-Понедельник...
- Вот в четверг и позвоните мне по телефону и расскажите о своих делах. Но, кроме лечения, существуют еще помогающие ему режимы труда и отдыха. Вы обязаны мне помогать, мы вдвоем с вами перетянем эту болезнь. Пожалуйста, никаких стирок в течение месяца. Никаких стиральных порошков и иных синтетических средств для мытья посуды в течение полугода. Если сами будете стирать, то употребляйте только детское или, на крайний случай, хозяйственное мыло. Повторите!
- Никакой стирки в течение месяца. Никаких стиральных порошков в течение полугода. Только детское мыло!
- Ну, это еще не все. Постарайтесь не вступать в конфликты, не ссорьтесь без толку с мужем, не расстраивайтесь, если дочка вас не будет слушать, поменьше времени проводите в очередях и в общественном транспорте. И звоните мне в четверг.
- И звонить вам в четверг, - эхом откликнулась Вия.
- Все правильно, теперь приступим к сеансу лечения... В четверг зазвонил телефон.
- Доктор, доктор, это я - ваша пациентка с руками... Сегодня уже четверг, вот и звоню вам, как вы сказали...
-И с хорошим настроением.
- Конечно! С ликующим! Милый и дорогой доктор, я вам так благодарна, вы даже не можете себе представить насколько... У меня слезы на глазах... Я сейчас стою и плачу... И смотрю на свои руки... Доктор, доктор, я целую ваши руки...
- С моими руками подождем. Рассказывайте, как дела с вашими.
- И вы еще спрашиваете?! Вы же все уже заранее знали тогда, в понедельник. А я-то дура ни о чем даже не догадывалась, ни во что тогда уже не верила... Господи, бывают же чудеса. .. как со мной за эти дни...
- Прошу вас выполнять все наши условия, все, как договаривались.
- Да теперь это для меня закон. Каждое ваше слово - закон...
"ТЫ МНЕ, ЗЕРКАЛЬЦЕ, СКАЖИ И ВСЮ ПРАВДУ ДОЛОЖИ - Я ЛЬ НА СВЕТЕ ВСЕХ МИЛЕЕ, ВСЕХ РУМЯНЕЙ И БЕЛЕЕ?" - СПРАШИВАЛИ ОДНОВРЕМЕННО БАТНЯ И КЛИМОВА
Батня была простой медсестрой, но не простым в санатории человеком. С длинных подач через все поле от ворот управления курортов до ворот санатория "Даугава" ей сначала дали звание по должности "старшей медсестры", а потом звание усилили до "главной медсестры". Если система выдержит и не развалится, то быть ей "генеральной медсестрой", иногда подумывал на досуге я. Вот что значит крепкая и нерушимая дружба в финской бане с главврачом, который стал во главе всех латвийских курортов. А дальше моя мысль уходила в заоблачные выси - вот, мол, ее дружок выбьется в люди и станет во главе всего санаторного дела СССР, быть нашей Вис тогда "маршальской медсестрой" санатория "Даугава".
Климова была врачом-гинекологом, но одновременно носила дополнительные регалии "жены главного врача санатория "Латвия". В то время все главные врачи сшивались в горкоме партии. Вершиной сшивания была дружба с первым секретарем города, когда главный врач мог этого первого секретаря при всех назвать по-дружески и взять бережно под локоток. Очень даже большой и заоблачной высотой считалось членство в горкоме. "Член горкома" звучало посильнее "члена-корреспондента" и уже не переводилось на язык богов как "поц-шрайбер", - оно было просто непереводимо.
Вот они и заспорили, кто из них румянее и белее.
Климова была моложе, эта молодость выпирала со всех сторон - и лицом, и фигурой, и порывистостью движений тела, и импульсивностью мысли.
Батня была старше и опытнее в тысячу раз.
И в той, и в другой была своя женская изюминка.
Силы раскладывались так: на стороне Вии была интриганка - секретарь-машинистка Зигрида, говорящая в нос с французским прононсом, библиотекарша и диет-сестра, имеющая свой дом в Лапмежциемсс, на стороне доктора Климовой были все мужчины старшего возраста - отставник Лаврентьев, диетолог-ортопед Ромашко и ординатор третьего корпуса Владимир Владимирович.
Интрига разворачивалась бурно.
Климова пыталась затянуть и меня, но я внимательно смотрел в ее красивые глаза, балдел от всех ее выпуклостей и мягко покачивался в волнах нерастраченной женственности. Но слушал вполуха.
Батня оценивающе посматривала на меня острым взглядом - как будто делала укол одноразовым шприцем. Она мне нравилась не меньше Климовой, даже порой больше, особенно, если надо было поговорить о каком-либо деле. Ум у Батни был природным, но без всякого образования, а шарм - он ведь от образования не зависит.
Но сегодня было что-то не то.
У Климовой глаза были полны слез, и вокруг рта залегли горькие морщинки. И все-таки она была красива. Моя умная жена говорила про Климову: "Хоро-ш-ш-ш-шая женщина! Вот кого надо делать рекламой всего курорта!"
Реклама всего курорта потерянно и затравленно смотрела на меня.
- Пойдемте, Ольга Фридриховна в кабинет дежурного врача и там поговорим. Я вижу, что у вас .случилась огромная неприятность. Но поверьте - все в конце концов разрешится в вашу пользу. Это мой внутренний голое говорит. И еще добавляет, что вы, как всегда, делаете массу ошибок...
Климова безропотно пошла следом.
- Мы с Вовкой разводимся... Вот посмотри... я достала по блату в горкоме только для себя...
Она протянула мне лист машинописной бумаги, исписанный от руки почерком малограмотного человека. И вытерла мокрый нос марлевой салфеткой.
- Что это?!..
- Это бумага, которую мой муж написал на меня в горком. Почитай.
В "бумаге" черным по белому говорилось, что Климова - змея подколодная, одалиска, нимфоманка, нарушительница всех норм партийной этики, бумага была потрясающей и исторической. С легкой руки Надежды Крупской, которая катанула телегу на Владимира Ильича в партком, советские женщины писали в огромных количествах такие произведения. Но мужчины... вроде Вовка был первым и был, таким образом, достоин книги Гинесса. Это же самый что ни на есть бесценный документ. На вес золота!
- Ольга Фридриховна! Подарите мне эту гнусную наветную бумагу! Отдайте! Зачем она вам? Только терзать себя и растравлять душу. А я ее уберу с глаз долой так, что никто и помнить о ней не будет. Время все сотрет, все успокоятся, забудут. Может быть, когда-нибудь через несколько лет напишу книгу про нашу жизнь и процитирую там вашего ненаглядного муженька со всеми его грамматическими ошибками и стилистическими неровностями. Пусть все знают, какие грамотные были в наше время главные врачи. Но зато - члены горкома.
- Нет! Нет! И нет! Это мне потребуется, чтобы он заплакал кровавыми слезами, - сказала решительно Ольга Фридриховна и спрятала бумагу в черную сумочку, что была при ней.
- Зачем вам, Ольга Фридриховна, его кровавые слезы? Ведь он - ваш муж, на нем вся ваша семья держится. Господи, да кто осмелился проявить такую жестокость по отношению к вашей семье? Кто сказал вам эти слова? Кто подучил вас говорить такое?! Вы что - показывали эту бумагу еще кому-то в нашем санатории? Отвечайте, Ольга Фридриховна!
- В административном корпусе... и Зигриде... и всем...
- Да вы в своем уме?! Что вы наделали?! Они же там все вас просто ненавидят. Они вам страшно завидуют... Тому, что вы еще очень молодо выглядите. Они смотрят на вашу походку и готовы вас живьем сожрать. А вы так подставляетесь! Да разве так можно делать? Это же очень неразумно и недальновидно. Давать такие козыри в руки своих самых ярых врагов. Они же хотят вдребезги разбить вашу семью. И эти удары идут прежде всего на голову вашей маленькой дочери. У вас же маленький ребенок! А вы их слушаете, развесив уши. Они не ваши доброжелатели, а совсем даже наоборот.
- Да... У меня уже нет никаких сил. Когда я впервые прочитала этот вовкин донос, то несколько дней ходила как шальная и ничего не видела перед собой. Потом пошла топиться. Шла-шла по мосту через Даугаву, он такой длинный... дошла до середины и тут дочь вспомнила... Стала у меня дочь перед глазами и не пускает к перилам...
У Климовой ручьем бегут слезы.
Она достает из кармана халата марлевую салфетку и вытирает нос, щеки и рот.
"Стерильная или просто чистая?" - ни к селу ни к городу думаю я. - "У гинекологов навалом марлевых салфеток, на любой плач хватит".
- Вам надо поскорее мириться с мужем!
- Не буду я с ним мириться, он там своих секретарш щупает.
- И это тоже вам Зигрида сказала? Эх, Ольга Фридрихов-на... Супружество нам дастся от Бога, а Зигрида вам страшный враг.
Бывают такие моменты в жизни, когда надо защищать супруга. Если в следующий раз вам такое скажут, то парируйте немедленно, не задумываясь ни секунды - "А вы над ними лампу держали? Ах, не держали и даже рядом не были! Так на каком таком основании вы такое заявляете?!"
- Не буду мириться...
- А как иначе проживете с дочкой? Как просуществуете с ней вдвоем на свою нищенскую зарплату? Эта зарплата вам только на колготки.
- Не буду...
- Если разведетесь, то уже не будете женой главного врача, и вас турнут с работы даже из этого вшивого санатория.
- А что делать?
- Да вы что?! Первый раз ссоритесь и первый раз миритесь?! Делайте, как всегда в таких случаях, - придите пораньше домой, примите ванну с ароматным шампунем, накройте на стол, поставьте бутылочку вина или того, что ваш Вовочка любит - шампанского, например, или коньяка. Вот и все примирение... Главное вам выдержать марку мирящейся женщины - не напирайте на него и не ругайте. Мужчины все без всякого исключения боятся этого... Ну вот и договорились, Ольга Фридриховна...
КОЕ-ЧТО ОБ АНГЕЛАХ-ХРАНИТЕЛЯХ
- Зинаида Петровна, я иду писать... Буду по "...З66". С этими словами я направляюсь из врачебного кабинета дежурного врача санатория "Даугава" на выход. Вслед слышу слова:
- Что вы все там пишете, Александр Павлович? Все время...
- Книги, Петровна, пишу. Даст Бог и придет такое время, когда смогу их издать и вам подарить. Если что - звоните без стеснения, я на месте.
- Конечно, позвоню, но зря тревожить не буду. Вы к пробе подойдете в наш третий корпус?
- Обязательно и непременно, но сначала зайду в спиналь-ное, там - как всегда - очень тяжелые больные... Точно к пробе будьте на месте, пойдем вдвоем. Дежурная медсестра для врача - это самое дорогое, что он имеет. Поэтому буду вас кормить, Петровна... Чтобы
были силы... Привет!
Зинаиду Петровну - как и многих здесь в нашем курортном городке Кемери - я знаю еще с 1947 года. Помню, как она пригласила меня для страховки сходить с ней и ее кавалером на Слокское озеро. Красивая и длинноногая девушка была Зинаида Петровна. Тогда она работала медсестрой в "Третьем" санатории - в здании административного корпуса теперешнего санатория "Даугава". И начинала под руководством моей Матери.
Теперь 1987 год.
Зинаида Петровна построила дом.
Медсестра Эрика за это время выстроила несколько домов.
И строились еще многие.
Только моя Мать ничего не строила, кроме Храма в своей душе - веры, надежды и любви к окружающим ее людям и огромного личного энтузиазма в работе. Мать пахала как вол с утра и до вечера каждый день. Мать доставала новые котлы и везла в свой санаторий "Ксмери", Мать "выбивала" фонды, привозила новую мебель, обставляла ею холлы и номера. Мать пригласила выдающегося художника Латвии Гитта Вилкса, и тот рисовал прямо на стенах огромные панно в национальном духе. В этом национальном духе у Гирта Вилкса часто родником пробивали русские мотивы. Например, девушки в национальных одеждах были латышскими голубых кровей, а громадная фигура, сидящая на горе на фоне голубого неба и белоснежных чаек и играющая на кокле, ассоциировалась у меня со словами "Боян бо вещий, аще кому хотящий".
Моя Мать беспрерывно проработала на курорте Кемери более сорока лет подряд. Последние годы я всегда смотрел ей вслед с третьего этажа спинального корпуса, а она шла на работу в санаторий "Дзимтене", где после ухода на пенсию трудилась простым ординатором.
Я никогда не задумывался над вопросом - был ли у моей Матери ангел-хранитель. Теперь ВИЖУ - был и очень большой и красивый.
Перед психотерапевтическим сеансом я иногда беседовал с группой больных. Темы бесед были самыми разнообразными и всегда включали в себя анализ бытовых и социальных человеческих взаимоотношений в рамках гуманистических принципов и морально- этических норм.
Еще Цицерон называл гуманизмом высшее культурное и нравственное развитие наших чисто человеческих возможностей и способностей в сочетании с душевностью, мягкостью и человечностью.
Только не для советских условий.
Заставь дурака Богу молиться, он себе лоб расшибет.
Недаром ходит притча-анекдот: "Мы будем так бороться за мир во всем мире, что не оставим камня на камне!"
Часто я рассказываю об ангеле-хранителе.
Думаю про себя: "Эх, семь бед - один ответ!" и открыто говорю на эту "скользкую" для 1987 года тему. Как говорил мой Отец: "Бог не выдаст, черт не съест". Я знаю, что Бог не выдаст. Насчет другого все-таки слегка опасаюсь. Но тему веду из раза в раз.
Я РАССЧИТЫВАЮ НА СВОЕГО АНГЕЛА-ХРАНИТЕЛЯ И, БЕЗУСЛОВНО, ЕМУ ВЕРЮ.
Вот, что я рассказываю своим пациентам в кабинете психотерапии.
Ангел-хранитель дается как подарок во время рождения от Бога.
СУДЬБА И ВРАЧ
В ее Судьбе я видел совершенно иное.
Мы сидели друг напротив друга на кафедре психиатрии Рижского медицинского института уже в течение нескольких месяцев. Мы были на усовершенствовании.
Коллега с голубыми глазами утверждала, что ей предстоит работа на курорте Балдоне, что, собственно, по причине того, что она будет там ординировать отдыхающих, ее и прислали на усовершенствование.
Я ВИДЕЛ, что она должна будет работать в Кемери. Более того, она будет работать в санатории "Даугава". И еще, более того, она будет работать в спинальном отделении, так сказать, образно,говоря, бок о бок со мной год.
Вот на этой самой образности я и купился.
И погорел.
Ибо чересчур увлекся идеей, но не думал о деталях.
Мне хотелось ей побыстрее обо всем сообщить.
Открытым текстом.
Я с нетерпением ждал очередного перерыва в занятиях, чтобы ей все сказать. Интересно же сказать о Судьбе. И интересно послушать о Судьбе из первых рук.
Так получилось, что все остальные врачи вышли на перерыв, а мы с Зинаидой Анатольевной остались сидеть друг напротив друга.
Горя желанием высказаться и дрожа от нетерпения и не думая о последствиях, игнорируя формулировки и возможности другого человека воспринять информацию, я - как шахтер - выдал на гора:
- Вот вы говорите о Балдоне... А я работаю в Кемери... Весьма скоро наши с вами Судьбы переплетутся и мы будем проводить много времени вместе... рядом... бок о бок... почти каждый день... иногда сутками... несколько лет...
Эффект моих слов был потрясающий.
Коллега вскочила.
В расширившихся зрачках голубых глаз отразился ужас и смятение.
Решительным движением она смахнула со стола все бутерброды, которые раскладывала передо мной.
И пулей вылетела в дверь, хлопнув ею так, что все задрожало.
Первой с перерыва из коридора появилась Надежда - врач, которая пришла на усовершенствование по психиатрии от самого наипреступнейшего элемента - она работала в тюрьме.
Решительным шагом Надежда прошла на место Бондаренко и столь же решительно села, посмотрев на меня тяжелым надзи- рательным взглядом.
Видимо, Бондаренко с Надеждой посчитали меня этим самым преступным элементом.
До конца курсов в течение месяца с небольшим оскорбленная моей непосредственностью врач Бондаренко не разговаривала со мной.
Но все проходит, прошли и эти курсы усовершенствования.
Вдруг как-то в рабочее время на территории санатория "Даугава" я увидел врача Бондаренко. Она стрельнула в меня глазами и, опустив свою голову, заспешила мимо.
Потом в конце концов она подошла ко мне и сказала:
- Александр Павлович! Простите меня за мое поведение на курсах. Теперь я понимаю, что вы хотели сказать. Только тогда я решила...
Ей явно не хватало слов в лексиконе, чтобы объясниться со мной.
Я попытался подсказать:
- Фронтальная танковая атака...
- Что-то вроде этого... А вы говорили о будущем повороте моей Судьбы... Извините меня, пожалуйста.
А я задумался - каким же должен быть врач, чтобы не быть крепким задним умом, как Бондаренко? Врачу ведь нельзя махать кулаками после драки.
Врач не должен быть от сохи.
Врач не должен быть как процент от рабочего класса.
Врач должен быть от Бога.
На то он и врач.
И ПОСРЕДНИК "НАВАРИЛСЯ" ТАК, ЧТО Я РАЗИНУЛ РОТ...
Спинальное отделение возникло в тревоге мирской суеты и полной неразберихи из ничего. Администрация крупного московского завода смогла в конце коридоров, физкультурным залом и рентгенкабинетом. Этот корпус предназначался для отдыха уставших от работы сотрудников завода. В нем планировалось разместить только 50 человек, людей вполне здоровых, которые пожелали отдохнуть на берегу Рижского залива и заодно воспользоваться бальнео-грязевыми возможностями курорта Кемери. Потом в результате межведомственным игр и разборок здание было передано управлению курортов, туда по счастливой или несчастливой случайности был направлен будущий талантливый руководитель санатория "Яункемери" Михаил Григорьевич Малкиель. Он волевым напором смог разместить в этом здании 100 тяжелейших спинальных больных со всего СССР и - соответственно - еще около 100 человек персонала. Более того, к зданию были подведены продуктопроводы от главного источника серо-водородной воды, на котором по существу и выросла поликлиника Кемери. Несмотря на то, что исторически этот источник назывался "Святой", последствия такого решения, когда сероводородные ванны отпускаются в спальном корпусе, были адскими. И все спинальные больные и персонал были вынуждены существовать по сложившейся традиции в этом здании-монстре. На первом этаже пьяные санитарки отпускали грязи и ванны, на втором этаже располагались самые тяжелые больные - инвалиды первой группы. Там концентрация сероводорода превышала в сотни раз ПДК. На третьем этаже находились "ходячие" больные. И здесь уже концентрация сероводорода была в тысячи раз больше нормы. После нескольких часов пребывания в такой обстановке начинала как-то странно шуметь и дуреть голова, серебро чернело на глазах, персонал все время держал открытыми окна.
В мою бытность психотерапевта спинального отделения там был заведующим врач-невропатолог Калныньш Ян Янович. Когда его семья вернулась из Сибири, он был Иван Ивановичем, но потом сменил русский вариант имени на латышский. И начальник отделения и врачи держались на голом энтузиазме. Сестер еще слегка удерживала возможность покушать от котла спинальных больных. Санитарки работали из-за больницы. Они круглогодично ворочали своими силами спинальников в ваннах и на кушетках, где отпускались грязи, они в любое время года таскали эти грязи из подвозившего к спинальному отделению трактора, они приходили, когда хотели, уходили по желанию и пили по потребности. Просто никто другой не шел на такую грязную и ужасную работу. Только алкоголички.
Спинальное отделение держалось на сестрах, которые там дежурили круглосуточно. Самой уважаемой мной сестрой, самой расторопной и деловой была Велта Медведева, племянница доктора Крумберги, которая с моей Матерью поднимала курорт Кемери после войны. Мы с Велтой знали друг друга еще с детства, и поэтому наши отношения были чрезвычайно сердечными и любящими, выходящими далеко за рамки коллегиальных. Сестры - Иветта
Яновна, Рита, Бригита, Аусма - все без исключения - прежде всего были сестрами МИЛОСЕРДИЯ. Они несли в себе потрясающий заряд доброты, нежности и долготерпения в адрес инвалидов- спинальников. Это и был нерушимый стержень, на котором существовало спинальное отделение долгие годы, пока не развалилось вместе с системой социализма.
Врачи также были энтузиастами и трудились, как говорится, не за страх, а за совесть. Правда, моя совесть почти была на пределе, когда очередной главный врач шел на встречу со спи- нальными больными и обещал, обещал и обещал, но все в будущем: "вот закончится заезд и..." Мне очень нравилась работа медсестры Майи Фишере, я очень тепло вспоминаю стоматолога Рибу Майю Николаевну, врачей Вальгиса, Колосовскую, Бон-даренко, Ромашко, Кодолу, Лаврентьева, Селгу - все они были мученики, и все они жертвовали собой ради больных. Кто как мог, но честно и всей душой. Спинальные больные к персоналу относились значительно хуже и жестче.
По-существу, почти все спинальные больные были энцефа- лопатами и очень туго соображали. Зато у персонала сообра-жалка работала очень даже хорошо. И я расскажу об одном характерном случае, эпизоде из жизни.
Как-то ко мне подошла Рита, сестра-хозяйка спинального отделения. Она уже была в том критическом возрасте, когда женщина еще привлекательна, но в голове уже появляются седые пряди, а фигура теряет шарм. Глаза у Риты были какими-то прозрачными со странным блеском, и на лице вечно играла улыбка заговорщика. Одета она всегда была очень аккуратно в фирменный голубой халат среднего медработника, носила белые кофточки. И это сочетание белого и голубого было ей очень к лицу.
- Доктор, у меня к вам просьба. Знаете, мои знакомые услышали про вас и хотят у вас полечиться, но страшно стесняются... Можно, они походят к вам на сеансы психотерапии? Люди они хорошие, но бедные, я с вами потом рассчитаюсь... Пусть это останется между нами и их не касается...
- Пожалуйста, пожалуйста, Риточка! Ни о каком расчете не может быть даже речи. Вы же знаете, что всем коллегам я помогаю по первому требования. Никому не отказываю. Да и работасм мы в таких условиях, что обязательно должны друг другу помогать...
Так ко мне стали приходить "малоимущие" ритины знакомые. Они вежливо здоровались, по-доброму улыбались мне и почти нс разговаривали со мной, но четко выполняли все мои рекомендации и пожелания. Я к ним привык и лечил вместе с санаторными больными. Когда кончали курс лечения одни, появлялись от имени Риты другие. И все было тихо и мирно.
Прошло около полугода, когда в дверь моего кабинета психотерапии решительно постучали и после моего ответа в кабинет вошли сразу три женщины. Вид у них был взъерошенный и боевой. Поэтому я мягко и спокойно сказал:
- Проходите, пожалуйста, и садитесь.
Запомните - если женщина выбита из колеи, если она взволнована и не в меру агрессивна - ее обязательно надо посадить и дать выговориться.
- Мы все вместе, доктор. Нам надо серьезно поговорить!
- Пожалуйста, говорите, я вас слушаю очень внимательно.
- Доктор, мы пришли вас спросить как наши бархатные шторы.
- Что? Какие шторы? Почему бархатные?
Я совершенно нс понимал, о чем идет речь. По их виду вначале можно было предположить все что угодно, например, что они пришли разбираться между собой, а меня хотят взять в качестве третейского судьи... Да мало ли что, но вот шторы - это было выше моего понимания.
- А как, доктор, цветы зимой каждый день?
Они вообще говорили что-то совершенно непонятное для меня. Какая может идти речь о цветах? Господи, да они в своем уме... В ответ я мог только выпучить глаза и открыть рот:
- Что?
- А как съездили вы в ту поездку за границу, на которую мы вам собрали больше девятисот рублей?
У меня начинало что-то проясняться в голове. Поездка... Поездка... Я о ней рассказывал Рите, но ведь уже давно съездил - до встречи с этими женщинами... Они все от Риты... Сборы денег... Рита... деньги... Все: Рита - деньги. В это распрекрасное время за рубль можно было купить запросто доллар. Следовательно, речь шла об очень больших деньгах. Но своих логических выкладок я решил еще нс говорить, а слегка потянул время:
- Дорогие женщины... Я даже нс знаю, что подумать... Какие шторы? Какие цветы? Какие такие деньги? У вас что - претензии ко мне по лечению?
- Нет, милый доктор, большое спасибо. За лечение все вам очень благодарны. До вас дошла оплата, которую мы давали Рите? Она, кроме того, у нас взяла большую сумму денег и не отдает, даже домой не пускает...
- Я к этому не имею никакого отношения. Весьма сожалею, но кроме лечения ничем помочь не могу. Вы все женщины - разбирайтесь без меня. Никакой оплаты через Риту не получал и совершенно ни на что не претендую...
МИСТИКА С МАТЕРИАЛИЗМОМ ВЫПЛЯСЫВАЮТ ВОКРУГ МЕНЯ: "КАРАВАЙ, КАРАВАЙ, КОГО ХОЧЕШЬ ВЫБИРАЙ!" ВНАЧАЛЕ Я ТЕРЯЮСЬ, НО ПОТОМ СООБРАЖАЮ, ЧТО К ЧЕМУ
Кабинет психотерапии спинального отделения санатория "Даугава" был создан мною на третьем этаже спинального отделения в бывшей "ленинской комнате", которая впоследствии стала называться менее помпезно - просто комнатой отдыха. В комнате стояли восемь мягких кресел, был столик с телевизором и несколько стульев. Я добавил сюда несколько полумягких подставок для ног, и кабинет был готов. Периодически я открывал дверь на балкон, где спинальные больные развешивали сушиться свои стираные одежды, и проветривал "кабинет" от запаха мочи и сероводорода. В принципе, этот кабинет был рассчитан на восемь человек по количеству кресел. Но я разрешал заезжать люда спинальным больным прямо на колясках и давал добро на транспортировку неподвижных больных на каталках. Часть больных располагалась прямо на полу на мягких подушках от кресел, которые я раздобыл со склада. Таким образом кабинет наполнялся до предела. И этот предел составлял двадцать семь человек. Так как сеансы были бесплатными, то в кабинет готовы были пробиться и еще столько же.
На группу уходило часа полтора-два. За рабочий день я пропускал две-три группы и консультировал остальных больных, направляя в основном их на свои сеансы. Так было дешевле для нашего санатория, ибо экономились средства, отпускаемые на лекарства.
Сейчас только что вышла одна группа, и комната постепенно наполнялась пациентами другой группы. Я сидел в расслабленном состоянии и отдыхал. Как только все соберутся, я выхожу за дверь, придвигаю к двери с противоположной стороны стул и ставлю на него надпись: "Не входить! Не стучать! Идет сеанс психотерапии". Спинальные больные очень туго соображают и на эту надпись практически не реагируют. В коридоре слышны
Рите? Она, кроме того, у нас взяла большую сумму денег и нс отдает, даже домой нс пускает...
- Я к этому не имею никакого отношения. Весьма сожалею, но кроме лечения ничем помочь не могу. Вы все женщины - разбирайтесь без меня. Никакой оплаты через Риту не получал и совершенно ни на что не претендую...
МИСТИКА С МАТЕРИАЛИЗМОМ ВЫПЛЯСЫВАЮТ ВОКРУГ МЕНЯ: "КАРАВАЙ, КАРАВАЙ, КОГО ХОЧЕШЬ ВЫБИРАЙ!" ВНАЧАЛЕ Я ТЕРЯЮСЬ, НО ПОТОМ СООБРАЖАЮ, ЧТО К ЧЕМУ
Кабинет психотерапии спинального отделения санатория "Даугава" был создан мною на третьем этаже спинального отделения в бывшей "ленинской комнате", которая впоследствии стала называться менее помпезно - просто комнатой отдыха. В комнате стояли восемь мягких кресел, был столик с телевизором и несколько стульев. Я добавил сюда несколько полумягких подставок для ног, и кабинет был готов. Периодически я открывал дверь на балкон, где спинальные больные развешивали сушиться свои стираные одежды, и проветривал "кабинет" от запаха мочи и сероводорода. В принципе, этот кабинет был рассчитан на восемь человек по количеству кресел. Но я разрешал заезжать люда спинальным больным прямо на колясках и давал добро на транспортировку неподвижных больных на каталках. Часть больных располагалась прямо на полу на мягких подушках от кресел, которые я раздобыл со склада. Таким образом кабинет наполнялся до предела. И этот предел составлял двадцать семь человек. Так как сеансы были бесплатными, то в кабинет готовы были пробиться и еще столько же. На группу уходило часа полтора-два. За рабочий день я пропускал две-три группы и консультировал остальных больных, направляя в основном их на свои сеансы. Так было дешевле для нашего санатория, ибо экономились средства, отпускаемые на лекарства.
Сейчас только что вышла одна группа, и комната постепенно наполнялась пациентами другой группы. Я сидел в расслабленном состоянии и отдыхал. Как только все соберутся, я выхожу за дверь, придвигаю к двери с противоположной стороны стул и ставлю на него надпись: "Не входить! Не стучать! Идет сеанс психотерапии". Спинальные больные очень туго соображают и на эту надпись практически не реагируют. В коридоре слышны
Собрание санатория "Даугава" должно было происходить на втором этаже административного корпуса в кабинете главного врача Шакарниса. Владимир Феликсович уступал свое место за столом секретарю парторганизации Вие Батне, которая начинала собрание очень часто с того, что поручала сама себе его вести. Остальные члены партии задумчиво рассаживались по местам, погружаясь в дрему.
Владимир Феликсович когда-то работал в "науке" вместе со мной. Я тянул огромную и неподъемную тему экспресс-диагностики, В.Ф. - заведовал медицинским виварием. Как говорится, у каждого был свой опыт работы.
Вия Батня вышла из низов благодаря своей человеческой смекалке. Она в свое время прошла через финскую баню, ее друг по бане стал председателем управления курортами, и поэтому она чувствовала себя в санатории королевой. Как женщина она была мне симпатична, как человек - глубоко антипатична. Я смотрел ей в глаза и ВИДЕЛ, что она только.что написала анонимку на главного врача. И при этом еще щебетала: "Владимир Феликсович... Владимир Феликсович... вы в своем докладе все расскажете..."
Владимир Феликсович начал свой доклад.
Я вначале еще слушал, потом отключился на мысли: "Да... это тебе нс Цицерон..."
Перед моим внутренним взором начала проходить жизнь Цицерона.
Знаменитый древнеримский политический деятель, писатель, оратор и философ Марк Туллий Цицерон жил до новой эры - родился в 106 году и ушел из жизни в 43 году. Отец его был римским всадником Марком Туллием Цицероном. Мать - красавица Гельвия...
Цицерон привлекал меня силой мысли и мощью Слова...
Передо мною стала разворачиваться жизнь Цицерона в виде ленты прожитых лет:
1...2...3...4...5...6...7...8...9...10...11...12...
Цицерон родился и рос в шикарном поместье своего отца под Римом. Но он болел. Болезни преследовали его безостановочно со второго года жизни вплоть до двенадцатилетнего возраста. Наиболее неблагоприятными были третий и одиннадцатый год жизни, когда он очень страдал от желудочно-кишечных заболеваний.
13...14...15...16...17...18...19...20...
Здоровье его начало понемногу стабилизироваться, ив шестнадцатилетнем возрасте юноша Цицерон уезжает в Рим, чтобы завершить свое образование под руководством авгура Квинта Луция Сцеволы, который не только обучал, но и оберегал и следил за физическим развитием своего ученика.
21...22...23...24...
После двадцати одного года Цицерон увлекся и полюбил развратную и сумасбродную молодую женщину, жену одного из римских патрициев. Квинт Луций приложил огромное количество своих душевных сил, чтобы спасти своего любимца. У Цицерона вычеркнуты из творческой жизни почти три года. Эти годы были настоящим провалом в его обычной полной находок, творческого горения, радости и удивления во время обучения.
25...26...27...
На двадцать шестом году Квинт Луций благословляет Цицерона на дальний путь, и Цицерон уезжает в Грецию, где слушает знаменитого мудреца Посейдония. Посейдоний буквально "перетекает" в Цицерона.
28...
Цицерон возвращается в Рим. Он отдается целиком и полностью совершенствованию себя как оратора перед римской аудиторией. Ораторское искусство требует огромных напряжений и жертв - чтобы стать превосходным оратором, Цицерон жертвует всем остальным - своим временем, своими развлечениями... Он идет по пути, который отнюдь не усыпан розами.
29...30...
Цицерон становится квестором, но как оратор терпит жестокое поражение, познает унижение и подвергается гонениям со стороны опытных и горделивых закаленных борьбой за мнение аудитории противников.
31...
Цицерон собирает в кулак всю свою волю, весь свой опыт, все свои духовные и психологические силы. И оправляется от шока поражения. Он снова вступает в неравную пока еще ораторскую борьбу.
32...33...34...
Самые страшные, черные и тяжелые годы жизни Цицерона - он побежден противниками и повержен обстоятельствами, распят всем этим и ничего не может противопоставить. Это то, что впоследствии назовут Голгофой. Все это сопровождается затяжным бронхитом и болями в области сердца.
35...36...37...38...39...
Цицерон преодолевает самого себя. Он вновь весь в борьбе. Дела его налаживаются, но в тридцать восемь лет он опять терпит одно из самых жестоких поражений, но вновь бросается в бой, борется изо всех сил и побеждает, становясь в тридцать девять лет претором.
40...41...42...43...
Это звездный час Цицерона - блестящая полоса ораторской славы и триумфа побед. На сорок третьем году жизни Цицерон становится консулом.
44...45...46...47...48...49...50...51...
Ничто не может продолжаться вечно. Тем более, что Цицерон работает круглые сутки и находится на пределе своих возможностей, забывает об отдыхе и о необходимости компенсаций.
52...53...54...55...56...57...58...59...
Цицерон на пятьдесят втором году заболевает сначала острым воспалением легких, потом хронической пневмонией с затяжным бронхитом. Постепенно в бронхите все больше и больше начинает проявляться астматический компонент. Выступать в таком состоянии пред взыскательной аудиторией слушателей становится все труднее и труднее. Но нет худа без добра: его творческое начало начинает бунтовать от бездействия и ищет выход. Выход найден - Цицерон начинает писать свои знаменитые сочинения. Он пишет, а Я СЛЫШУ его тяжелое свистящее астматическое дыхание.
60...61...
Здоровье вновь восстанавливается.
62...63...
У Цицерона чрезвычайно высокие духовные и психологические нагрузки. Он буквально идет по острию бритвы. В течение этих двух лет Цицерон осмеливается называть вещи своими именами - он подготавливает и прочитывает перед аудиторией 14 своих "филиппик" - знаменитых речей, разоблачающих тирана Марка Антония. Цицерон знает, что в ответ на его выступления Марк Антоний сможет прислать только профессиональных убийц.
Цицерон спокойно беседует с двумя посланниками Марка Антония, которые принесли ему письменные заверения тирана в дружбе. Все они находятся в огромном зале с мозаичным полом и восседают на шикарных мягких сидениях-лежаках. Один из гостей встает, неслышно и незаметно заходит за спину Цицерона и молниеносно сверху вниз трижды ударяет в область сердца тонким стилетом. Сияющий перед первым ударом стилет все больше краснеет.
Цицерон вскакивает на ноги, делает по залу около пятнадцати заплетающихся шагов, останавливается, охватывает свое туловище руками, из под которых все шире растекается багровое пятно по его белоснежным одеждам. Он замирает и молча стоит стиснув зубы, смотрит широко открытыми глазами на убийц. Потом падает навзничь и больше не шевелится. Убийцы спокойно и по-деловому наблюдают за его кончиной, потом несколькими ударами меча отрубают ему голову...
... Я вздрагиваю, меня бьет дрожь... "Саша, ты что - спишь на собрании?" - до меня долетает голос Ивана Ильича Ромашко. - Проснись, собрание окончено.
"ЧЕРНОЕ МОРЕ" И СИНИЕ ДЖИНСЫ
Мне в письме прислали фотографию мужчины и попросили ответить, сказав, где искать. Мужчина пропал месяца полтора тому назад.
Я внимательно посмотрел на фотографию.
Она была живой - фигура мужчины была объемной, вокруг видна была аура. Центры вибрации пульсировали, как надо.
Только голова была "притушенной" - энергетика была очень слаба.
Я рассредоточился и УВИДЕЛ вокруг него влажность и духоту.
Как на Черном море, подсказывала мне формальная логика.
К этому Черному морю я и прицепился.
Написал ответ.
Жив ваш мужчина.
Ищите его там, где душно от влаги - вроде бы, как у Черного моря.
Прошла пара недель и я получил восторженное письмо- благодарность.
И говорилось там следующее.
"Здравствуйте и большое спасибо. Вы очень проницательный человек. Но говорите образно. Мы Вас сразу поняли правильно, как надо. Какое у нас Черное море? Никакого. Зато есть места, где все совпадает с Вашим описанием. Вот мы и начали искать по кочегаркам. И уже на третьей нас ожидал приятный сюрприз: там и был наш беглец. Работал себе преспокойненько в кочегарке за пайку и жил себе там спокойно. В этой кочегарке настоящее Черное море - травит пар, все время влажно и жарко. Спасибо Вам от всей семьи".
Говоря откровенно, я бы ни за что не догадался.
Есть же такие догадливые люди!
Но есть и фантазеры.
Как-то ко мне позвонила моя старая пациентка Дарья Ефимовна и попросила разрешения приехать ко мне на сеанс. Я радушно пригласил ее. Но она приехала не одна, а с женщиной средних лет.
Эта женщина выглядела изможденной и усталой.
Она молча протянула мне фотографию молодого мужчины в синих джинсах, стоящего в вольной позе посреди улицы Иомас в Майори.
Я молча взял фотографию и стал не нее смотреть.
Фотография была плоской, фигура мужчины как бы нарисована только в плоскости. Вокруг не было никаких ореолов, аур и прочих проявлений.
Никаких пульсации.
Мертвее не бывают на фотографии ушедшие из жизни люди. На всякий случай я СТАЛ СМОТРЕТЬ особые приметы. На левой ноге под джинсами виднелись непонятные шрамы
- на порез не похожи, на послеоперационные не похожи... Нс
знаю, на что похожи.
Я посмотрел на женщину и осторожно сказал:
- В таких делах я мало что понимаю...
- Вы знаете, я была в гадательном салоне. Там гадалка взяла фото и долго водила по ней ладонью правой и потом левой руки. И начала мне говорить: "Я вижу его всего в бинтах... с ног до самой головы. Я вижу его в больнице... уже выздоравливает... около Вильнюса... или в самом Вильнюсе". Я, конечно, собралась в-путь- дорогу и подалась в Вильнюс. Объездила и обошла все морги, больницы... Ничего... Потом еще к знахаркам ходила... Много еще у кого была. Кто что мне говорит, сначала говорят, что не знают, а потом глянут на меня и, наверное, жалеют и говорят: "Жив..." А вы как думаете?
- Скажите мне, пожалуйста, кто-нибудь вам говорил о тех шрамах, которые у него на левой ноге? Что это за странные шрамы?
- Так это его в детстве кобель цепной очень здорово подрал. Так и стоят на ноге эти шрамы. Но о них никто не спрашивал - вы первый будете. Скажите - ведь жив он?
- Знаете, я в таких делах не очень разбираюсь... Вот могу вам сказать, что ваш сын очень любил легкие деньги... И очень много...
- Что правда, то правда. Любил. Еще как любил! Жив он, а?
- Скажите, а денег вы много на ту поездку в Вильнюс потратили?
- Почитай все, что у меня были... Так жив он?!
- Да я в этом деле... Подождите конца месяца, может быть, и выяснится что... Да... Зря вы в Вильнюс ездили... Зря...
- Может, куда надо еще съездить? Я денег достану...
ПОЙДИ ТУДА - НЕИЗВЕСТНО КУДА, НАЙДИ ТО - НЕИЗВЕСТНО ЧТО!
В середине 80-х годов в кабинет психотерапии спинального отделения санатория "Даугава" пришли двое крутых ребят- оперативников.
Они принесли с собой специальную карту с широкомасштабным видом местности, дорог и хуторов. На одном из хуторов было совершено преступление - пропал хозяин громадной фермы свиней. Теперь ребята планомерно искали на местности труп, заглядывая во все ямы, поднимая завалы хвороста и копаясь в свежевыкопанной земле после работ и других людей. Я сразу увидел, что трупа им не видать как своих ушей, - он был расчленен и скормлен свиньям. Но вслух сказал, что помогать им не собираюсь -на то они и деньги получают от государства, чтобы искать самостоятельно. Парни пожаловались, что получаемые деньги совершенно не соответствуют и опасностям и их личному труду. В общем парни страшно огорчились моим отказом, а мне понравились. Поэтому я предложил им компромиссный вариант - я обещался научить их чувствовать приближение опасности. Оперативники выпучили на меня глаза и в один голос вдвоем воскликнули:
- Чувствовать что?!
- Опасность. Во-первых, как наличие - чувствовать, когда она возникает. Во-вторых, как движение - чувствовать, когда она появляется и приближается к вам. В-третьих, дифференцировать опасность - или к вам приближается человек с поднятой дубиной, или в руках у него пистолет или еще что-нибудь похуже всего этого.
- И это реально?
- Мистика, ребята, более реальна, чем все остальное. Кто первый? Становись посреди кабинета и закрой глаза. Мысленно представь себе всю обстановку, но таким образом, вроде в кабинете никого больше нет, кроме тебя. Представил? Успокойся и сосредоточься на своих внутренних ощущениях. Стой спокойно и несколько расслабленно. Теперь я моделирую фантом опасности. Огромный черный мужик двигается к тебе с поднятым топором. Ощущаешь опасность?!
-Да...
- Откуда идет движение?!
- Из-за спины от двери...
- Молодец! Следующий! Становись посреди кабинета и закрывай глаза. Да не моргай, стой спокойно! Расслабься. К тебе начинает движение фантом с ножом в руке. Откуда? Отвечай!
- Что-то не пойму...
- Начали все снова...
Парни заинтересовались и приезжали ко мне в течение нескольких недель как раз после моих групп по психотерапии. К их приходу я проветривал помещение от запахов мочи и сероводорода, которым было пропитано все спинальное отделение, и с нетерпением ждал. Мне, честно говоря, было тоже страшно интересно - ведь я учил совершенно не подготовленных к мистике и сугубо материалистичных людей. Так я научил их определять опасность как факт, так я научил их дифференцировать опасность между незначительной, средней и очень большой. Но как они не допекали меня своим трудным делом, я молчал, как рыба, и разрешил сделать им только две несущественных подсказки, среди которых фигурировали корзина с яйцами и топор с характерным состоянием ручки. Я им сказал: "Найдете корзину с яйцами, сразу выйдите на большую сумму денег. Найдете такой топор - это и будет орудие убийства". Парни докопались и до корзины, и до топора. Но потом мы расстались - у всех были свои дела. Прошло больше года. Почти в полночь в моей квартире раздался телефонный звонок. Как из подземелья, сиплый "посаженный" мужской голос проговорил: "Доктор, это вы?.." "Да, а что случилось?.." "Только что вы спасли мне жизнь... Я брал преступника в полной темноте... Вдруг вспомнил вас... И почувствовал страшную опасность спереди... успел броситься на землю... раздался выстрел и пуля ударила в то место, где была моя голова." "Господи..." "Спасибо... Это вы спасли меня... Спасибо..." И гудки...
СЕРДЦЕ ОСТЫЛО И ВЫЦВЕЛИ ОЧИ?! - ЕСТЬ ЕЩЕ ПОРОХ В ПОРОХОВНИЦАХ!
Я понуро сидел в кабинете психотерапии санатория "Даугава" в спинальном отделении. Дверь была настежь открыта, на дворе было уже прохладно. Я размышлял о том, что менее хуже: или получать радикулит на сквозняке, или задыхаться от сероводорода и вони спинальных больных, когда помещение не проветривается. Перспективы были отнюдь нс блестящими.
Вот-вот ко мне должна придти группа на сеанс психотерапии.
В дверь раздался решительный стук, я не успел еще произнести свое традиционно благожелательное разрешение: "Входите, пожалуйста", как дверь рывком отворилась, и передо мной возникла молодая женщина с круглым личиком и пышной фигуркой. Она вся была как только что испеченная булочка с изюмом - хочешь, так откусывай от булочки, хочешь, так выковыривай изюм. У женщин бывают периоды такой привлекательности, когда мужчины буквально теряют голову. Но я давно уже научился нс терять головы.
- Можно к вам буквально на секундочку? Я знаю, что вы - человек занятой, я ценю вашу занятость и поэтому надолго вас не задержу со своими проблемами... Я ваша коллега, детский врач. Мне двадцать шесть лет. Мне нужен здоровый и нормальный ребенок. Для этого я к вам и пришла!
От такого шквала и напора я слегка вздрогнул. Потом открыто и, вероятно, по-мужски улыбнулся. И продолжал внимательно слушать, что будет дальше. Женщина моментально уловила движения моей души и тут же на них откликнулась:
- Нет... нет... В зачатии ребенка я справлюсь самостоятельно без вашей помощи! Мне нужны конкретные сроки итого зачатия. За тем я и пришла к вам. Только за сроками и больше ничего. Когда лучше всего мне забеременеть, чтобы потом родить здорового и
нормального ребенка?
Я наморщил лоб. Помолчал с минуту и перечислил все лучшие сроки для этого приятного мероприятия на ближайшее время:
- Есть три самых лучших дня... Сегодня... затем пятнадцатого числа... и, наконец, похуже всего двадцать второго...
Я так и не успел закончить всей фразы, как моя коллега резко с места рванула, как на стометровке, к двери. Как вихрь. Уже за дверью из общего коридора до меня долетело:
- До свиданья! Спасибо! Бегу...
"Вот шальная девица, куда это она так торопится?" - вначале подумал я, а потом сообразил в чем дело и громко и от души расхохотался.
Ведь самым лучшим для зачатия днем был именно сегодняшний.
Вот она и не упускала свой счастливый случай.
Молодец!
Конечно, такое не забывается.
Прошло девять месяцев.
Вечером у меня дома раздался телефонный звонок.
Жена подошла, взяла трубку, выслушала кого-то и несколько ошеломленно протянула трубку мне: "Твоя Галя лежит на столе и не может никак разродиться. Она сказала акушерке, чтобы та перезвонила тебе и от ее имени попросила помочь... твоей Гале!" Я взял телефонную трубку и там раздался очень приятный женский голос:
- Здравствуйте! Это с вами говорит акушерка. Галя на столе, у нее открытие всего на два пальца... Идут схватки... Галя говорит, что вы поможете, чтобы всем нам здесь зря не мучиться... Вот я и звоню к вам. Извините!
- Подождите у телефона минуточку, я сейчас прикину, что и как, и скажу вам...
Я прикинул свои возможности в помощи Гале - и так, и этак.
- Вы меня слушаете? Ровно через пять минут у Гали начнутся нормальные роды. Передайте ей мой привет и поздравления. Все будет хорошо.
А сам начал работать в течение этих самых пяти минут.
Утром следующего дня в 5.00 зазвонил телефон: "Это я, Галя... Большое вам спасибо! Ровно через пять минут после вашего разговора с акушеркой начались роды... и прошли благополучно. ..девочка..."
ВНАЧАЛЕ - МАТЕРИАЛЬНЫЙ НАМЕК...
Я уже закончил рабочий день в спинальном отделении, спустился с третьего этажа в гардероб, снял халат и стоял в некоторой задумчивости - нести халат домой или оставлять здесь на вешалке. Все дело было в том, что в гардеробе, где раздевались все сотрудники, всегда был удушливый воздух, а по утрам здесь переодевались и не стеснялись одни других женщины и мужчины сотрудники. Я, честно говоря, этого стеснялся и не очень хотел назавтра вновь очутиться в "финской бане". Мои грустные размышления прервала гардеробщица, полная блондинка, сидящая здесь "на вахте". Она была нашей кемерской жительницей и часто готовила на наши общие праздники вкуснейшие пирожки с М51сом и пирожные - настоящие национальные латышские шедевры. Мы всегда с ней говорили по-латышски, проблема языка в спинальном отделении вообще нс стояла, речь была свободная на любом языке - главное, что человек говорил по делу и по-доброму со своим собеседником. В спинальном отделении очень быстро все усваивали латышский язык.
- Доктор, доктор, у меня к вам большая просьба...
- Пожалуйста, чем могу - помогу.
- Здесь электрокардиограмма моего родственника. Скажите, ответ правильно написан?
- Вы имеете в виду заключение... Давайте сюда вашу ЭКГ... Заключение было стандартным: "Диффузные дистрофические изменения миокарда". Мне подумалось, что если собрать за одним столом десяток практиков-врачей функциональной диагностики и дать им в руки одну и ту же ЭКГ, то каждый из них напишет только свое и неповторимое, но общая суть будет одной и той же. А что если посмотреть мистически? Например, как смотрю я рукописи Александра Сергеевича Пушкина с пометками на полях, сделанными царской рукой. По этим пометкам я спокойно определяю настроение Царя, его артериальное давление, температуру тела, уровень сахара в крови и прочие интересующие меня параметры. Теперь наступил момент показать на практике, как это все выглядит и каких высот я достиг.
Я смотрю на кривые ЭКГ, а перед глазами, как на рентгене, но только в зеленоватом цвете встает картина грудной клетки мужчины. Мужчина пожилой. В правом легком ближе к верхушке каверна. Сердце лежит на диафрагме и расширено в поперечнике... Я перевожу свой мистический взгляд на живот и вижу расширенный большой желудок с зарубцевавшейся язвой на малой кривизне ближе к пищеводу. Взгляд скользит ниже и останавливается на органах таза... Аденома простаты... Камни в мочевом пузыре... До меня начинает доходить, что гардеробщица испуганно приговаривает, обращаясь ко мне:
- Что-то нс так, доктор? Почему вы так долго смотрите? Написано неправильно? - женщина заглядывает снизу вверх в мои глаза и никак не может поймать мой взор. Наконец я "возвращаюсь" и отвечаю:
- Что вы, что вы - все написано правильно... А где снимали ЭКГ?
- В поликлинике, доктор... Там такие очереди колоссальные... Пришлось несколько часов простоять в коридоре...
- Если вам потребуется сделать ЭКГ, скажите сестре функциональной диагностики, она сделает вам, а я расшифрую. Я ведь всегда так делаю для наших сотрудников... А здесь туберкулез легких, надо отправлять в больницу... И чем скорее, тем лучше...
- Спасибо, спасибо...
Через некоторое время я опять снимал халат в гардеробе. Гардеробщица протянула мне свою ЭКГ, сделанную в спинальном отделении. И после того, когда я ее тут же расшифровал, она сказала:
- А у моего родственника в больнице на рентгене дырку обнаружили в правом легком... Теперь лечат его от туберкулеза...
-
...СПОКОЙНО И ИМЕННО ТАК, КАК ЭТО И ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ...
Я пошел встречать жену на остановку автобуса к источнику. Чтобы нс терять времени просто так, я стал размышлять над вчерашним разговором со своей коллегой Зинаидой Бондаренко. Я зашел к ней в кабинет и протянул ей свою ксерокопированную рукопись в твердой обложке с дарственной надписью. При этом я неожиданно для себя сказал:
- Зинаида Анатольевна, примите этот скромный подарок от меня. Придет время, когда я стану знаменитым писателем, вы будете показывать мой автограф и хвастаться прошлым знакомством со мной.
Что бы такое скрывалось за моими словами?!
Может быть, отражение стоимости ксерокопии? Было время, когда свои рукописи я ксерокопировал по 3 копейки за лист, потом по 5 копеек, затем по 7, 9, 12 и, наконец, по 20 копеек за один лист. Это становилось непосильным для моего сверхскромного бюджета врача-психотерапевта спинального отделения санатория "Даугава".
Может быть, отражение сожаления о полнейшей апатии Бондаренко и неспособности ее проникнуть в столь обычные для меня мистические тайны и основы сущего? Я никак не мог забыть свой итоговый семинар, куда я пригласил и свою двадцатилетнюю дочь, чтобы она посмотрела на "знающих" людей. Очень серьезно, но в шутливой форме, я стал задавать неожиданные вопросы. Например, я спросил: "Какого цвета были глаза у Александра Македонского?" Все потрясенно молчали. Лишь моя дочь вдруг начала исправлять эту ситуацию и спокойно отвечать на поставленные мной вопросы. Именно на этом семинаре я, наконец, осознал, что природная одаренность - хочешь того или нс желаешь - пробьется из человека при благоприятном стечении обстоятельств. И сколько нс учи бездарей, все равно нс достигнешь большого успеха. С ограниченной природной одаренностью в мистике можно обучать лишь отдельным приемам, например, измерению артериального давления и так далее.
Может быть, все проще простого? Как сказано, так и надо понимать?
Может быть...
Нетерпение мое нарастало.
Я очень хотел, чтобы жена приехала на показавшемся из-за поворота автобусе. Желал этого остро и страстно. Стал "смотреть" - вроде жена там.
Автобус подошел к остановке - жены там нс было.
В чем же моя ошибка?
Только в неудержимом желании получить именно такой результат, который я желаю иметь. Но ведь окружающий мир не зависит от меня в той же мере, что и я не завишу от него! Следовательно, надо уходить от независимости в зависимость, в общность, в информативные связи. Именно в связи информации и будет точный и корректный ответ.
Я еще раз "пропускаю" ушедший уже автобус и мысленно заставляю вновь выйти его из-за поворота. На этой мысленной модели и оперирую своими мистическими информативными взаимоотношениями. Но оперирую без острого желания и бесстрастно. Получается, что жены там нет.
Тогда я осматриваю всю трассу автобусного движения от конечной остановки в Слоке до остановки в районе источника в Кемери. Смотрю на эту трассу сверху и вижу букашки-автобусы, которые идут по ниточке-шоссе. Один автобус сейчас в районе Черного озера. Там жены нет. Другой автобус только что отошел от Торгового центра в Каугури. Есть там жена? Есть!!! Теперь я буду мысленно "вести" этот автобус и следить за ним, как он проходит по трассе и приближается ко мне.
Из-за поворота появляется автобус, который я увидел около Черного озера. Там жены нет, поэтому я пропускаю его, не обращая никакого внимания. Я "веду" автобус, в котором находится моя жена. Я вижу его уже на повороте от Яункемери к Кемери. Через некоторое время он уже около Черного озера. Потом подходит к повороту.
Все. Вот-вот автобус должен показаться из-за поворота. Так все и есть. Одновременно с ним я подхожу к остановке и протягиваю руку к еще неоткрывшейся двери. Жена выходит и опирается на нее. Мы с ней - опора друг для друга... "Необъяснимый парадокс нашего времени - все время чешется левая ладонь, а денег все нет и нет..." - с юмором сказала жена.
МОМЕНТ МИСТИЧЕСКОЙ ИСТИНЫ
Даже для самого мистика время озарения наступает неожиданно.
Более того - его можно попросту нс заметить и нс придать всему, что его сопровождает, должного значения.
Судьба была доброжелательна ко мне во время моей работы в спинальном отделении санатория "Даугава", как, впрочем и ко всем остальным сотрудникам. Многие этого не замечали за внешними манифестами нашей профессиональной жизни. Нас более привлекали мысли о том, как трудно здесь работать, чем о том, что следствием всех этих трудностей и является наше благополучное житье-бытье. Та, например, я не знаю ни одного случая, когда в громадном коллективе кто-нибудь потерял кошелек, когда на кого- нибудь просто так свалился на голову кирпич или случились иные неприятности и несчастья. Мы все платили по большим счетам своими потерянными мгновениями, минутами и часами в вечных страданиях наших больных, мы все сполна расплачивались своей собственной беспомощностью перед кармическими болезнями и патологическими состояниями.
Прежде всего доброжелательство своей Судьбы я вижу в том, что я мог познать момент мистической Истины.
Дверь в кабинет психотерапии рывком отворилась.
Это заставило меня оторваться от амбулаторного журнала, в котором я вел оперативный учет принятых амбулаторно и обслуженных во время психотерапевтических сеансов больных. Первые годы работы я вел этот дурацкий журнал в расчете на то, что туда когда-нибудь заглянет бдительный глаз начальства. Потом понял, что спинальная вонь, мириады микробов, вечное недовольство спинальных больных, избыток сероводорода, тараканы и мыши - все это является надежным барьером на пути любого мало-мальского начальства. И стал вести журнал только для себя. Мне было достаточно бросить взгляд, чтобы определить, сколько раз человек посетил мой кабинет, сколько получил консультаций
или сеансов психотерапевтического лечения.
От двери прямо ко мне шла очень яркая и красивая женщина.
Глаза ее мерцали смертельной тревогой.
На лице было написано смятение.
Вся она была окутана облаком страха.
"Ну и актриса", - мелькнуло в моем сознании.
- Я - актриса, - трагическим голосом проговорила она. "Так можно бежать только от гинеколога после того, как он
найдет миому недель на восемь..." - вновь промелькнуло в
моих мыслях.
- Мне конец! - сценическим шепотом, смотря на меня широко открытыми глазами, полными слез, промолвила она. - Я иду к вам за спасением. Только вы можете мне помочь и больше никто. Мне конец: гинеколог нашел у меня миому на восемь недель. Конец! Конец всему! Конец моей работе на сцене, конец моей мечте...
Женщина зарыдала, глядя мне прямо в глаза.
И хотя такое бывает нс часто, я все-таки успел ухватить. смысл всего происходящего.
Это был момент Истины.
Некая форточка в бытие, где я мог сделать все, что хочу.
Некий просвет.
Господи, помоги!
Нельзя упускать ни секунды.
Я уже видел впереди, что через семь сеансов от ее миомы "на восемь недель" нс останется и следа.
Господи, благослови...
Все, что я захочу с ней сделать, я сделаю. Мне дана над ней абсолютная власть. Благодарю Тебя, Господи...
- Садитесь, милочка, сюда, - я указал ей на кресло рядом с собой, куда обычно я никого нс сажал, оно оставалось свободным на всякий случай. Женщина присела, опершись о подлокотники. Поза ее оставалась напряженной, от нес веяло потрясающей трагичностью. Если такое сыграть на сцене, то будет гениально. Но она не играла и была самой собой. Мне на некоторое время предстояло сыграть роль режиссера ее жизни, в течение недели повести се за собой на своих сеансах. Она должна была моментально это понять и подчиниться.
Она вся трепетала.
Я положил свою правую руку на ее подрагивающую левую кисть.
Мы сидели в полной тишине и молчали.
Постепенно рука моей пациентки стала успокаиваться, а эмоциональная буря начала в ней стихать. Она вся расслабилась и сникла, наподобие маленького обиженного ребенка. Теперь она целиком и полностью полагалась на меня и ждала моих слов. С надеждой, с нетерпением и слабостью.
- С этого момента вы моя пациентка. Смотрите только на меня, слушайте только то, что я буду говорить. Все остальное для вас несущественно. Мы еще побудем вдвоем минут пятнадцать, а потом начнет собираться группа на сеанс психотерапии. Ни на кого не обращайте внимания. Здесь все вроде вас - только со своими проблемами, а чужие дела их не интересуют и не волнуют. Вы уже никуда не уйдете до конца сеанса. И таких сеансов будет семь. Потом вы вновь пойдете на прием к гинекологу. Гинеколог произнесет целую тираду, но вы сразу поймете то главное, что будет сказано им. После этого я вас освобождаю от своей власти - вы будете свободны и вольны делать все, что вам заблагорассудится. Но до того момента будете ходить на мои сеансы как на молитву. Я вам запрещаю употреблять алко-голь, перенапрягаться, переутомляться, перегреваться и конфликтовать с окружающими вас людьми. Вести себя тише воды и ниже травы.
Женщина зачарованно смотрит на меня.
А меня давит та огромная мистическая власть, которая мне дана над ней. Я взвешиваю каждое слово, контролирую каждый свой жест и взгляд.
Постепенно зал наполняется пациентами.
Я выхожу за дверь, выставляю в коридор стул и на него водружаю надпись: "Не входить, не стучать! Идет сеанс психотерапии!"
Я начинаю работать.
Я вижу токи энергий, идущие по пациентам.
Своей пациентке с миомой я полностью уничтожаю астральное клише миомы, привожу Фактор Желания болезни к нулю и довожу Фактор Отрицания болезни до его возможного максимума.
Одновременно наполняю все энергоцентры и убираю прочь все неотреагированные чисто женские эмоции. У нее постепенно осветляю голову, грудь, живот, низ живота, ноги и руки. К концу сеанса она вся сияет и лучится. "Как после бани", - думаю я о ней. - "Интересно, как она будет выглядеть завтра?.."
Несмотря на то, что собрана группа, с каждым я работаю строго индивидуально. Для меня пределом индивидуальной работы в течение часа является человек тридцать-сорок-пятьдесят. Но не больше. Если работать с огромным количеством народа, то возникает мистическая волна, которая может кое-кого и оглушить. Поэтому я нс сторонник массовых сеансов на стадионах, в спортивных комплексах или на экранах телевизора.
Теперь мы с моей пациенткой связаны незримыми информативными трассами. Я думаю о ней практически круглосуточно. И знаю, что точно так же она думает обо мне.
Дни мелькают один за другим.
Сегодня назначенный мной седьмой сеанс.
А завтра она придет ко мне от гинеколога.
Опять я сижу и копаюсь в своем дурацком журнале.
Дверь рывком открывается. От двери ко мне идет моя пациентка. На ее лице отражается целая гамма чувств и переживаний - такой я еще ее не видел: радость, торжество, благодарность и счастье. "Доктор, доктор, все в полном порядке! Такое было, такое... Все, как вы сказали. Гинеколог ругался и кричал на сестру, что та перепутала записи, никакой миомы нет. Но я-то помнила каждое его слово, сказанное мне лично!"
Женщина подбегает ко мне, обнимает и целует в губы. А я ей говорю:
-Вы свободны! Я вас отпускаю. Желаю вам успехов на сцене!