А.П.Волков "Видишь ли свет своей звезды ?!"

Перед внутренним мысленным взором автора бесконечной лентой во времени и пространстве движется человечество. Люди, в которых свет соседствует с тьмой, напоминают собою мерцающие искорки, возгорающиеся, светящие и затухающие, сменяющиеся, обновляющимися приходящими на смену.

А над мерцающей искрящейся бесконечной лентой идущего к Истине человечества сверкают наподобие прожекторов в ночи прекрасные негасимые лучи.

И автор осмелился поднять приземленный взор и пойти своим взглядом по одному из светящихся лучей. Трепещущие и неуловимые ранее мысли были пронзены серебряной стрелой мысли направленной, поляризовались, и автор ответил себе: «Освещающие путь человеческий во времени и пространстве более реальны мерцающих быстротекущей жизнью», затем осмелился еще далее устремить свой взгляд и поразился изумительному сиянию лучей Великого Пифагора, Шейха Ибн Сины, преподобного Сергия Радонежского, Апостола Павла, Великого Тутмоса, несравненного Гиппократа. В восхищении увиденным проник еще дальше вглубь времен и народов и предстал перед сиянием Моисея.

И решил написать о человеческих отношениях, о любви, о стремлениях Моисея к Светлому Будущему именно так, как видел в этом сиянии, именно так, как слышал и как воспринимал всеми доступными способами. И поразился сопровождающим Моисея общечеловеческим знаниям, включающим естественнонаучные, математические и медицинские.

И повел рассказ именно так, как видит, слышит и воспринимает всем своим существом, а не иначе, помня о том, что никому не дано нарушать сложившиеся причинно-следственные отношения и взаимосвязи даже в своих максимальных стремлениях к Истине.

О Великий Фараон бог Ра, будь снисходителен к человеческой непоследовательности и прости слабую способность автора концентрировать себя целиком и полностью на святом деле возвышения Отечества словом ли, числом ли, мыслью ли, помоги, о Великий, возжечь в читателях преклонение, восхищение и любовь к своей земле через духовную близость с героями, выступающими из седой древности перед нашим неохватным, мятущимся, сверкающим и сияющим разумом, перед нашим великолепным творческим началом и нашим интуитивным, окутанным голубою дымкою звезд и влекущим нас в Космос к Светлому Будущему.

Да оживут в читателе герои.

Великий Фараон бог Ра, днем предстающий перед восхищенными людьми Солнцем, а ночью пятью основными созвездиями, несущий и бесконечно дающий живительное тепло и пищу уму, главный светильник, из которого люди черпают лучи величайших символов и идей.

Суровый и справедливый бог сердца человеческого Иегова, равно награждающий за праведные дела и карающий за дела греховные.

Трижды Великие Посвященные богу Ра Верховный Жрец Тутмос, олицетворяющий наше человеческое интуитивное, окутанное голубою дымкою звезд и влекущее нас в космические дали; Верховный Строитель Пирамид Имхотеп, олицетворяющий наше великолепное человеческое творческое начало, наш изумительный интеллект; эволюционер и вечный странник в

груботканных одеждах, несущий людям Слово пророк Иисус, олицетворяющий наш неохватный, мятущийся, сверкающий и сияющий разум.

Посвященный Великому Фараону богу Ра вождь и законодатель пророк Моисей, воспитанный родителями в трудах, жрецами в знаниях и жизнью в справедливости и суровости, человек крепкий телом и духом, в ком сомнения проявлялись наподобие битвы стихий, в ком любовь была всеобъемлюща, в ком смелость соседствовала с трезвым расчетом, и кто не только знал свое предначертание при жизни, но и твердо ему следовал до последней минуты.

Дочь фараона жрица бога Ра, купающаяся в солнечных лучах, плещущаяся в лунном сиянии и стремящаяся к звездам, олицетворяющая духовную преемственность трепета души, пульсации сердца и напряжения разума, влекущая к бесконечной любви и преданности общему делу.

Отец Моисея, научивший сына любить людей и уважать человеческие законы, тот, кто был для Моисея самым великим человеком на свете.

Мать Моисея.

Сестра Моисея Мариам, жрица гимнов, возжигающих души и сердца.

Сепфора, жрица растительного и животного мира, жена Моисея.

Иофор, жрец и священнослужитель, лидер человеческих стремлений к счастью, богатству и благополучию.

Ездра, идейный боец, ведущий твердой рукой своих сторонников.

Муж Мариам, безропотный рабочий на строительстве храма.

Пятеро пастухов, такие как они есть —стойкие, работящие и жизнелюбивые люди, стремящиеся к лучшему любым путем.

Пятеро писцов, ученейших мужей, собирающих знания человеческие, склонные к спорам и стремящиеся к Истине по-книжному.

Три женщины— грешница, интриганка и праведница.

И другие — добрые и злые, хорошие и плохие, идейные и безыдейные, возвышенные и приземленные.

О Великий Фараон бог Ра,

да пройдут в информативной радуге присутствия богов жрецы твои через провиденное, осознанное и задуманное,

да поставят все на свои места в пространственно-временных причинно-следственных взаимоотношениях человека и мироздания,

да помогут устоять на пути к Истине среди стихий и человеческих стремлений, желаний и соблазнов,

да сопроводят и укрепят человеческую мудрость, отнесутся с пониманием к человеческим справедливостям и проявят снисходительность к человеческой доброте,

да присутствует Верховный Жрец Великий Тутмос в нашем человеческом сокровенном и раскроет перед нами необъятные бескрайние вселенские просторы, твердо ведя за собою наших трех жрецов — юность, зрелость и старость со многими тысячами сторонников носителей света и тьмы, с бесчисленным воинством часов, минут, секунд и мгновений.

Позволь, о Великий, преодолеть время и пространство и вразуми наблюдать рядом с Моисеем восход, зенит и закат Солнца,

помоги, о Великий, сказать простым словом о Моисее как любящем сыне, добром товарище, верном и любящем муже,

помоги, о Великий, показать столь понятную людям устремленность Моисея к Светлому Будущему.

Вразуми, о Великий!

— Наблюдавший небесный свод Верховный Жрец бога Ра обратил внимание на пульсирующие основные созвездия, олицетворяющие бога Ра ночью. Бархатистое темнофиолетовое небо было расцвечено мириадами звезд, молодой лунный серн источал расходящиеся во все стороны лучи, которые сходились на земле в одной точке.

—Тело Верховного Жреца стало легким, руки разошлись в стороны и приподнялись на уровень плечевого пояса, глаза замерцали наподобие звезд. Верховный Жрец приблизил к себе то место на Земле, куда устремлялись звездные трассы и лунные блики. С высоты ритуальной площадки пирамиды сквозь ночную темень его взор достиг двухэтажного помещения, принадлежащего самому фараону.

— К высокой сводчатой двери направлялась женщина. Она шла медленно и тяжело, живот ее выступал далеко вперед и ритмически подрагивал. Чуть сзади ее взрослая дочь несла в поднятой левой руке слабо мерцающий масляный светильник, огонек которого недвижимо стоял и не шевелился.

— Одновременно с тем, что Великий Жрец увидел всех своих предшественников, скользящих по звездным трассам и лунным бликам и окружающим двухэтажное строение, его губы беззвучно зашевелились и начали восхвалять Великого Фараона бога Ра.

— Женщина толкнула дверь, охнула и, опершись одной рукой о притолоку, другой ухватилась за поясницу. Дверь со скрипом начала отворяться, и дочь, освещая тьму светильником, вступила первой в помещение, а за нею последовала и мать. Вокруг дома на серебрящихся невесомых ритуальных возвышениях расположились Верховные Жрецы, под взглядами которых стены дома превратились в марево и исчезли.

— Самое большое ритуальное возвышение, напоминающее собою шестиступенчатую пирамиду, было свободно. Верховные Жрецы внимательно наблюдали, как женщина, страдая

от боли, привалилась спиною к штабелю наполненных мешков, сползла по ним вниз, села на пол, развела в стороны ноги и громко вскрикнула. Ее крик отдался болью и торжеством далеко за пределами Земли и ушел высоко в Космос. И в этот момент на главном ритуальном возвышении появился Великий Строитель Пирамид. Его коренастая широкоплечая фигура, увенчанная большой красивой головой, пульсировала и светилась так ярко, что осветила все внутри дома.

— Великий Строитель Пирамид простер свою правую ладонь над кричащей женщиной, светильник погас, и дочь отбросила его в сторону и бросилась на помощь матери, склонившись к ее ногам. Левая рука Великого Строителя Пирамид стала устремляться ввысь и в тот момент, когда она достигла Бетельгейзе, раздался торжествующий крик новорожденного. Голос Великого Строителя Пирамид пронесся над Землей и Верховные Жрецы уловили в громе стихий имя новорожденного: «Рожденный, или Моисей... Рожденный... Рожденный... Моисей!..» — билось эхо между пирамидами, отражалось от них и уводило вдаль.

—Верховный Жрец, опираясь руками о блики Луны, вступил на звездные трассы и быстрыми шагами направился прямо к дому. Тело его начало горбиться,, ритуальные одежды превратились в старые застиранные одежды раба, в руках у него возник священный сосуд с живою водой, превратившийся в глиняную амфору. Когда дверь начала отворяться и дочь взглянула во тьму, перед ней появился старый раб, держащий в руках амфору с подогретой водой. Дочь схватила амфору, поцеловала руку рабу и громко захлопнула перед ним дверь.

— Ритуальные возвышения с сидящими на них Верховными Жрецами становились мерцанием звезд, лунными бликами и ночным ветерком. Великий Строитель Пирамид отдалялся розоватым серебрящимся облаком сразу к пяти основным созвездиям, олицетворяющим ночью Великого Фараона бога Ра. На неподвижно стоящего в ожидании у закрытой двери старого раба повеяло утренней чистотой и прохладой.

— Первый луч Солнца коснулся старого раба, и он восславил начинающуюся жизнь будущего Посвященного Великому Фараону богу Ра, будущего вождя и законодателя пророка Моисея...

— Двое суток подряд старый раб вместе с дочерью родившей женщины приносил еду и питье в дом, стоящий на берегу Нила. Никто не смог бы понять, откуда у него появляются изумительные напитки и самая вкусная еда, которой могли бы позавидовать ближайшие служители самого фараона. Перѐд старым рабом склонялись жрецы, никогда еще служители бога Ра не оказывали таких почестей простым смертным. Старик опирался на деревянный посох, который приводил в священный трепет провидящих во времени и пространстве.

— Утром на третий день в саду у самого берега реки появилась в золотых одеждах дочь фараона. Она шла по направлению к дому, в котором находилась мать с младенцем. Старый раб незаметно воткнул в землю свой посох на ее пути.

— Громкий женский вскрик прозвучал в саду. Дочь фараона замерла перед стоящей на хвосте огромной змеей, отливающей медью и источавшей странный золотистый свет. Змея не мигая смотрела прямо в переносицу дочери фараона, затем по прошествии небольшого времени стала ритмично раскачиваться из стороны в сторону. Медленно стала раскрываться пасть змеи и дочь фараона увидела два громадных острых зуба, на кончиках которых появились прозрачные зеленоватые капли. Глаза женщины не отрываясь смотрели прямо в пасть страшилищу, а сама женщина покачивалась так же медленно и ритмично.

— Впереди раздался осторожный скрип открываемой двери, потом шум приближающихся шагов босых ног по песку. Пасть змеи стала надвигаться на дочь фараона, пасть увеличивалась и зубы все росли. Холодное дыхание стало достигать лица молодой женщины, румянец ее оставил, и щеки приобрели синевато-белый оттенок.

— Громкий крик новорожденного проник в сознание молодой женщины. Она невольно отстранилась и увидела идущую прямо к ней свою рабыню, несущую завернутый небольшой сверток у себя на вытянутых к дочери фараона руках. Змея начала превращаться в марево, разверзнутая пасть превратилась в темное облачко над Нилом, тело поползло туманной полосой по берегу реки, хвост исчез в недрах земли.

— Крик новорожденного не умолкал.

—Рядом появился старый раб, оперся правой рукой о деревянный посох и беззвучно сказал дочери фараона: «Ты была первой, кого защитил рожденный от Змея. Рожденный защитит очень многих людей...» Его слова вплелись в слова матери: «Тебе, о великая, о дочь Солнца, преподношу в подарок Рожденного, а сама останусь навечно покорной твоей слугой и кормилицей Рожденного»...

— Дочь фараона хлопнула в ладоши.

—В один миг сад наполнился голосами служанок. Через несколько минут младенец был помещен в красивую плетеную корзинку, которую держала в руках дочь фараона, и целая процессия направилась от берега реки прямо ко дворцу. Люди передавали из уст в уста о том, что младенца нашли на берегу реки, что он плыл по реке в корзиночке, которая пристала к берегу именно в том месте, куда направлялась дочь фараона. И рассказывали эту историю те, кто принес корзинку, рассказывали так красочно и с такими подробностями, как будто бы осознавали, что этой истории суждено жить многие тысячи лет.

— Первыми корзинку окружили жрецы. Они все одновременно склонились перед дочерью фараона в таком глубоком поклоне, что она обязательно бы обратила на это свое внимание, не будь столь волнительных событий. Жрецы поднимались,, и каждый проносил свои ладони над корзинкой, касался бритой головой посоха старого раба и отходил чуть в сторону.

— Перед дочерью фараона, держащей в руках корзинку с младенцем, полукрутом стояли все жрецы, в центре находился старый раб, над головой которого поднялся ослепительно золотой диск восходящего Солнца, дочь фараона подсознательно отметила, что от старого раба не отбрасывается тень и фигура его золотится и возвышается над всеми остальными жрецами.

— Дочь фараона вслух вознесла хвалебную молитву богу Ра.

—Ребенок зашевелился и потребовал еды, рот его раскрылся и издал басовитый мужской крик. Все жрецы как один посмотрели прямо в лицо дочери фараона. Взгляды их скрестились у нее на переносице. Вначале ей показалось, что в нее вновь уперся взгляд змея, но затем она ощутила легкое головокружение и увидела всю группу стоящих неподвижно людей сначала сверху, затем издали и наконец смогла бросить на всех, в том числе и на себя, взгляд из будущего, которое все отдалялось. Вначале она увидела, как передает корзинку с младенцем в руки его матери и при этом говорит о том, что никто не сможет воспитать лучше Моисея как его родная мать. Затем ребенок встал на ноги, пошел, побежал, стал превращаться в юношу, плечи его становились все шире, мышцы сильнее, осанка величественнее, голова красивее... Дочь фараона услыхала беззвучный голос старого раба, который светлым прозрачным облаком следовал все время за нею: «Возвращайся, тебе нельзя больше уходить в будущее, остановись и возвращайся!»

—Легкое головокружение у дочери фараона прошло, она смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, восприятие всего окружающего ею было чрезвычайно четким и ярким и вместе с тем напоминало феерию красок на воде во время восхода Солнца— все переливалось золотистым цветом, все шло серебристыми бликами и пульсировало голубизной. Вокруг головы матери виднелся золотой ореол, от младенца вверх бил столб серебристого света. Верховный Жрец

был окутан мерцающим звездным облаком с мерцающими фиолетовыми разрядами, головы жрецов напоминали пирамиды, а их белоснежные одежды отливали золотистостью песка бескрайних просторов пустыни. Ослепительный Солнечный луч ударил сверху, и никто не зажмурил глаза, ибо все поклонялись Солнцу. Над корзинкой с младенцем заиграла радуга, концы которой упирались в руки дочери фараона.

— Дочь фараона изящным жестом передала корзинку с младенцем его матери, простерла к ней свою левую руку и мелодичным мягким голосом проговорила: «Да будет Моисей сильнее своего старшего брата Аарона и счастливее своей старшей сестры Мариам. Отныне над ним наша милость и забота на земле Египта и милость богов в небесах, и быть тому столько, сколько нам жить на свете, и сохранить Моисею на всю жизнь силу духа, крепость тела и ясность разума. Так повелела я, дочь фараона!» Слова ее золотистыми звездочками сплетались в гирлянды и украшали плетеную из камыша корзинку. "

—Мать благодарно поклонилась в ноги дочери фараона, прижала младенца к своей груди, на которой стали уже проступать два светлых пятна от прибывающего молока, повернулась и, поддерживаемая старым рабом, опирающимся на деревянный посох, пошла к своему дому. Жрецы вместе с дочерью фараона направились в храм на молитвы. Издали они были похожи на целую стаю священных птиц ибисов.

— Через некоторое время из-за дерева появилась Мариам, она легкими шагами подбежала к матери Иг склонившись к ногам старого раба, коснулась лбом золотистого песка у его стоп. Когда Мариам подняла голову, то никого, кроме ее матери и новорожденного брата, рядом уже не было. Летевшая вдали стая ибисов сделала полукруг, к ним присоединился еще один ибис, который полетел впереди и повел за собою остальных. Солнце начинало подниматься к зениту, Нил был величественен и спокоен, как была величественна и спокойна мать. Мариам напоминала стройную камышинку на берегу реки, она изящно изогнулась и бережно несла перед собою корзиночку с новорожденным.

— Все шло своим чередом. Сопровождающие женщины из свиты дочери фараона старались изо всех сил и рассказывали подробности о том, как прямо к тому месту, где купалась сама дочь фараона, приплыла корзинка, в которой находился младенец, как дочь фараона нашла младенцу кормилицу, как жрецы восславили дочь фараона, которая обещала всю жизнь заботиться о младенце, за что и все остальные славят ее и будут славить вечно.

—Младенец сосал грудь и мать была счастлива.

—День был светлый, чистый, и радостный для окружающих младенца людей, ибо только новорожденный дает людям величайшее счастье и радость.

— Кто тот человек, который наполнил Моисея знаниями об окружающем мире, научил ребенка любить людей, уважать человеческие законы, кто заставил: его аккумулировать в своем организме Космические энергии, кто направил его по тому жизненному пути, который прошел Моисей? Верховный ли Жрец бога Ра? Дочь ли фараона? Ученейшие ли мужи египетские или иудейские?

— Это был человек, который на порядок превосходил Верховного жреца по проникновению в суть вещей и явлений. Это был человек, который на порядок превосходил своей властью дочь фараона Египта. Это был человек, перед которым ученейшие мужи египетские или иудейские выглядели жалкими дилетантами. Это был самый великий человек для Моисея. Это был человек, величие которого все возрастало по мере прохождения жизненного пути Моисеем. Это был человек, сопровождающий Моисея и в радости, и в горе, и в тяготах, и в лишениях, и в

любви, и в ненависти. Это был человек, для которого борьба внутри Моисея, напоминающая объемами, интенсивностями и неудержимостью стихии, была его собственной борьбой, победы— собственными победами, достигнутое — собственным достижением. Ибо он не только физически дал жизнь Моисею, а и духовно перетек в сына полностью.

— Отец...

— Да, отец. Простой человек. Труженик. Честный и порядочный. Всю свою жизнь пользующийся минимумом того, что заслуживал. Испытывающий материальную нужду, но вместе с тем исключительно богатый своей любовью к детям и особенно к Моисею. И был он и оставался всю жизнь для сына самым сильным, самым смелым, самым красивым, самым добрым, самым справедливым. Для Моисея отец был богом при жизни и остался богом после ухода из нее.

—За Моисеем видны Великие Учителя и самый главный среди них — его отец, неизмеримо превосходящий всех остальных в решениях сыном любого вопроса.

—Взаимоотношения между отцом и Моисеем были святы. Отец, сын и святые взаимоотношения есть наивысшая сила человеческая во времени и пространстве нас окружающих.

— Отец Моисея был простым рыбаком, человеком очень острого ума, ведущим у отца было сердце, за которым он и следовал всю свою жизнь. Сердечно относился к жене, детям, окружающим людям. Если подразделить всех людей на три категории — на сильных, средних и слабых, то отец Моисея был средним. Доброта и сердечность возвышали его, он никогда не стремился сделать что-либо только для себя, ибо самого себя видел последним из тех, кто в этом нуждался. Отец Моисея научил сына величайшей мудрости и привил ему способность при решении любого вопроса выходить из центра круга на периферию и смотреть на решаемую проблему как бы со стороны без капли личной заинтересованности. Слабый физически и имеющий посредственное здоровье отец развил титанические силы в сыне и дал ему в наследство идеальное здоровье, о котором можно мечтать и в наше время. Отец способствовал развитию внутреннего «Я», несгибаемой силы воли и потрясающей высоты духа. И вместе с тем научил сына смотреть на себя и оценивать себя ни в коем случае не по максимуму, а где-то между максимумом и минимумом, ближе к последнему, что и позволяло Моисею всю свою жизнь стремиться к прогрессу и не удовлетворяться ни собой, ни своими делами, ибо впереди виделось более лучшее, красивее и полезное для окружающих людей.

—Для отеческой любви все доступно!

— Заработанные трудами праведными отца Моисея простая пища кормила семью, простые чистые одежды были на детях и жене, за отцом не следовал шлейф неоплаченных долгов точно также, как и не закапывал отец кубышки с драгоценностями. Отец воспитывал сына своим собственным примером, своим отношением к окружающим людям, животному и растительному мирам. Отец первым указал Моисею на бесконечность и бездонность звездного ночного неба, с отцом Моисей встречал восходы и провожал закаты Солнца, вместе с отцом ребенок становился смелым, решительным, способным постоять не только за себя, но и за других и вместе с тем общение с отцом привило Моисею сдержанность в проявлении чувств и суровость ко всему отрицательному в индивидуальном, что препятствует социальным гармониям и общему благополучию.

— Отец отдавал практически все свое время духовному общению с детьми, даже во время рыбной ловли, когда мышцы Моисея вздувались тугими желваками и лодка скользила по бурной и спокойной воде, отец планомерно вкладывал в сына весь накопленный опыт быстротекущей жизни, ту самую основу, на которой впоследствии возникали общечеловеческие законы. :

— Отец воспитал в Моисее человеколюбие и бесстрастность, привил сыну уверенность в своей правоте, развил у сына способности к логическому мышлению, научил его восторгаться бесконечной красоте жизни, привил ему восхищение красотой окружающего мира.

— Отец был простые человеком и поэтому не мог дать Моисею такого образования, которое позволяет человеку блистать эрудицией и с необычайной легкостью оперировать такой информацией, как имена высокопоставленных людей, названия далеких стран и городов и тому подобное. Однако отец научил своего сына проникать в суть вещей и явлений, что вплоть до настоящего времени, спустя тысячелетия, воспринимается сверхцивилизованными и ученейшими людьми на уровнях чудес.

— Благожелательное отношение высокопоставленных людей к кому-либо ослепляет окружающих, заставляет их фантазии играть всеми цветами радуги. Такое благожелательное отношение дочери фараона к Моисею ослепило во времени и пространстве всех тех, кто рассказывал или что-либо писал о жизни Моисея. В этих рассказах Моисей встает неким высокопоставленным лицом с экстерриториальностью, блистающим дорогими одеждами, вкушающим самые изысканные и дорогие яства, напитанным горделивостью и с мечом у пояса. Сколько зависти благодаря подобной трактовке было направлено в Моисея. Одних ослепляла одежда, других приводили в душевное смятение горы золота и драгоценностей, по которым якобы ступал Моисей во время жизни в Египте, третьи представляли себе ломящиеся от еды и питья столы и круглосуточно заседающего за такими столами Моисея с подобными же высокопоставленными бездельниками, все заслуги которых заключаются в неуемном потребительском отношении ко всему, что их окружает и сопровождает по жизни.

— Да, дочь фараона— без сомнения— относилась доброжелательно к Моисею. Однако она была на столько умна, что понимала предназначение Моисея и по существу взяла на себя роль сторонней наблюдательницы за тем, как растет, развивается и мужает человек. Она позволяла себе не более раза в месяц увидеться с Моисеем, поиграть с ним, когда он был еще ребенком, поговорить с ним, когда он стал юношей и посоветоваться, когда Моисей стал взрослеть» Дочь фараона вела по нашим теперешним представлениям аскетический образ жизни и поэтому ее встречи с Моисеем никогда не сопровождались застольями, денежными расчетами или выбором для любимца самого дорогого и модного платья. Все было значительно проще и красивее. Дочери фараона нравился дух общей доброжелательности и взаимного уважения, царящий в семье родителей Моисея, она видела трудолюбие людей, их суровую сдержанность во взаимоотношениях, уважительность к родителям и старшим со стороны детей и любовь родителей к детям. Семья относилась к дочери фараона с искренней почтительностью и благодарностью — именно таким образом, как она сама заслуживала.

— Дочь фараона чрезвычайно ценила мнение Моисея, что впоследствии сказалось на непререкаемости принимаемых им решений и законов.

ПОСВЯЩЕНИЕ МОИСЕЯ БОГУ РА

— Моисею было уже больше двух месяцев, когда мать празднично приодела себя и сына, направившись в сопровождении старого раба к дочери фараона. Старый раб шел чуть впереди и там, куда касался его деревянный посох, возжигался невидимый простому глазу огонь. Фиолетовое пламя с золотистым отливом и серебрящимися искрами устилало весь путь к стоящей в окружении жрецов дочери фараона. Мать с сыном шли в сплошном свете через очистительный огонь, который полностью уничтожал все наносное отрицательное и диссонирующее. Дочь фараона впервые видела столько очищающего огня — всюду, куда касался посох Верховного Жреца, возникал столб нитварного огня, через который мог пройти невредимым только светлый человек.

— Дочь фараона протянула руки к младенцу, но перед нею появился старый раб, который неизмеримо вырос и просветлел. Он принял у матери Моисея и в окружении самых ближайших двенадцати жрецов направился к священной пирамиде.

— Для женщин мгновения остановились, так они и стояли друг напротив друга, протягивая одна к другой руки.

— Жрецы остановились, следом за Верховным Жрецом направились трое самых высоких, широкоплечих и по статности ни в чем не уступающие один другому. Остальные жрецы расположились таким образом, что при взгляде сверху напомнили главное ночное созвездие, олицетворяющее бога Ра.

—У подножия пирамиды Верховный Жрец стал приподнимать в своих руках Моисея. Трое самых близких жрецов остались у самого начала ритуального пути вверх. Верховный жрец поднимался в окружении сверкающего хоровода, который возглавлял Трижды Посвященный богу Ра Великий Строитель Пирамид Имхотеп, в жизни величайший ученый, зодчий и врач.

— Ровно четыре минуты шел Верховный Жрец к ритуальной площадке. Снизу его стройная фигурка становилась вначале золотистой, затем засеребрилась, стала отдавать голубизной и исчезла из поля зрения стоящих в напряженном ожидании жрецов.

— Верховный Жрец поднял младенца над головою, его руки держали Моисея таким образом, как будто охватывали Солнце. Лучи Солнца на какие-то мгновения стали радужными, обтекали и охватили Верховного Жреца и младенца. Тела их стали невесомыми и приподнялись над ритуальной площадкой, зависнув в густом золотисто-голубом сиянии. Вокруг Солнца образовались еще три светила, которые составили вместе равносторонний треугольник. Верховный Жрец плавно опустился на ритуальную площадку. Одежды вновь окутали посвящающего и посвященного. Верховный Жрец бережно прижал к своему сердцу младенца, над головой которого появился золотой лучик посвящения. Стоящие у подножия жрецы прикрыли глаза от яркого солнечного луча, ударившего вниз с ритуальной площадки. Их зрение восстановилось только тогда, когда Верховный Жрец мягко спрыгнул на золотистый песок. Трое жрецов на редкость статные, сильные и красивые мужчины, единено и дружно направились за идущим с Моисеем Верховным Жрецом. Один жрец был тонок, лицо его было румяно, черты лица округлы, второй был наиболее мощным с черной курчавой бородой, третий ни в чем не уступал второму, только черты лица его приобрел» еще большую выразительность, а борода стала совершенно седой и белоснежной. Так они и подошли к ожидающей группе жрецов, которые особенно выделялись бритыми лицами и головами.

— Верховный Жрец приподнял над ними Моисея, сзади ветер развевал седую бороду и длинные густые волосы патриарха-жреца, шевелил одежду над вздутыми мышцами среднего жреца и теребил непослушную прическу молодого, из под которой сверкали яркие прожигающие, насквозь иссине-черные глаза, меняющие оттенки и цветность. Три золотых солнечных луча из голов стоящих сзади жрецов сплетались в один, который принадлежал Моисею.

— Верховный Жрец бога Ра восславил Солнце и пять основных ночных созвездий, олицетворяющих бога Ра и смиренно попросил бога о благополучии всем трем жрецам, сопровождающих посвященного.

—Жрецы окружили собой Верховного Жреца с ребенком на руках, непосвященному человеку казалось бы, что они толпятся и кружат без всякого толка вокруг Великого Тутмоса, однако при взгляде сверху становилось очевидным, что все перестроения жрецов носили весьма определенный характер, ибо повторяли созвездия ночного неба, олицетворяющие Великого Фараона бога Ра. Наконец жрецы образовали правильную окружность, в центре которой оказался старый раб с ребенком. Яркие лучи Солнца превратили в дымку длинные седые

густые волосы и бороду жреца-патриарха, сгладили мышцы среднего жреца и притушили мерцание ярких, прожигающих насквозь иссине-черных глаз молодого пророка. Головы и лица жрецов были вновь однообразно выбриты, фигуры стройны и аскетичны, одежды белоснежны и свободны.

— Дочь фараона протянула свои руки к младенцу, старый раб принял из рук матери Моисея и с поклоном передал ребенка дочери фараона. Руки дочери фараона приняли младенца, а широко открытые глаза увидели золотой солнечный луч посвящения, связывающий младенца с Великим Фараоном богом Ра и его служителями. Молодая женщина склонилась в поклоне перед младенцем и коснулась своими губами его правой руки. Этой чести не удостаивался никто из простых смертных, поэтому женщины из свиты вновь пересказали историю того, как дочь фараона купалась в Ниле, как крокодилы отплывали от места купания на почтительное расстояние, а по волнам плыла осмоленная корзиночка с ребенком, который был спасен руками самой дочери фараона и поэтому принадлежит только ей. Каждая из окружающих женщин посчитала бы за величайшую честь подержать на своих руках ребенка, но мать Моисея и дочь фараона вполне обходились без посторонней помощи, ибо искренне радовались возможности пообщаться с ребенком.

— Как-то получилось все само собой — на ежемесячное шествие жрецов дочь фараона отправилась вместе с младенцем на руках. Старый раб шел все время рядом и прикрывал ребенка от жарких лучей Солнца своим посохом, превратившимся в красиво расцвеченный огромный веер из павлиньих перьев. Ребенок спокойно спал на руках молодой женщины, жрецы сплотились в единое целое, их белоснежные одежды развевались и напоминали собой небольшое облачко на сине-голубом небе.

— Пока мать Моисея наблюдала за облаком, плывущим в небе в направлении от пирамиды Джосера к Нилу, пока раздумывала над теми хозяйственными вопросами, которые ей придется еще решать, шествие жрецов завершилось у входа в храм с колоннами, увенчанными пальмовидной капителью; колонны подпирали свод, разукрашенный изображениями птиц, человеческих фигурок, тростника, змей и разнообразных сосудов.

— Внутрь взгляд смертного человека никогда не проникал, вход разрешался только жрецам—— посвященным Великому Фараону богу Ра. Тело Верховного Жреца Великого Тутмоса внутри храма начинало светиться мерцающим голубовато-фиолетовым светом; белые одежды превращались в наброшенную на плечи мантию, сотканную из звезд и планет; Солнце начинало светиться в третьем глазе Верховного Жреца; Орион и Большая Медведица становились его бровями; сердце начинало превращаться в пульсирующий я мерцающий бушующими .всполохами огня Земной шар.

— В храме каждый человек максимально обнажал свою сущность, и устоять на ногах мог только достойнейший. В храме появился громадный глаз, который заполнил весь его объем. Глаз символизировал собой полную обнаженность человеческой сути перед божеством. Никто и ничто не мог сокрыть от божества, ибо Идея, Истина и Абсолют пребывают в каждом божестве, наполняя его в зависимости от духовного общения со смертными людьми в большей или меньшей степени. Все жрецы до одного вошли в Глаз, который воззрел на дочь фараона и на младенца. Суть женщины обнажилась — Она закрыла собой ребенка и была ради его благополучия готова пожертвовать всем, вплоть до собственной жизни. Человеческая суть Моисея раскрылась, и Глаз увидел слово пророка, ведущего за собой бесконечную цепь людей, цепь из тысяч поколений и многих национальностей. Посвящение Моисея богу Ра завершилось.

— Дочь фараона продолжала дрожать всем телом и прижимать к своему сердцу младенца Моисея. Психологическое воздействие на нее почти трижды превышало ее человеческие возможности. Если себя она еще могла защитить или в крайнем случае пренебречь собой, то  все, что касается ребенка, делало ее земной женщиной, готовой ради продолжения^ человеческого рода на лишения, жертвы и даже на смерть.

— Верховный Жрец возглавил процессию и там, где касался его ритуальный посох, возжигался нитварный огонь, напоминающий подсвеченные в ночное время поющие фонтаны. Дочь фараона шла с младенцем на руках сквозь сияющее, играющее и переливающееся море света, которое проникало в ее суть и очищало ее психологические составляющие от внутренних диссонансов испуга, беспомощности и одиночества.

— Облако, плывущее в небе от пирамиды Джосера к Нилу, превратилось в туманную дымку, порыв ветра поднял песок и зашуршал им по лицу матери Моисея, мать зажмурилась, смахнула пыль рукавом одежды с лица, открыла глаза и увидела приближающуюся процессию жрецов, сопровождающих дочь фараона и старого раба. Мать видела, что дочь фараона шла за своим сердцем, которое пульсировало любовью к младенцу, вся процессия жрецов была покрыта розовыми волнами материнской любви, их созерцательность, бесстрастность и спокойствие были укутаны розоватой дымкой человечности и преклонения перед женщиной.

— Или это летела стая фламинго? В глаза матери ударил такой яркий солнечный свет, что она приподняла свои руки и закрыла ими лицо. В эти мгновения мать Моисея увидела Глаз, который был настолько живым, что видны были все детали зрачка, его блеск завораживал, каждая ресничка видна была' отдельно, веки были розоватыми и живыми. Мать отметила про себя, что глаз был правым и принадлежал женщине.

— Вдруг картина глаза начала смазываться, веки были четко видны, а блеск глаза утратился, он подернулся пеленой, замутился. Мать с удивлением смотрела, как пелена превратилась в рябь, рябь начала стекать вниз, глаз стал очищаться сверху, а в нижней его части набухала большая серебристая слеза. Слеза какое-то мгновение задержалась на нижнем веке, с которого сорвалась сияющей жемчужиной вниз. Глаз смотрел на мать Моисея теперь уже бесстрастно, созерцательно и спокойно. Мать всей душой приняла сопереживание Глаза человеческим лишениям, жертвам и страданиям.

— Мать видела приближающуюся дочь фараона, молодая женщина немного погуляла с ее ребенком, Моисей спокойно спал и улыбался во сне. Старый раб опахивал огромным веером идущую молодую женщину, жрецы постепенно замедляли свои шаги и отстали. Руки женщин соприкоснулись, и Моисей был передан матери. Мать приняла ребенка, прижала его к своему любящему сердцу и почувствовала, что Моисей весь пронизан любовью дочери фараона. С благодарностью мать Моисея подняла свои глаза и увидела вновь Глаз, который теперь уже принадлежал дочери . фараона. Бледное тонкое лицо дочери фараона несло в себе печать страдания и любви, а оба глаза были подернуты пеленой, которая стала стекать вниз и набухала на нижних веках большими серебристыми слезами. Слезы на какое-то мгновение задержались и сорвались вниз сияющими жемчужинами. Теперь уже дочь фараона смотрела бесстрастно, созерцательно, царственно и спокойно. Старый раб с кряхтеньем свернул огромный веер, нагнулся к песку, погрузил свои ладони туда, куда только что упали две слезы, и протянул матери Моисея свою правую ладонь. Порыв ветра сдувал с ладони золотистые песчинки, ладонь очищалась от них, а посредине сияли две громадных жемчужины. Это были дары дочери фараона своей рабыне, это были дары Рожденному, ибо путь предстоял у него по жизни трудным, тернистым и долгим.

— Старый раб повернулся к дочери фараона, склонился к ней и беззвучно прошептал: «Человечество, как спящее дитя, сколько еще вокруг него будет кипеть страстей, сколько событий будет сопровождать его невинный сон. И уподобится в своем развитии человечество этому младенцу, со временем превратится в молодого пророка, потом в титана, затем станет жрецом-патриархом...»

— В глазах дочери фараона оставалось столько невыплаканных слез, что невиданными белоснежными пушистыми, снежинками стали оседать они на ее сердце, которое моментально остановилось, перевернулось, замерло, покрылось изморозью и отразилось в глазах холодной рассудочностью.

— Старый раб не успел еще распрямиться, и поэтому его губы вновь беззвучно зашевелились: «Руки мои стары, они держат только опахало и деревянный посох, зрение мое ослабло, слух притупился. Посмотри внимательно, о прекраснейшая из женщин, на мой посох. Видишь, я его беру за оба конца и крепко сжимаю в руках. Следи за солнечным лучом, который начал движение от моей левой руки по направлению к правой. Это нить твоей жизни, о божественная.

— Видишь, ты выходишь из луча и стремительно летишь вперед? Вокруг тебя золотится прекрасная ал доброты и мудрости, обрати внимание, как сияет твоя голова, смотри, какие прекрасные лучи венчают пальцы твоих рук, как пульсирует любовью к людям твое сердце. Ты, о прекрасная, достигла зыбкого марева настоящего, того, что должно поровну состоять из прошлого и будущего. Ты— жрица, и поэтому твое* настоящее почти целиком состоит из будущего, устремляясь в которое ты не должна менять бесстрастие на холодную рассудочность, любовь на безразличие, снисходительность на презрительность. Как дочь фараона ты стоишь на недосягаемой высоте для простых смертных, как жрица Великого Фараона бога Ра, ты на еще большей высоте для самых высокопоставленных. Тебя, о божественная, должны окружать гармонии и резонансы, доступные взглядам смертных людей в виде радуг, доступные слуху смертных людей в виде музыки, доступные осязанию смертных людей в виде тепла. Так будь же звучащей и греющей радугой, о прекраснейшая.»

—Верховный Жрец растворялся в солнечных лучах, становясь светом и жизнью, жрица Великого Фараона бога Ра впитывала в себя лучи и жизненные энергии, став радугой между пирамидой Джосера я Нилом. .

— Лебединые ли клики услышала мать, идя домой с Моисеем на руках, или это пела в ней душа, радовалось сердце и ликовал разум?

— Отец приближался к берегу с лодкой, заполненной рыбой. Он стоял на корме с длинным шестом в руках и смотрел на радугу, поющую, греющую и обрамляющую спешащую к нему жену с ребенком. Отец обратил свои глаза ввысь и восславил Иегову, благодаря бога за то, что он живет, за то, что он трудится, за то, что он любит, за то, что он продолжен в Моисее и других детях. Молитва отца устремилась по радуге и ушла в неведомые ему Космические дали. Последние его слова о любящем и справедливы Иегове коснулись пурпуром жены и ребенка, жена, держа Моисея левой рукой, правой ухватила борт лодки, притянула ее на берег и радостно улыбаясь сверкающими белоснежными зубами, с любовью коснулась своим лицом лица отца. Любовь родителей грела ребенка, побуждала ребенка набираться сил и способствовала его стремительному физическому и духовному возвышению.

— О мудрые и бесстрастные боги! Посмотрите на людей, загляните им в души и наполнитесь любовью человеческой, ибо среди ритуальных жертв, молитв и бдений есть и любовь человеческая, которая у смертных людей есть главнейшая жертва, сильнейшая молитва и величайшее бдение! Да восславят жрецы богов своих, да призовут на любящих людей милость и силу своих прекраснейших богов!

—Милость и сила богов над родителями Моисея были максимальны. И родители ценили маленькие жизненные радости, вместе единенно преодолевали жизненные трудности и широко и красиво, раскованно и свободно шли рука об руку. Мать подхватила правой рукой огромную корзину с рыбой и громко зовя на помощь Мариам побежала по направлению ко дворцу дочери фараона. Мариам выбежала из дома и вместе с матерью и Моисеем доставили еще живую рыбу прямо к кухонной двери. Мать осталась дожидаться, пока повара освободят

корзину, а Мариам вприпрыжку отправилась за второй. Вскоре она вернулась, ловко неся корзину на голове.

— Жизнь была мудрее всех, она вела за собой людей, вершила вместе с ними их дела, обрекала на рабство приземленных и возвышала трудом людей достойных. В сложнейших причинно-следственных отношениях старое отступало перед новым, но жизнь не уставала прясть золотые нити человеческих судеб.

ПЕРВЫЕ ШАГИ ПО ЖИЗНИ

— Материнские руки сплели, раскрасили и устелили тростниковые циновки на утоптанный земляной пол дома. Мать уложила последнюю циновку, откинула со лба прядь кудрявых черных волос и улыбнулась своему сыну, который ловко ползал на четвереньках из одного угла комнаты в другой. В дверях появился старый раб, который с глубоким поклоном передал для детей сладости, присланные от дочери фараона. Пока мать раскладывала на широкой скамье сушеные невиданные фрукты, засахаренный миндаль и шарики из сладковатой, приятно пахнущей пасты, причмокивала языком и восхищалась, старый раб присел рядом, оперся на свой деревянный посох и внимательно смотрел, как Моисей пытается встать на ноги. Мальчику было уже десять с половиной месяцев, он опирался на выпрямленные руки и старался оттолкнуться руками от земли. Старый раб протянул Моисею свой посох и стал помогать— поднимая концом посоха левую руку. Мать неловко повернулась, и часть шариков посыпалась на пол. С причитаниями мать нагнулась и стала их собирать, старый раб с оханьем опустился на согнутые в коленях ноги и собирал сладости вместе с ней, забыв про свой посох.

— Моисей крепко ухватил левой рукой посох, оперся о него и встал на ноги. Потом отпустил оставшийся стоять в углу посох, растопырил руки в стороны и, радостно улыбаясь, на носочках побежал прямо к матери. Мать раскрыла сыну навстречу свои объятия, из ее рук вновь посыпались сладкие шарики, а старый раб ползал на четвереньках и собирал их.

— С каждым новым шагом у ребенка крепли ноги, через несколько дней мать уже не ловила его в объятья в испуге, что сын упадет и ударит или нос, или руку, или что-нибудь еще. И не пугалась еще и потому, что старый раб сказал ей о том, что у матери над ребенком такая же власть, как у бога над человеком — не успеет мать что-нибудь подумать про свое дитя, как ее мысль обретает силу и заставляет ребенка выполнять требуемое. Поэтому нельзя думать про своего ребенка что-нибудь плохое, например, что ребенок болезненный, что он плохо кушает, что он сейчас упадет и ударится носом, рукой или чем-нибудь еще. Мать обязана думать про своего ребенка только в превосходных степенях — для нее вполне естественно считать своего ребенка самым красивым, самым умным, самым сильным, самым ловким, самым способным и так далее и тому подобное. Старый раб коснулся своим посохом материнского живота, и мать увидела, как светлые и радостные родительские мысли окружают ребенка светом, как дают ему защиту и как трансформируются впоследствии в его жизненные счастливости, уверенность в себе и высокий дух. Вечером мать рассказала отцу, как они с Моисеем делали первые шаги— сын по земле, а мать по человеческой сути. Отец только улыбнулся и пробормотал что-то о том, что самое простое и очевидное женщина постигает с наибольшим трудом. Мать не обиделась, но в свою очередь сказала, что мужчины настолько умны, что всегда оберегают женщин от излишних знаний.

— И оба — отец и мать — рассмеялись, посмотрели прямо друг другу в глаза и вспомнили добрыми мыслями старого раба. С рождением Моисея старый раб стал частым гостем в их доме, приносящим с подарками жрицы Великого Фараона бога Ра мудрость, доброту и тепло. Мариам как-то воскликнула: «Смотрите, смотрите, опять идет старый раб и несет в нашу семью счастье! Видите, как он по-доброму смотрит на Моисея. Всегда после его ухода у нас в доме светлее, настроение у меня радостнее, и я никак не дождусь его прихода опять».

— Моисей встречал старого раба быстрым топотом маленьких ног и доверчиво прислонял свою голову к гостю, который всегда касался руками головы ребенка и произносил какие-то древние добрые и справедливые слова, похожие на заклинания. После этих слов дышалось легко и свободно, люди становились спокойными, уравновешенными и деятельными.

—Моисей протягивал ручейки к деревянному посоху старого раба, который всегда отдавал его мальчику для игр. Моисей брал посох в правую руку и всем в этот момент казалось, что мальчик подрастал прямо на глазах. В маленькой крепкой мужской руке посох выглядел большим и невесомым, Моисей носил посох по комнате как пушинку, а старый раб добродушно усмехался и лучился такой любовью к малышу, что было очевидно, что своему любимцу он разрешит все.

КАКУЮ ЖИЗНЬ ВЕЛ ОТРОК МОИСЕЙ

— Зависти человеческие сквозь тысячелетия почтительным шепотом твердят из книги в книгу: «...он щеголял в дорогих одеждах из тонкого льна... разъезжал по городу в колеснице... жил в покоях, обставленных с изысканной роскошью... плавал по Нилу в фараоновой ладье... красивые танцовщицы ублажали его как могли под божественные звуки арф и флейт... каждый день его жизни был сплошным весельем...» и дальше в том же духе.

— Перед нами появляется старый раб. Одежды его белы, ибо чисто выстираны руками Мариам и за долгие годы выгорели на Солнце. В руках раба посох, которым он показывает нам направлением к Истине. Смотрите, смотрите внимательно, старый раб простирает свой посох в сторону крепкого отрока в таких же скромных одеждах, как ц у него, сшитых одними и теми же руками. Посох старого раба останавливает царские носилки, в которых один единственный раз дочь фараона заставляет проехаться своего любимца, чтобы он внимательно осмотрелся кругом, чтобы осознал все те скрытые от обычных глаз взаимоотношения вещей, явлении и людей в окружающем мире. Смотрите — Моисей совсем не расположен рассиживаться в этих прекрасных голубовато-золотистых носилках, он склоняет свою голову к ногам жрицы Великого Фараона бога Ра и просит ее о величайшей милости опуститься с носилок на землю и сопровождать ее пешком. Моисей еще не знает, что посвященный Великому Фараону столь же высокопоставлен, как и самое ближайшее окружение фараона. Но жрица провидит, что в поведении Моисея ничего не изменится и после того, когда он будет знать о том, что он посвященный, ибо до конца дней своих он останется скромным, высоко-духовным и не принимающим избыток материальных благ.

— Старый раб простирает свой посох в направлении жилища Моисея:-дом его родителей становится и его домом. Утверждающие, что жил он в изысканной роскоши никогда не добавляют еще одно слово, которое все сразу ставит на места, ибо действительно жил он в изысканной роскоши духа, в обстановке взаимного человеческого уважения, величайшей любви и преемственности поколений.

—Посох старого раба начинает наносить золотистые штрихи на фиолетовой мантии вечности — появляются один за другим множество портретов отрока Моисея в фас, профиль, три четверти справа и слева. Высокий лоб, длинный с горбинкой прямой нос, утонченное лицо мыслящего и высокодуховного человека, пока еще нет ни усов, ни бороды. Твердый подбородок средних размеров, большие оливообразные глаза, меняющие цветность и прожигающие насквозь черноту или серость собеседника, густые сросшиеся брови, чуть выдающиеся скулы. В толпе современной студенческой молодежи к такому как Моисей обязательно бы подошли с любым вопросом или разъяснением без капли сомнения в правильности ответа. И весьма скоро такие вопросы можно будет задать...

— Золотистые штрихи посоха Верховного Жреца Великого Тутмоса рисуют нам на фиолетовой мантии вечности Учителей человечества. Если вы достигли определенных высот информативного восприятия, то сосредоточьтесь и рассредоточьтесь одновременно, прикройте

глаза и посмотрите вдаль на непрерывный формуляр человечества. Вековечна непрерывная толпа идущих людей, протянувшаяся сквозь столетия и тысячелетия. Идем мы и вспыхиваем голубыми искорками наподобие морской ряби в лунную ночь. Среда вас видны и Великие, свет от которых идет наподобие света маяка сквозь тысячелетия, и чем дальше время отдаляет такого человека, тем ярче и мощнее луч света над движущейся мерцающей искорками человеческой толпой. Смотрите внимательно и ответите себе искренне — кто более реален Великий или любой другой человек. Жизнь наша коротка, по сравнению с Вечностью, жизнь человека—лишь мгновение. Многие миллионы мгновений и негасимый свет над ними. Что более реально — вспышка или поток света, который многократно по объемам и интенсивностям превышает эту кратковременную вспышку?..

— Или это не вспышка, а мерцающие звезды и каждый человек как прекрасная звезда на бархатистом фиолетовом куполе ночного неба?

НОЧНЫЕ БДЕНИЯ ЮНОШИ МОИСЕЯ

— «Что сделала я из задуманного, что не успела сделать в течение прекрасного солнечного прошедшего дня и что мне остается сделать завтра, когда Великий Фараон бог Ра вновь наполнит все на земле своим жизнетворным теплом?» — так спросила себя дочь фараона ночью на ритуальной площадке бога Ра. Темные и блестящие, как вороново крыло, волосы жрицы были распущены и свободно громадной волной лежали на плечах и спадали на спину, тонкие руки с крепкими кистями и длинными пальцами были подняты высоко над головой, как будто дочь фараона держала в них сияющий диск Солнца, лицо было обращено к главной ночной звезде, олицетворяющей бога Ра, глаза горели негасимым огнем святой веры, сердце пульсировало в груди ритмично и звонко, посылая в Космические дали земную человеческую любовь к неземному и божественному. Мысли жрицы золотистыми птицами облетели несколько раз свою владыку, раскручиваясь все быстрее и быстрее против часовой стрелки, потом пульсирующими сгустками энергий устремились к Великому Фараону бога Ра, достигли его и пролились на землю золотистым дождем милости и любви к грешным людям.

— Стоящий рядом на ритуальной площадке юноша Моисей почувствовал такую теплоту, идущую от дочери фараона, что невольно .отстранился и тихо произнес: «О мать ночного неба, о сестра солнечных лучей, о величайшая из земных женщин, я недостоин такого внимания с твоей стороны, ибо вижу в себе неуверенность, вижу в себе борьбу высшего с низшим, вижу в себе борьбу света и тьмы. О жрица, провижу, что неуверенность моя будет неизмеримо больше, чем сейчас, провижу, что борьба высшего с низшим будет оплачена человеческими жизнями; провижу всю свою жизнь в борьбе света и тьмы.

—Жрица медленно повернула к Моисею свое светящееся голубоватым светом лицо. Глаза ее излучали фиолетовые волны энергий, разум был концентрирован до узкого светящегося пучка, который ощупывал вокруг все небесное, земное, человеческое внешнее, внутреннее, ближайшее и отдаленное. Вокруг тела становилась все ощутимее нерушимая защита, сотканная из веры, надежды и любви, в эту защиту внедрялись зависть окружающих, трудности личного злобность, человеческий эгоизм и еще многое о чем не принято говорить вслух, и все это сгорало в защите так и не достигнув дочери фараона. Из солнечного сплетения жрицы ударил фонтан энергий, между бровями засветился огненный глаз, выжигающий дыры в черноте и других отрицательных человеческих качествах. Огненный взгляд ударил Моисея по глазам, проник ему в мозг, достиг сознания и растекся огненной лавой внутри его сути. Юноша стоял и думал только одно, что должен и обязан выдержать такое испытание. Жрица превратилась в огромный бушующий океан энергий, который вобрал в себя Моисея как песчинку.

— Но ничего в Моисее не вспыхнуло, не стало тлеть и дымить, он не расплавился подобно песчинке в кратере вулкана, взгляд его иссине-темных глаз ни на секунду не затуманился, сердце стучало ровно и горячо, рассудок был холоден и готов к принятию решения, дух не был

подавлен, а внутреннее «Я» поднялось до небывалых высот. Мышцы на его теле напряглись, вокруг головы появился нимб из золотящихся мыслеформ, в которых жрица читала его судьбу. Внутренний свет озарил высокий лоб Моисея» горячий пурпур окрасил его сердце, растекся но всему телу, придав солнечному сплетению окраску зари.

— Жрица Великого Фараона бога Ра тряхнула своей богатейшей прической, прикрыла свои всевидящие глаза, опустилась на колени перед основными ночными созвездиями, олицетворяющими Великого Фараона бога Ра и вобрала в себя свой огненный взгляд в прошлое, настоящее и будущее. Вокруг все замерло в ожидании откровения.

— Замер юноша Моисей, ибо ждал самого заветного, того, что должно будет вдохновлять его всю; жизнь на подвиги во имя веры, надежды и любви.

— Руки жрицы сжались в кулаки, внутри которых стала накапливаться огромная энергия, она поднесла руки к лицу Моисея, разжала пальцы, из которых хлынули потоки света и прошептала: «Бог един!»

— Она продолжала стоять на коленях, вся ее маленькая изящная фигурка в легких белоснежных свободных ритуальных одеждах казалась Моисею невесомой, как пушинка. И подумал юноша Моисей:

«Где те пути, где те молитвы, где те человеческие действия, которые дают на жизненном предначертании судьбы человеку громадные силы Духа и тела? И как добиться в себе подобного — ночными ли бдениями, горячими и искренними молитвами, военными или спортивными играми, чтением ли священных книг или общением с жрецами великих богов?»

—Жрица поднялась на ноги, ее тонкая стройная фигурка рядом с атлетической мужской фигурой Моисея выглядела так, как будто она должна была расспрашивать, просить совета и защиты. Большие широко открытые глаза женщины мерцали таинственным светом, с распущенных волос сбегали голубоватые искры, руки были тонки и нежны.

— Она подошла к юноше, обняла его за плечи, положила свою голову ему на грудь и замерла, вслушиваясь в пульсацию горячего сердца Моисея. В сердце эхом отдавались и радости и горе, и топот многих тысяч идущих людей, и гул ожидающей откровения толпы, в сердце была любовь к женщинам и ненависть к врагам, в сердце шелестела золотыми страницами Книга, по которой будут жить люди, хотят ли они этого или не хотят, признают ли заложенную в Книге мудрость или. отвергают. В сердце вставала розовая заря веры, надежды и любви. Жрица проникла в мозг Моисея и поразилась сиянию Солнца, смутилась, как простая земная женщина, опустила руки, тряхнула головой и промолвила: «Знай и помни, о Рожденный и Посвященный, что на твоем жизненном пути тебе пристало тысячекратнее давать, чем брать. Ты рожден и посвящен великой битве Света я Тьмы, эта битва сопровождает человечество на протяжении всего существования. Силы Света мощнее, силы Тьмы более организованы и тебе, о Великий, предстоит стать пророком сил Света и направлять людей по пути праведному. Силы Тьмы легче внедряются в сознание людей, однако смертные люди не понимают, что они оплачивают мизерные наслаждения, эфемерные радости и обманчивое счастье, ценой страданий, горя и несчастья таких же людей как и они сами» Нас, людей, на Земле слишком мало, и счастье добытое трудом перетекает в счастье других людей точно также, как несчастливое счастье, отобранное у такого человека отдается эхом от его горя горем и несчастьем. Силы Света поддерживаются и крепнут человеческой добротой, мудростью, справедливостью и их производными; силы Тьмы питаются человеческими злобностями, эгоизмом, гневливостью, вседозволенностью, это они заставляют слабых людей превращать каждый день своей кратковременной жизни в сплошной праздник, что противоестественно человеку, ибо призван он получать свое счастье в трудах и заботах; это силы тьмы одуряют человека вином, это силы тьмы заставляют человека скуривать свою защиту и силы, это силы тьмы делают человека алчным и заставляют всю свою быстротекущую жизнь посвящать

накоплению сокровищ с тем, чтобы в конце концов прятать эти сокровища и зарывать в землю. Это силы тьмы превращают любую идею в профанацию, в некий рынок, где каждый старается поменьше заплатить и побольше отхватить, забывая про своего ближнего, игнорируя свою совесть и попирая социальные законы. Предстоит тебе, о Великий, создать такие человеческие законы, по которым Свет возобладает над тьмой. Для этого святого дела ты Посвящен Великому Фараону богу Ра, для этого святого деда ты, о Великий, связан со всеми человеческими богами, для этого святого дела тебе, о Великий, даны всеобъемлющий разум, горячее доброе сердце и отпущено девяносто девять лет жизни.»

— Слова жрицы взлетали бесконечными стаями птиц, слова жрицы вплетались в солнечные лучи и становились частью бликов лунного света, слова жрицы мерцали негасимым светом далеких звезд. И эти же слова превратились в секиру, разрубившую чело юного Моисея продольными морщинками, и эти же слова горящими факелами зажгли негасимый очистительный огонь в душе Моисея, и эти же слова, как громадные светлые крылья опахала, развеяли тьму перед глазами Моисея. Моисей стоял на ритуальной площадке служения богу Ра и внутри его зрела клятва богам о том, что он выполнит свое предназначение в жизни. И жрица приняла клятву Моисея.

— Вокруг Моисея сверкала радуга света, руки его лучились и из каждого пальца бил светлый луч; голова была объята срывающимся голубоватым плазменным пламенем; сердце пылало багровым густым всепроникающим жаром; солнечное сплетение сияло ослепительным блеском; из чресел пошла сверкающая голубовато-золотистая дымка, ноги приподнялись над ритуальной площадкой, и тело приобрело невесомость. Впервые в своей жизни Моисей ощутил силу слова. Гортань его завибрировала, голосовые связки заиграли и темноту ночи разорвал грохочущий бас молодого пророка. Слово спружинило о ритуальную площадку, наполнило пирамиду, на мгновение задержалось в ней и серебристой стрелой устремилось в Космос, откуда пролилось голубоватым дождем на скалистые уступы и песчаные гряды, вновь спружинило и ушло в бесконечные дали.

— Жрица Великого Фараона бога Ра была потрясена увиденным, услышанным и ощутимым. Горячий порыв ветра, наполненного негасимыми энергиями того, что впоследствии назовут солнечным, придавил ее к горячему камню пирамиды, тяжесть легла ей на грудь, руки стали неподвижными, сердце билось медленно и мощно, она распласталась и была неподвижна.

— Слово звучало в воздухе, вибрировало в нильской воде и навечно вошло в камень пирамид. В небе появились розоватые всполохи, которые играли и переливались во всевозможные цвета и оттенки. Не было только черного цвета измены. Слово было святым, чистым, как душа младенца, и красивым, как девушка перед свадьбой; слово было мудрым, ярким и живым, как утренняя заря и свет любимой звѐзды; слово было справедливым, как горячие иссине-белые вершины; слово было любящим, как горячий поцелуй мужчины и женщины; слово было разящим, как огненный меч; слово было защищающим, как грудь воина; слово было охраняющим, как величайший символ, все собралось в одном единственном слове пророка: «Клянусь!» И откликнулся на Слово Космос светом, и откликнулась на Слово природа готовностью, и откликнулась земля на Слово гулом и содроганием.

— Над поверженной жрицей склонился старый раб, он нежно коснулся ее волос, его большие красивые руки слегка дотронулись до затылка над высоким лбом жрицы, коснулись ее ресниц, догладили опавшие белые щеки, приподняли голову, поддержали плечи, чуть сдавили талию и вернули силу ногам. Губы жрицы шевельнулись, лоб чуть сморщился, грудь стала вздыматься, щеки начали розоветь, глаза открылись и жрица увидела перед собой Верховного Жреца, стоящего .в звездной дымке. Руки Верховного Жреца еще раз коснулись лба жрицы, вернули ей ясность сознания и силу восприятия красоты окружающего мира. Когда Верховный Жрец появлялся на ритуальной площадке, жрица ждала и получала откровение. Моисей оставался недвижим. Жрица простерла свои руки к Великому Тутмосу, который вдруг стал изменяться прямо на глазах. Все также бил негасимый свет у него из головы, все также бил негасимый свет у него из разведенных в стороны рук, все также бил негасимый свет из ног Верховного Жреца. Все также горели негасимым светом его глаза. Только стал Великий Тутмос уменьшаться в росте, правая ключица выперла из-под ритуальных одежд, превращающихся на глазах в грубые одежды вечного странника, левое плечо приподнялось, спина сгорбилась, на бритом лице появилась редкая рыжеватая борода; вокруг лица образовался венчик длинных волос, опускающихся на плечи, в руках появился ритуальный посох, который принял форму креста.

—Сияние исходящих из Верховного Жреца лучей все усиливалось, они как бы раскрывались наподобие распускающегося цветка, свет слепил, и жрица прикрыла рукой глаза.

— Моисей стоял .неподвижно. По его телу шли волны энергий, глаза неотрывно наблюдали за метаморфозами Верховного Жреца. Во рту жрицы пересохло, она упала прямо в ноги стоящему, ибо перед нею был Трижды Посвященный Великому Фараону богу Ра. Моисей не мог сдвинуться с места, он словно окаменел.

— Жрица понимала, что только мгновения отпущены на общение с Трижды Посвященным, она пыталась знаками показать Моисею, чтобы тот спросил о чем-то своем трижды Посвященного. Голос Моисея звучал тихо и глухо, когда он спросил; «Кто ты?»

— «Тот, о котором ты будешь говорить, пророк Моисей...» Эхо многократно повторило... «святой пророк Моисей... святой пророк...»

На месте, где стоял Трижды Посвященный, серебрился столб высших энергий.

ГЛАВА 2

МУЖАНИЕ

— Ранним утром ушел Моисей в пустыню. В правой руке его был посох скотовода, на левом плече висела сума из груботканного материала. Запасы питания были рассчитаны всего на два дня, пребывание в пустыне — на два месяца. Около трех часов сопровождал юношу старый раб, который шел несколько впереди, тяжело опираясь на свой посох, ноги старика еле передвигались, оставляя на песке полосы, фигура была согнута, беслоснежные волосы на голове были прикрыты куском простого серого материала. Старик провожал своего любимца.

— Наконец они достигли огромной песчаной горы, которую можно было или обойти, или преодолеть, взобравшись на ее вершину и спустившись вниз уже по другую сторону. Старик тяжело дыша пошел в обход, молодой и полный сил мужчина устремился вперед.

— Больше двух часов карабкался Моисей к такой близкой при взгляде снизу вершине, ноги его глубоко погружались в прохладный и чуть сыроватый песок, грудь высоко вздымалась, сердце билось мощно и ритмично. По лицу струился пот, который заливал глаза, попадал на губы и тонкими струйками стекал по шее прямо на спину. Когда Моисей достиг гребня песчаной горы, Солнце было уже высоко и, ослепительно сияло, над всей пустыней, куда только достигал взор, стояло марево перегретого воздуха, в котором барханы казалось передвигались, вздымаясь и опускаясь, как грудь юноши. Не дав отдохнуть себе ни одной минуты, Моисей прыжками начал спускаться вниз. Следом за ним устремлялись огромные пласты песка, и со стороны его спуск выглядел, как катание на огромной песчаной волне, устремившейся с вершины к подножию, а сам юноша был похож на человека из далеко будущего, мчащегося на горных лыжах к финишу.

— Старый раб неподвижно стоял у подножия горы, в его внешнем облике что-то неуловимо изменилось, и Моисей вновь почувствовал себя перед ним маленьким и желающим

притронуться своей головой к его ногам. И не смог устоять перед охватившим чувством благодарности и почтения к старику —опустился на колени и прижался головой» к пропыленным одеяниям раба. На миг зажмурил глаза и мгновенно ощутил колоссальнейшую силу, исходящую от старика к нему, поразился запахам благовоний и лучезарности, пробившейся сквозь смеженные веки.

— Не открывая глаз, Моисей увидел себя стоящим на коленях у стоп исполина, которому песчаная гора едва достигала колен. Где-то высоко-высоко пророкотал бас старого раба: «Иди и ищи, будь в радости и в горе, будь в любви и в ненависти, смотри на людей снаружи, провидь людей изнутри, ищи и собирай человеческую премудрость в любви ли, в ненависти ли, в горе ли, в радости ли, добывай из человека, из папируса, из глины и из камня, живи и позволяй себе все, кроме страха и предательства, ибо убоявшийся один раз поддастся страху и второй раз, предавший раз, предаст и во второй. Сказав раз, не повторяй второй раз, наказывай провинившегося без всякой пощады, не спеши награждать, ибо свершивший правое дело уже этим же награжден». Голос старого раба стал отдаляться и замолкать. Старик совсем сдал - он тяжело дышал, губы его посинели, фигура согнулась почти до самой земли. Моисей встал на ноги и почувствовал, что раздваивается — разум призывал его идти вперед, сердце не разрешало оставить старика без помощи.

— Юноша воткнул свой дорожный посох в песок, бросил рядом суму, подхватил старого раба на руки и бегом устремился в обратный путь вокруг вздымающейся песчаной горы. Старик казался невесомым, его посох, который Моисей держал в своей левой руке, приподнимал его над землей как тогда, в таком близком и таком далеком детстве. Юноша спешил в тень от песчаной горы.

— Бережно опустив старика в тень, Моисей оперся о посох и задумался, ему нужна была вода. Посох отклонился из руки в сторону, Моисей последовал в этом направлении, пока посох не принял вновь вертикального положения. Там и воткнул Моисей посох, став копать песок. Песок все более увлажнялся, пока вдруг не появилась вода. Моисей пробормотал слова благодарственной молитвы.

— С каждым выпитым глотком живительной влаги старый раб преображался. Сначала ушла синева с губ, потом начала расправляться фигура, затем загорелся взор, распрямилась спина и поднялась грудь. В пустыне вода делала настоящие чудеса с обессиленным человеком.

— Вода почти иссякла, но ни одной капли Моисей не истратил на самого себя. Как его учил отец, он посасывал ритмично кончик своего языка и думал не о себе, а о старом друге, теперь уже не лежащем, а сидящем в тени песчаной горы. Старик окинул взором песчаную гору и, повернувшись к Моисею, промолвил: «Не долго осталось стоять этой горе — чуть меньше по продолжительности двадцати трех твоих жизней Моисей. Вокруг нас нет ничего вечного, кроме человеческой мысли, от которой слову отпущено около трех четвертей. Если в слово вложить ясность и живость ума, теплоту и горячность сердца, напитать слово энергиями солнечного сплетения и всесоздающим порывом чресел, то слово переживет во много крат эту песчаную гору, Моисей. Посмотри внимательно на эту гору песка, сосредоточься и рассредоточься одновременно, не собирай свой взор на чем-нибудь одном, гляди таким образом, чтобы провидеть во времени и пространстве. Смотри!» Старик уже стоял, взгляд его горел негасимым огнем, вокруг головы мерцало фиолетовое сияние, по которому голубоватыми искрами, напоминающими свет далеких звезд, стекала во все стороны плазма. Моисей почувствовал рядом с собой такую могучую силу, что правая половина тела, обращенная к Верховному Жрецу, стала вибрировать, все волосы на теле стали топорщится и дыхание замерло» Гора песка прямо на глазах стала уменьшаться в размерах, сначала осыпались склоны, потом закруглилась вершина и наконец перед изумлѐнным взором Моисея открылась ровная линия далекого горизонта. Смотрел ли он сквозь тору из настоящего или взирал на все окружающее из далекого будущего по прошествии времени, сложенного из двадцати трех продолжительностей его жизни? Перед его взором возникали и исчезали города, протаптывались дороги многочисленными караванами и засыпались песком, возводились и разрушались храмы, а через все это шла все увеличивающаяся в количестве бесконечная толпа людей. Моисей видел, как искусные резчики по камню вырезают на них казалось навечно имена фараонов, а другие такие же резчики по прошествии некоторого времени стирают эти имена и вместо них вписывают другие, Моисей видел возникновение громадных сфинксов, строительство пирамид, на его глазах среди пустыни возникали оазисы и обжитая людьми земля превращалась в пустыню. А толпа все продолжала свое бесконечное движение, которое иногда прерывалось величайшими битвами, похожими на борьбу стихий, но люди шли под палящими лучами Солнца и под покровом ночи, они двигались в зной и в стужу, лица их были радостны и печальны, решительны и растеряны, красивы и уродливы, глаза их сияли неземным огнем и фонтанировали злобностями, руки непрерывно трудились и бездействовали, одна часть людей собирала вокруг плоды и несла другим, другая часть — вырывала эти плоды у них из рук и запихивала себе в ненасытное чрево. Были и такие, кто разбойничал на дорогах, грабил, убивал, жег и уничтожал. А красивее всех выглядели те, кто строил, воспитывал, собирал урожай и делился всем, что имел с другими. В толпе плакали вдовы, оставались без присмотра малые дети, там же шли пляски, игрались свадьбы, видны были траурные печальные похоронные процессии, которых иногда становилось так много, что казалось, что плач охватывает не только всю пустыню, но и всю Землю.

— «У каждого человека есть свое предназначение в жизни. Посмотри, Моисей, что предстоит сделать тебе», — голос Великого Тутмоса становился все мощнее и звучнее. Верховный Жрец стоял на ритуальной площадке далекой пирамиды, но Моисей видел и слышал его так ясно и четко, как будто бы они находились совсем рядом.

—И увидел Моисей идущих в потемках кругами, и поразился тому, что они продолжают топтаться на одном месте и терять силы. Ему захотелось остановить их, собрать воедино и повести за собою. Он попробовал встать у них на пути, но люди продолжали свое путешествие сквозь него. Моисей расставил широко ноги и раскинул в стороны руки, но его обходили стороной. И охватили Моисея сомнения, которые, как огромные темные тучи, набежали на его чело, как смерчи проникли в думы и песчаной горою надавили на сердце. Моисей застонал, открыл глаза и увидел, что громадный лохматый пес, охраняющий стадо, положил к нему на грудь свою голову, уловил обожание во взгляде собаки и понял, с каким нетерпением она ждет пробуждения своего хозяина. За пролетевшие незаметно два месяца пребывания в одиночестве на пустынных пастбищах дружба между человеком и собакой превратилась в привязанность друг к другу, когда пес не мог побыть и минуты без своего хозяина.

— Уходила еще одна ночь, когда вокруг не было ни одной человеческой души, когда ноги гудели от непрерывной дневной ходьбы, а мысли птицами взлетали ввысь. Ночью Моисей долго сидел неподвижно у тлеющего костра, его думы о близких и родных людях переплетались с думами о своем народе, который как стадо нуждался в поводырях. Ночью над головой Моисея расцвечивалось мириадами звезд бархатистое темнофиолетовое небо, зовущее и таинственное, полное величайших непознанных сил и доступное лишь полетам человеческой мысли.

—Последнее время Моисей все чаще вспоминал своего друга старого умудренного жизнью раба. Сейчас он не мог себе ответить — что это было: сон или предзнаменование в его судьбе? И что олицетворяла собой та песчаная гора, на которую пришлось ему взбираться, утопая по колено в сыпучем песке? И что за песчинки были у него на таком нелегком пути: были ли то человеческие желания или стремления, скрипели ли на пути и препятствовали мысли и слова человеческие, на которые он опирался и поднимался ввысь?

— Под музыку собственных мыслей Моисей наполнил свой организм Космическими, Природными и Земными, энергиями так, как учили его жрецы Великого Фараона бога Ра.

—Погрузил свое темя под серебрящуюся струю Космических энергий; высветил золотистыми солнечными лучами, превратившимися в тугой пучок света, свой третий глаз; спрессовал огромный, отдающий фиолетовыми цветами радужный шар энергий до макового зернышка и вложил то зерно в точку у основания носа; направил поток живительных энергий, который стал стекать по высоко поднятым рукам в ямку между ключицами; превратил острие грудины в сверкающий голубой меч; зарядил золотистый шар перед солнечным сплетением; впитал лоном мерцающую энергию семи звезд; окутал верхние и нижние конечности незримым покрывалом из космических энергий, натягивая их на ноги, как носки, до самых тазобедренных суставов, а на руки толчками до лопаток, которые соединил незримым энергетическим мостом, напоминающим крылья; направил потоки энергий в голову сначала в левую половину спереди, посредине и сзади, затем ив правую точно так же; направил струю энергий сначала в левый глаз, ухо, ноздрю, затем и в правые; наполнил иссякшее в думах и помыслах о людях сердце, заставил полностью распрямиться легкие; зарядил солнечное сплетение; укрепил печень и селезенку, а потом завертел внутренний энергетический круг в животе между солнечным сплетением, печенью и селезенкой напитал чресла, в первую очередь детородный член, потом и ятра; вновь вернулся к ногам и стал укутывать их, начиная стопами и кончая тазобедренным суставом; усилил свою защиту, укрепив переднюю стенку живота и спину; вернулся к голове и фронтальными энергетическими радугами покрыл ее светом в направлении от лба к затылку слева направо.

— И когда почувствовал, что насыщается до предела, собрал воедино всю свою волю, высочайший дух, теплоту сердца, мощь солнечного сплетения, неудержимость чресел, быстроту ног и трудолюбие рук, объединил и направил все к близким, родному дому, земле, своему народу, отдав значительно больше, чем смог накопить.

— На небе зажглась розоватая дымка зари, стадо просыпалось, и вскоре земля завибрировала и загудела под ударами тысяч копыт. Коротко и резко взлаивали сторожевые собаки, протяжно мычали быки и коровы, начинался очередной день, и Моисей с сожалением подумал о том, что вот и завершается его пребывание в пустыне, где он один водил стадо, с которым обычно шло не менее пяти пастухов с большой сворой собак. Стадо подчинялось малейшему его жесту или слову, следовало в направлениях, указанных мыслью Моисея, который чувствовал себя отдохнувшим, окрепшим, повзрослевшим, очищенным духовно и ещѐ более приближенным к тем людям, которых покинул два месяца назад.

—Слишком все хорошо и благополучно было вокруг, чтобы так продолжаться вечно. Сегодня к полудню должны придти пастухи на смену. Идут ли они тоже через свои песчаные горы? Моисея поразила наступившая внезапная тишина. Ни стука копыт, ни мычания скота, ни взлаивания собак. Громадное стадо замерло. Над стадом начал клубиться туман серого страха. Собаки с поджатыми хвостами стали боком приближаться к Моисею, и каждая из собак дотронулась носом до своего хозяина, как бы удостоверяясь в том, что он спокоен и бесстрашен. И тут Моисей увидел трех львов, идущих спокойно и размеренно прямо на остановившееся в беспорядке стадо. Для принятия решения оставались считанные мгновения — стоять ли пастуху без движений и наблюдать как гибнет стадо? или прятаться за спины беззащитных и таких одиноких телят, коров и быков? или с деревянным посохом броситься на хищников? натравить ли на верную гибель своих друзей собак, чтобы они приняли неравный бой и этим только озлобили голодных и кровожадных хищников? Какие ресурсы, накопленные жизнью внутри Моисея, бросить навстречу опасности — силу ли мышц, громогласность ли голоса или всепобеждающую мысль?

— Мысль Моисея коснулась первых телят. Телята начали пятиться, отступать, протискиваться сквозь коров и быков и кружком собираться в центре стада. Потом коровы окружили их плотным кольцом, тесня задами и выставляя вперед рога. А в быков Моисей вдохнул ненависть к врагу и заставил их встать в несколько рядов полукругом, обратив низко опущенные головы навстречу хищникам. Две львицы остановились, а громадный безгривый лев продолжал приближаться к стаду, теперь он весь подобрался. Казалось, что он вытянулся в длину и продвигается ползком, скрываясь от своих жертв. Тысячи глаз животных следили за приближающимся львом. Собаки окружили хозяина, плотно прижавшись к его ногам. Все это время Моисей выдвигался вперед, пока не сравнялся с громадным быком, который начал бить копытом в землю и раскачивать головой, увенчанной длинными прямыми острыми рогами. И тут лев растерялся — вместо одного достойного соперника громадного быка, лев увидел и стоящего рядом Моисея. Но лев был уже в воздухе, тело его в последнюю секунду полета как-то странно изогнулось и устремилось прямо на грудь Моисею.

— Поднятые навстречу летящему хищнику руки, держащие крепкий посох пастуха, лишь слегка ослабили удар. Что-то громадное навалилось на Моисея, мягкая тишина притушила все звуки. Моисей был сбит на землю, но одновременно со львом, громадный бык бросился вперед и погрузил свои рога ему в бок. но одновременно со львом три собаки, которые до этого беспомощно жались к ногам хозяина, бросились вперед и, оскалив белоснежные клыки сшиблись грудью с летящей массой льва, но одновременно со львом стоящие полукругом быки и занимающие круговую оборону коровы задрали хвосты, громко замычали и громадной лавиной устремились на хищника. Моисей открыл глаза, откуда-то издали стали постепенно возникать звуки, где-то впереди раздавался слитный топот бегущего стада. Кто-то приподнимал Моисея, подталкивая снизу вверх под шею. Моисей сел. Грудь его была. вся в крови, поперек груди протянулись две глубоких резанных раны, из которых кровь уже не сочилась. Собака, поднявшая хозяина и помогавшая ему сесть, обошла Моисея кругом, приблизилась спереди и начала осторожно зализывать глубокие раны на его груди. Рядом лежал поверженный лев, тело его было плоским и втоптанным в песок. Гул бегущего стада начал приближаться. Посох Моисея был отброшен на несколько метров назад. Моисей встал и почувствовал, как от земли через ноги пошла теплота и ноги стали крепнуть, тело наливаться силой и голова проясняться. Стадо возвращалось, хвосты животных были опущены, некоторые на ходу начинали пощипывать траву. Последним тяжело шел громадный бык, бок которого был окровавлен и из распоротого живота свешивались блестящие кишки. Бык остановился, протяжно замычал и грузно опустился на бок. Телята, сбившиеся в кучку, стояли неподвижно. Любимая собака Моисея была мертва.

——Издали стали раздаваться гортанные крики — это подходили пастухи. Моисей поправил на своей груди одежды, коснулся рукой головы собаки, которая зализывала ему раны, погладил ее и склонился перед мертвым псом.

— Когда пастухи подошли к стаду, на Моисее была уже одета чистая рубашка, чуть в стороне от стоящего в одиночестве Моисея был небольшой холмик песка, под которым остался навечно лежать его верный друг, а над Песчаной равниной высоко в небе кругами летали черные птицы, которых становилось все больше.

— Пятеро мужчин окружили Моисея, все они были возбуждены предстоящей трапезой, они разом кричали каждый что-то свое, а Моисей смотрел в их человеческую суть и видел в одном доброту, в другом злобность, в третьем смелость, в четвертом трусость, в пятом предательство, а во всех вместе все усиливающееся желание наполнить свои желудки бычьим мясом. Трое особенно нетерпеливых побежали к лежащему на боку когда-то такому смелому и сильному быку, ухватили его за передние ноги и пытались волоком перетащить поближе к тому месту, где обычно разводили костер. На фоне ровного светлого серо- зелено-золотистого цвета пастбища их мысли столбами возносились над головами ц можно было увидеть только одно —каждый из них хватал ртом обжигающие куски жареного мяса, кое-как жевал их и сглатывал, боясь проглотить меньше соседа. Их усилия были тщетны, туша быка не сдвигалась с места. Двое других уже развели костер. Моисей неторопливо подошел к лежащему быку, подхватил правой рукой за переднюю левую ногу у самого копыта и без всякого напряжения потащил быка к костру. Рядом, заглядывая Моисею в глаза и о чем-то говоря, вприпрыжку бежали трое пастухов, в их руках уже поблескивали остро отточенные с одной стороны обзидановые ножи — гордость владельцев и предмет зависит всех окружающих. Вокруг разделываемой туши расположились собаки, теперь всех вместе их было ровно десять; дальше неуклюже переваливались с ноги на ногу огромные птицы, которые спустились на землю и ждали своего часа. Все были заняты собственными делами.

— Моисей подошел к старшему пастуху и громко сказал: «Собак не перекармливайте, мясо просушите и заготовьте впрок». Потом после небольшой паузы пожелал пастухам мира, здоровья и благополучия. Старший пастуха стал уговаривать Моисея остаться и разделить с ними трапезу, остальные ни на что не обращали внимание, ибо были полностью погружены в приготовление пищи. Моисей постоял, в последний раз охватил стадо своей мыслью, приблизил к общей массе далеко отошедших животных, вдохнул смелость в собак, троекратно проник в мысли и сердца пастухов, объединил людей единой целью, передал им свою уверенность, насытил до предела их дух и максимально поощрил суть каждого, ибо только в различии собственных качеств, взглядов на жизнь и всего остального, что формирует и определяет личность человека, люди могут противостоять ударам судьбы. Моисей подумал, что там, где смелый защитит остальных, трус укроется за его спиной, но там, где смелый погибнет, трус сможет продолжать человеческий род. И что лучше и почетнее — трусость или смелость? Ведь не случайно люди в дальнейшем найдут эквиваленты понятию трусость в таких словах, как осторожность, осмотрительность, расчетливость, разумная сдержанность и прочее и прочее. Пришедшие ему на смену пастухи как бы олицетворяли модель чрезвычайно пластичного человеческого звена, в котором присутствовали и положительные и отрицательные человеческие качества, в котором поровну было смелости и трусости, доброты и злости, честности и нечестности, жертвенности и предательства. И были они значительно сильнее, чем пятеро добрых, или пятеро злых, или пятеро смелых, или пятеро трусов, или пятеро предателей. Важны не их внутренние качества, а взаимоотношения этих людей внутри звена. Если они смогут сохранить гармонии между собой, им ничего не будет страшно, ибо преодолеют стихии, дадут отпор диким зверям, построят жилища, продолжат себя в потомстве, удовлетворят свои желания и обязательно оставят на земле что-то после себя. Важно им дать Закон, по которому смогут эти люди сосуществовать, поддерживая друг друга в тяжелую минуту, разделяя один у другого радости и горе, помогая ближнему действием, словом и мыслью.

— Моисей шел по пустыне, в правой руке его был посох скотовода, на левом плече висела сума груботканного материала, в которой не было ничего.

— День давно уже' сменился ночью, прохладный свежий ветерок приятно обдувал разгоряченное лицо Моисея, шаг его был легок и широк, движения размеренны, дух высок и работа мысли напоминала движения тела, ибо не ослабевала ни на секунду. Моисей шел в громадной толпе людей, среди которых были близкие и знакомые, сотоварищи и противники, друзья и враги. Многие из них незнакомы Моисею, но идут единенно с ним, поступь их тверда и уверенна.

— Обнявшись и освещая все вокруг негасимым светом взаимной любви идут из прошлого мать и отец Моисея. В тесном жертвенном друг для друга союзе они по силе не уступают десяти одиноким или безразличным один другому. Лица их радостны, улыбчивы, доброжелательны и красивы трудом, детьми, уважением окружающих и остальными отношениями с окружающим миром. Отец одет в яркий пунцовый плащ, цвет любящего и сурового Иеговы, мать предпочитает цвет своих богов — платье на ней голубого цвета с золотыми блестками, цвет Матери Мира и Великого Фараона бога Ра. Между ними возникает радужное сияние присутствия всех богов человеческих — и тех, кто были, и тех, кто есть и тех, кто будет на нашем пути, ибо суть богов одна и та же, величайшая гармония человека с самим собой, с окружающими людьми и мирозданием.

— Опираясь на свой неизменный посох, неторопливо, величаво с достоинством богов идет сразу из близкого прошлого, настоящего и далекого будущего старый раб. Он идет совершенно один, вокруг него пустыня песка и каменистых россыпей. Фигура его окутана голубоватой звездной дымкой. Где-то вдали у линии горизонта возникает светлый луч,

который приближается все ближе и ближе, пока не превращается во что-то ослепляющее, пульсирующее неземным светом, слепящее глаз. Чуть позади фигуры, купающейся в звездах, идет вторая — светоносная и божественная. Посмотри, может быть и удостоишься узреть идущих хотя бы со спины? Они безмолвно поворачиваются к Моисею сначала в профиль, а потом обращают к нему свои бесстрастные и лучезарные лица.

—Две звезды, олицетворяющие бога Ра, светят все ярче, пока не превращаются в мерцающие глаза дочери фараона, жрицы бога Ра. Волосы ее свободно ниспадают на плечи, нежные тонкие руки подняты в приветствии богам, человеческая суть светоносна и прекрасна, ни единого темного пятна не видит Моисей на ее белоснежных ритуальных одеждах.

— Громкие голоса достигают слуха Моисея, пятеро пастухов спешат за ним, чтобы принести в Книгу свои заботы, дела, радости и печали, уверенности и сомнения, щедрость и жадность, размеренность и поспешность. Вот они уже рядом, торопятся, отталкивают один другого, ибо каждому желательно навечно вписать в Книгу свою человеческую суть.

— Как видеть все в человеке?

— Добрый человек или злой? И если добрый к тебе, а злой ко всему миру, то повернется ли у тебя язык назвать его злым?! Как понять те силы, что заставляют человека следовать в бесконечном потоке людей, выходящих из тьмы, идущих по свету и во тьму уходящих?

—Как погрузиться в человеческую сущность?

— Устремляться ли по лучам света, как по ступеням, ввысь в Космос или опускаться по черным камням, омытым жертвенной кровью, в самое пекло?

— И где обретать силы для проникновения? Отнимать ли у ближнего наподобие хищника и разбойника с большой дороги? Но долго так не проживешь на белом свете, ибо и те и другие имеют короткую жизнь, отягощенную стонами, слезами и горем жертв и их близких.

— Предавать ли других в зыбкой надежде на оплату за черную измену? Напитанные сребренники кровью преданных жгут своего владельца до самой последней секунды земного существования и даже сверх того. Обречешь ли себя на жжение изнутри со стороны души и извне, со стороны своих человеческих качеств и стремлений?

— Копить ли всю жизнь, отрывая от самого себя, и не давать никому? Лишить ли себя радости общения с людьми и тысячекратного счастья давать в сравнении с однократным брать?

—Господи, дай каждому человеку обрести свой источник негасимого нитварного огня, огня греющего и не жгущего, огня, выжигающего все наше отрицательное, черное, серое и приземляющее. Вложи в руки, господи!

— Так думал Моисей, рассматривая присущие различным людям качества, особенности и свойства. Вспоминая доброту человека, представлял ее внутри человека светом и теплом; вспоминая злость человека, представлял ее внутри оттенками тьмы и холода. Мысленно приблизил к себе старшего из пастухов и увидел, что внутри того человека светлого и теплого больше трех четвертей, а сумрачного и холодного * менее одной четверти. И подумал Моисей, что, увидев глазом, ощутит и касанием своей руки. Вновь приблизил мысленно к себе старшего из пастухов и в войсках 'доброты опустил руку свою сверху вниз в направлении от головы к ногам. И остановилась рука на уровне груди пастуха. Убрал свою руку Моисей и стал осуществлять поиск зла у человека — опустил руку сверху вниз в направлении от головы к ногам и остановилась рука где-то в области колен. Тогда решил Моисей одновременно смотреть в суть человеческую и ощущать рукой, проделал так, и результаты совместились между собой и повторили предыдущие.

— Долгим был путь Моисея по пустыне, никто и ничто не отвлекало его от дум. Около трех тысяч положительных качеств насчитал Моисей у старшего из пастухов, столько же насчитал и отрицательных качеств, окинул все осознанное мысленным взором и удивился безмерно — перед ним стояли два враждебных одно другому войска, над силами света сияло Солнце, силы тьмы находились во мраке. И увидел Моисей, что силы света теснят в старшем пастухе силы тьмы, впрочем, как и наоборот, например, в других пастухах. Слишком широкий маневр могли осуществить силы зла, Моисей понял, что ограничить их подвижность в человеке на протяжении его быстротекущей жизни может только Закон.

— Было в людях все подвижно, изменчиво и непредсказуемо для таких же, как и они. И выстраивались они во времени и пространстве бесконечными цепями из предков, живущих в настоящем и потомков, передавая друг другу волшебный черно-белый жезл своих человеческих сутей. Закон должен определить стратегические направления для развития человечества, полностью поддерживая светлые силы и пресекая все темное — тормозящее, разрушающее и приземляющее. И задача каждого поколения людей заключается в том, чтобы вести себя настолько достойно по отношению друг к другу и соседям по планете, дабы не увеличивать при передаче следующему поколению черную часть волшебного жезла, а по крайней мере сохранить то, что завещано и дано предками, пронеся через себя чистоту, красоту и свет человеческие.

— Шел Моисей легко и свободно, дышал полной грудью и не ощущал никакой усталости. В думах своих больше приближал к себе людей близких по человеческим устремлениям, родичей и друзей. И самым близким для него был старый раб. Давно уже старый раб покинул этот мир, но до сих пор Моисей чувствует рядом с собой его присутствие, ощущает поддержку, доброжелательность и душевную теплоту. Вот и сейчас Моисей обратился к своему другу с вопросом о том, где же он, Моисей, находится в жизни? Вокруг была тишина, небесный свод начал медленно подниматься и светлеть, звезды прощально мерцали и постепенно исчезали одна за другой. А перед мысленным взором Моисея возникла снова песчаная гора. Он стоял на ее вершине, переходящей в острый песчаный гребень; ветер наполнял грудь и сдувал вниз песчинки от ног. Впереди стоял старый раб в голубоватой дымке затухающих звезд и в золотисто-розовом свете зари. Посох старого раба указывал на бесконечно протянувшуюся острую гряду песчаных вершин. Беззвучный голос старого раба говорил Моисею о том, что еще не время для спуска, ибо. слишком много песка устремляется за неосторожно устремляющимся вниз человеком. Голос старого раба говорил о том, что Моисею предстоит путь сложный, трудный, ответственный и долгий. И не только самому следует оберегать себя, это дело простое, придется следить за стадом, вставать смело перед грозящими ему опасностями и принимать первый удар своею грудью.

— Голос старого раба вырывался из прошлого, гремел из настоящего и проникал из далекого прекрасного будущего.

ПОСОХ ЖРЕЦА

— Голос старого раба звучал песней, очаровывал ароматами трав и цветов, шелестел листвой, журчал родниковой водою, серебрился бликами солнечного и лунного света, мерцал голубовато-фиолетовым светом далеких звезд.

— Моисей спал, позволив себе короткий отдых после непрерывной двенадцатичасовой ходьбы. Он лежал, обнимая землю, от которой шел к нему ток живительных энергий.

— Звезды становились все ярче и ближе — поднимался ли к ним Моисей или они опускались к нему? Моисей просто растворился в мироздании, находясь одновременно везде и обретаясь в

прошлом, настоящем и будущем. Старый раб стоял на ритуальной площадке пирамиды, правая рука была у него воздета ладонью ввысь, левая— направлена в Моисея. В его правую ладонь сверху был направлен столб голубовато-фиолетового света, из левой руки фонтанировал сноп радуг мерцающих, переливающихся и звучащих.

— Ослепительный радужный сноп света вытянулся, изменил положение и превратился в посох пастуха в руках Моисея. И одновременно в посох жреца в руках старого раба, который протянул и передал Моисею посох жреца, взяв в свои руки посох пастуха. Шли старый раб и Моисей по каменистой пустыне в полном одиночестве, и голос старого раба заполнял все вокруг. «Да будет посох жреца началом и продолжением твоей мысли, Моисей. Смотри, посох может превратиться во что угодно, например, в священную змею, олицетворяющую мудрость. Среди жрецов есть мудрецы, кто мудрость свою воплощает перед людьми в змея, есть среди жрецов и такие, кто будет очаровывать и пугать людей видом сражающихся змей, противопоставляя один другому силу, мощь и красоту своих мыслей. Твой путь, Моисей, идет и минует противоборства разумов, достигая высшей ступени гармоний человеческих помыслов и усилий»,

— Безжизненный, каменистый, пустынный ландшафт подчеркивал манящую красоту звездного неба, которое пульсировало розовато-зеленоватыми всполохами, отливающими фиолетовостыо бесконечных далей, доступных и недоступных человеческим устремлениям. Моисей осознал, как взирает из этой бесконечности сам на себя, являясь одновременно конечным, идущим по пустыне, и бесконечным, растворенным в звездных мирах, и охватывающим все сущее.

— «Кто же ты, Человек?» — беззвучно спросил Моисей старого раба.

— «Восстань и внимай, Моисей, мирам видимому и невидимому, ощутимому и неощущаемому, познаваемому и непознаваемому. Я тот, кто все время рядом с тобой: в детстве твоем я — старый раб и в юности твоей я — Верховный Жрец, в зрелости твоей я — твои воспоминания и та духовная основа, на которой зиждиться ты, Моисей. В будущем я вбираю стремления твоих мыслей, Моисей, и становлюсь тем, к кому ты стремишься духом и призываешь за собою людей».

— Последние слова старого раба еще продолжали звучать внутри Моисея, когда он приоткрыл глаза, некоторое время лежал еще неподвижно, потом, пружиня всем телом, сел и огляделся вокруг. Только на мгновение в светлом блике рассвета уловил Моисей очертания фигуры мужчины среднего роста в груботканных одеждах, с сумой через левое плечо и с посохом в виде креста в правой руке. Человек стоял перед Моисеем и доброжелательно улыбался. Левое плечо его было чуть приподнято, из-под одежд выпирала правая ключица, рыжеватая редкая борода мешалась с волосами, ниспадающими на плечи. В этот момент появилось ослепительное Солнце, вся фигура Человека засияла божественным цветом, спина распрямилась, плечи развернулись, груботканные серо-коричневые выгоревшие во время скитаний одежды превратились в яркие греющие сердце, осветляющие душу и волнующие разум одеяния бога, а лицо все также продолжало доброжелательно взирать на потрясенного Моисея.

— Слепящий образ вошел в Моисея и остался в нем навечно.

— Или прямо радостно смотрел Моисей на восходящее Солнце? И солнечно стало у него на душе, теплом отложилось Солнце в сердце его и наполнило бесконечный разум его?

— Моисея призывал путь, дорога вела его все ближе к дому.

— Теперь в своих pyкax Моисей ощущал посох жреца. Вес посоха то увеличивался до обычного пастушьего, то пропадал, и посох становился невесомым. Впереди показалась каменистая россыпь. Крупные камни были в беспорядке разбросаны и образовывали настоящие хаосы. Для удобства передвижения Моисей заложил посох в указательный палец левой руки. Впереди возникла расщелина глубиной в несколько человеческих ростов. Моисей достал посох из пальца, превратил его в сверкающий шест, оперся о шест руками и перебросил себя через расщелину.

— В походах пастухи часто играли со своими посохами, тренируя себя и доводя владение посохом до виртуозности. В их руках посохи превращались в добрых помощников при движении по пустыне, при передвижении в горах и становились разящим оружием при встречах с дикими зверями или лихими людьми. Ранний рассвет высветил горизонт в голубовато-розовые тона, в которых Моисею виделись темно-серые. пятна. В его памяти возникла старшая сестра Мариам. Голова Мариам золотилась и играла голубовато-розовыми оттенками, грудь же была закрыта темно-серыми пятнами. Моисей продолжал идти и вместе с тем остановился. В руках идущего посох помогал движению, а в руках стоящего посох проник в Мариам и стал некой ее осью, начиная головой и заканчивая стопами. Потом посох стал золотой перекладиной к серединной оси и полностью уложился в голову Мариам. Затем перекладинка спустилась в грудь Мариам и вышла за ее пределы почти на треть с каждой стороны. Моисей обратил ладони разведенных в стороны рук ввысь, в Космос, и ощутил, как набирает космические энергии. Руки в кистях напоминали подушки из энергий, даже свести их вместе было трудно, кисти останавливались друг от друга на расстоянии около метра. Моисей вновь развел руки, набрал еще космических энергий и опустил руки с обеих сторон на выступающие за пределы груди Мариам перекладинки посоха, которые чуть вдвинулись в грудь Мариам. Моисей вновь повторил набор энергий, ощутил их в своих руках и вновь направил в грудь Мариам и проделывал это до тех пор, пока не исчезли темно-серые пятна и перекладинка посоха полностью уложилась в грудь Мариам. В руках идущего Моисея посох пастуха стал уменьшаться, и Моисей почувствовал, что он больше не помогает при ходьбе. Моисей остановился и направил благодарственную молитву ввысь в Космос, наблюдая за тем, как его пастуший посох постепенно становился обычных размеров.

— Моисей рассредоточил свое зрение и наблюдал, как над посохом возникает светящаяся и пульсирующая сфера энергий, он внимательно смотрел на нее и сравнивал увиденное с тем, когда неотрывно смотришь на восходящее Солнце — проходит какое-то время и Солнце покрывается темным диском, за пределы которого идут выбросы солнечной плазмы в виде сверкающих штрихов, фейерверков и отрывающихся волн.

—На какое-то время посох превратился в светящуюся ленту из арамейских цифр, которые образовывали удивительные числа, проецирующиеся на светящиеся геометрические фигуры, изображения пирамид, образы людей, животных и деревьев. Светящаяся лента информации превратилась в щестиступенчатую пирамиду, на вершине которой возникла проекция в человеческое сознание бога Ра, ниже располагались проекции Осириса, Изиды, Тота и других египетских богов, каждый из которых готов был порадовать Великого Фараона бога Ра. И каждый бог имел свое главное имя, доступное только жрецам. И каждый жрец имел несколько имен, высшее из которых предназначалось богам, среднее — соратникам, а низшее — друзьям и врагам. И увидел воочию свои средние и низшие имена, засветившиеся на посохе фиолетово-золотым и голубоватым пламенем: святой пророк Моисей! Высшее имя слепило и оглушало простых смертных и поэтому было доступно только жрецам и богам. Высшее имя существовало вне ограниченного человеческого сознания и не зависело от человека. Высшее имя познавалось лишь Космической вертикалью и земной горизонталью, олицетворяющими стремления ввысь в Космос, человеческий прогресс и лучезарность во времени и пространстве.

— И увидел Моисей, как в его посох жреца входит старый раб, увидел, как Верховный Жрец Великий Тутмос несет с собою накопленный тысячелетиями опыт взаимодействий с Солнцем и

звездами, с землей, с водой, с огнем, с деревом и металлом, как несет с собою рассуждения познавших, стремящихся обрести знания и незнающих. Практика и опыт едины и первичны, теория вторична и триедина, наиболее защищена словом у тех, кто меньше всех знает и поэтому старается убедить внимающих лишь в своей правоте. И порою слепец учит зрячего, убеждая того передвигаться ощупью.

— И рассмеялся Моисей, ибо сам только что использовал посох жреца, помогая Мариам преодолеть затруднения в дыхании и излечиться от левосторонней крупозной пневмонии. Все относительно в человеческой жизни, ибо человек склонен осудить идущего с палочкой в то время, когда сам опирается на посох. Осуждение же кого бы то ни было в мыслях ли, в словах ли, в ужимках и жестах ли есть информативный посыл человеческого отрицательного во времени и пространстве в окружающий нас мир. Мысль, слово и действие человеческие рождают информативное эхо, которое возвращается к человеку теми же энергиями, охватывая его порой восхитительно играющими радужными красками и теплом точно также, как и чернотой и холодом. Поэтому из человека следует формировать источник света, радости и тепла. Поэтому человека следует непрерывно вести по жизни, контролировать его и помогать ему, всемерно поощряя положительное и пресекая отрицательное. Но вождь не вечен, поэтому он обязан оставить после себя Книгу, в которой будут очерчены параметры человеческих взаимоотношений внутри человека с самим собой и во вне человека и окружающими его людьми и мирозданием.

— А что делать в том случае, когда целые народы направляют один в другой постоянные отрицательные посылы?

— Моисей глубоко задумался и шел, целиком погруженный в свои мысли, в которых его путь по жизни представлялся кремнистым и долгим. Он провидел, как отступают силы света и наступают силы тьмы в то страшное время, когда мир превращается в зыбкое марево, способное рассеяться от малейшего дуновения, когда люди вместо колыбельных песен создают и исполняют военные марши, когда в душах людей уже не остается места доброжелательности, справедливости и доброте к ближнему.

— Что делать, когда соседи кругами ходят один за другим и с пеной у рта доказывают сторонним зрителям, что именно соседи и никто другой попирает его жизненные интересы, а голоса сливаются воедино, напоминая собачий вой над покойником?! Следует развести их в разные стороны и на такое расстояние, чтобы возникли в их сознании другие интересы, например, по воспитыванию подрастающего поколения, по борьбе с изъянами различных слоев общества, по улучшению условий существования и так далее. Вот где нужен Закон, ибо лентяев заставит трудиться, вора ударит по рукам, хитреца — как бы тот не извивался — охватит и заставит трудиться наравне со всеми остальными, преступника казнит так, как тот того заслуживает. И если в бессилии хватает себя за голову законник и восклицает: «Закон есть, но не добраться мне до тех, кто над Законом возвысился», то следует возвысившихся опустить ровно на столько, чтобы очутились они под Законом, как и все остальные смертные.

— Посох жреца вошел в человеческую суть Моисея, раскрывая безграничные горизонты человеческих устремлений и дел. И Люди предстали перед Моисеем в виде пульсирующих, светящихся, переливающихся всеми цветами радуги сфер.

— И сравнил Моисей каждого человека с его Матерью-Землей, ибо видел в человеке и рассветы, и закаты; ибо видел солнечную и теневую стороны его; ибо видел незамутненные голубые просторы океанов и морей в соседстве с бурлящими и волнующимися; ибо видел поверхности и глубины, поверхности и вершины, ощущая вершины в глубине и провидя глубины вершин; ибо видел путь человеческой жизни кремнистым и сложным.

— И не обожествлял человека равно, как и не осуждал человека, ибо смотрел Моисей из далеких вершин, соседствующих с Космосом, оттуда, откуда и положено смотреть на человечество пророку.

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ МАРИАМ

— Три соседки и четверо детей Мариам — двое мальчиков и две девочки — собрались у ее постели. Мариам тяжело дышала, губы ее высохли и потрескались, жар охватил все ее тело, а грудь содрогалась от кашля. Лицо Мариам выражало тревогу, взгляд был страдальческим и отражал внутреннюю неуверенность в своих силах.

—Было время раннего рассвета. Небо начинало впитывать розовые краски зари, на его голубом и нежном фоне появились темно-серые пятна. Мариам дышала с трудом, левая половина грудной клетки отставала от правой, волосы в беспорядке разметались вокруг пылающего лица, на котором особенно выделялась левая щека.

— Внезапно Мариам приподнялась и села. Глаза ее были полузакрыты, на лице прошли очищающие волны гримас, лицо разгладилось, Мариам улыбнулась и ясно произнесла: «Моисей идет! Скорее, скорее, брат мой, негасимый свет души моей, повторение отца и матери моей! Чувствую твою помощь, о великий!» Мариам откинулась навзничь, дыхание ее делалось все ровнее и ровнее, грудная клетка поднималась высоко и равномерно. Со стороны казалось, что кто-то большой и сильный помогает ей дышать и навязывает свой ритм дыхания. Одна из женщин сменила на лбу Мариам охлаждающий компресс, бережно дотронулась руками до ее лица и забормотала благодарственную молитву. Прямо на глазах лицо Мариам покрывалось крупными каплями пота, страдальческое выражение сменилось радостной уверенностью, напряжение спало, дыхание становилось все размереннее и спокойнее. Мариам будто провалилась в спокойный возвращающий силы сон выздоравливающего человека.

— Женщины хотели еще какое-то время побыть рядом с Мариам, но та спала так спокойно и сладко, что соседки в полном молчании поправили одеяло, покрывающее Мариам, недоуменно пожали плечами и вышли из дома. Во след им донесся шепот Мариам: «Отдохни, брат, наберись вновь сил, ибо слишком много отдал мне». Небо играло голубыми и розовыми всполохами, которые были пронизаны золотыми лучами Солнца.

— Мариам спала беспробудно целые сутки. Соседки, пославшие за знаменитой знахаркой, были весьма удивлены словам этой мудрой и пожилой женщины: «Зачем накормленному целым хлебом нести в дар крошки? Идите спокойно домой, ваша Мариам жива и здорова, да хранят боги несущего благодать людям!» Слова знахарки женщины растолковали очень быстро — в дом с работ вернулся муж Мариам, который принѐс с собой выплаченную плату и среди разнообразных продуктов, которыми работники снабжались по прямому приказу фараона, большой хлеб. Громкий радостный голос мужа разбудил жену, которая вскочила с постели и начала восторгаться всем, что принес кормилец в дом. А муж громко рассказывал про строительство храма бога Ра, о том, что его поставили во главе пятерки таких же строителей, как они подгоняли каменные блоки, которые волокут по песку за тысячами идущих впереди людей из далеких каменоломен, где блоки отделяют деревом и водой, но это тайна, о которой не разрешается говорить вслух. Муж рассказывал, что видел издали Верховного Жреца, у которого на груди ритуальная золотая цепь и изображение бога Ра. Всех, кто удостоился увидеть это изображение, отпустили на отдых по домам, Поэтому не мешает вознести хвалу Иегове и богу Ра.

— Мариам радостно улыбалась мужу и поддакивала: «Да, да, боги разумнее людей, они принимают молитвы и никогда не мешают вознести почести и другим богам! Да будет славен бог отца Иегова, да будет главен Великий Фараон бог Ра, дающий и не оскудевающий!» И

после некоторых раздумий Мариам горячо добавила: «Да прольется милость богов на великих посвященных богу Ра, на Верховного Жреца, один вид которого принес моему мужу радость и счастье, на Рожденного, давшего мне здоровье, радость и счастье встречать мужа на ногах! Да сопровождает сила богов людей, идущих путем доброты и мудрости! Да воздается Рожденному!»

—Дверь отворилась и порог дома переступил Моисей.

— Посох пастуха Моисей прислонил к стене дома у входа, посох жреца, вложил в каждого из присутствующих. В мужа Мариам посох уложился полностью, а над Мариам возвысился менее чем на одну четверть. Хозяин дома обрушил на Моисея поток нескончаемой информации о строительстве храма, оплате, взаимоотношениях строителей, о своих впечатлениях и о выгоде, когда о тебе заботятся, кормят, поят и оберегают от забот. Слова мужа Мариам напоминали строительство храма — они были такими же тяжеловесными как каменные блоки, их мужчина выговаривал с таким же трудом, как тащившая эти блоки цепь людей передвигалась от каменоломен к возводимому храму, фразы подбирались тщательно, наподобие подогнанных один к другому каменных блоков. И слова были чужими, не его собственностью, как был чужим и не принадлежал ему возводимый прекрасный храм.

— И подумал Моисей, глядя прямо ему в глаза: «Испытаешь ли когда счастье строить храм судьбы народа своего?» И перестал слушать мужа, обратив внимание на его жену. Мариам склонилась перед вошедшим в низком поклоне молча, ибо не осмеливалась перебить мужа своего. Моисей собрал внутри себя Космические силы и направил их прямо в левую половину грудной клетки Мариам. Женщина, не разгибаясь, присела на лежанку. Моисей стоял у порога и вместе с тем подошел к женщине и возложил на ее голову свои руки, подождал, пока голова полностью прояснится и наполнится энергиями, затем переместил руки на грудную клетку, на живот, на бедра, на ноги, на руки и охватил Мариам полностью. Вокруг Мариам начали серебриться клубы энергий, голова стала чистой, в груди и животе возникло ощущение благополучия и тепла, ноги и руки крепли, веки заморгали, лицо осветилось улыбкой, и Мариам— как в детстве к отцу—вскочила с места, бросилась вперед, подпрыгнула, обхватила Моисея за шею двумя руками и повисла на брате, который продолжал стоять у порога, возвышаясь как гора над всем, что было в доме и вне дома. Муж продолжал свои рассказ и тоже подошел к Моисею, который дружески похлопал его правой рукой, прижимая к своему сердцу Мариам и направляя в нее всю свою сердечность и душевность. И, обнимая, радовался тому, что посох жреца уложился в сестру полностью, что милость и сила ботов вновь полностью покрыла этот благословенный дом.

—А Мариам продолжала прижиматься к любимому брату, ее голова лежала у Моисея на сердце, а руки ощупывали плечи и нежно касались груди, следуя вдоль свежих рубцов, оставленных когтями льва.

—Моисей чувствовал, что в Мариам вновь возрастает прошлая тревога за него и мысленно стал успокаивать сестру. А Мариам, подняв на Моисея полные благодарных слез глаза, прошептала: «Я видела во сне, как тебя, брат, черная сила сбила с ног на землю, я молилась, брат, до тех пор, пока ты не победил ее».

— Муж продолжал свой бесконечный рассказ о строительстве храма. Из его слов вставал облик самого фараона, обращающегося к своим «ловким, умелым как на подбор» строителям: «Для вас наполню я склады всем, что потребно: пищей, мясом, сладким тестом, сандалиями, одеждой, чтобы защитить ваши тела, множеством мазей, чтобы вы умащали свои головы каждые десять дней, дам я вам одежду на целый год, чтобы ноги ваши твердо стояли на земле каждый день, и чтобы никто из вас не вздыхал во сне из-за нужды. Я назначил много людей следить за тем, чтобы вы ни в чем не нуждались: рыбаков, чтобы доставляли рыбу, садовников, чтобы выращивали растения. На гончарных кругах изготовлена для вас посуда, сделаны кувшины, чтобы охлаждать для вас воду в летнее время, для вас движутся гребные суда из Верхнего Египта в Нижний, из Нижнего Египта в Верхний с ячменем, зерном, пшеницей, солью, бобами в неограниченном количестве. И делают они это для того, чтобы с послушным сердцем работали бы вы для меня».

— Моисей возложил левую руку на голову сестре, убрал с нее тревоги за близких и, повернув посерьезневшее лицо к мужу Мариам сказал коротко: «Да прольется пот человека на родную землю!»

—Мариам начала хлопотать над приготовлением пищи, муж ждал этого момента с огромным нетерпением, а Моисей подумал о грядущей судьбе своего народа. И впервые хлеб фараона показался ему горьковатым.

— Мужчины устроились во дворе на небольшом возвышении, которое муж Мариам соорудил в тени трех пальм. Мариам сновала, напевая песни, переданные ей матерью. Песни были древними, как мир, и из них вставал видимый Моисею и невидимый окружающим суровый и беспощадный, как Закон, и вместе с тем любящий и справедливый, как мать, кормящая грудью младенца, в пурпурной мантии Иегова. Моисей склонился перед Иеговой и произнес про себя свое высшее имя. Во дворе прошло дуновение раскаленного воздуха, Мариам остановилась и обратила вопрошающие глаза к брату, муж Мариам продолжал свой бесконечный, как строительство пирамиды, рассказ про то, как хорошо работать изо дня в день, из года в год и так всю жизнь. Вокруг все больше собиралось соседей, которые пришли послушать новости со строительства храма и с далеких пастбищ. Мужчины садились на возвышение, женщины помогали Мариам, и все это напоминало большую и дружную семью. Мариам снова бросила взгляд на мужчин — ее муж выделялся крупными чертами лица, его большие руки медленно двигались в такт речи, казалось, что он возвышается над соседями, но рядом с Моисеем, излучающим свет, муж становился маленьким и приземленным. Руки мужчин неторопливо брали куски хлеба и брынзы, мужчины в молчании жевали и внимали мужу Мариам. Один из соседей непрерывно хватал кусок за куском, его руки шелестели по блюдам, отталкивая руки других, лицо его было багровым, шея, покрытая ниспадающими, слипшимися волосами, была потной и красной. Моисей взглянул к нему в суть и поразился внутренней черноте вампира, берущего у окружающих все, что можно отнять и присвоить.

— И подумал Моисей, что Великий Иегова есть закон внутренний для этих людей, и вопросил бога, в каких взаимоотношениях с ним все эти наполняющие двор Мариам люди?

— Кормящих матерей бог окружал розовой дымкой любви, наполнил жизненностью и защитил от невзгод. Работающим физически наподобие мужа Мариам укрепил кости и мышцы, трудящихся творчески защитил, а рабов оставил беззащитными и безвольными. Вампиру бог лег на грудь кровенеющим шарфом, сжимающимся на его шее все туже и туже, тот же продолжал отхватывать и глотать чужие куски.

— Настала пора говорить Моисею. Во дворе наступила тишина, все внимающие, затаив дыхание, шли вместе с Моисеем за стадом, любовались рассветами и закатами, вдыхали полной грудью целительный воздух просторов, припадали к ключевой голубоватой воде иссохшими ртами, молились за своих близких, были едины с землей и небом, стремились к зыбкой линии л горизонта, по-доброму и уважительно встречали приходящих на смену, радовались общей трапезе, были снисходительны к ошибающимся, терпеливы к обучающимся, любящими к подрастающим и суровы к самим себе. Дыхание просторов вошло людям в души и запало в сердца. Все мысленно приблизились к Моисею, который видел, что они пойдут за ним единенно и дружно. Муж Мариам никак не мог понять, что же случилось, ибо даже его самого уже не занимали собственные рассказы об истощающей тело и обедняющей душу рабской зависимости от хозяина. Чем же повеяло от пастуха на всех этих людей? Солнечный ветер свободно подхватил их и закружил во времени и в пространстве, всколыхнул в каждом память предков.

— Во дворе тишину нарушило пение Мариам, к ее голосу присоединились голоса других женщин. Пение было любящим и суровым, оно продолжало слова Моисея, люди вставали на ноги, глаза их блестели слезами, груди вздымались, а песня превратилась в гимн, слова стали клятвой: себе и окружающим.

— Что сделал ты с ними, Моисей?

— Куда увлекаешь за собой этих людей?

—Смогут ли они быть такими же суровыми и справедливыми?

— Что скажут жрецы от имени богов?

— В звучаниях песни люди черпали силы, уверенность, их разум торжествовал, души объединились в идее, и никто больше не чувствовал себя одиноким и зависимым от хозяина.

— Муж Мариам чувствовал себя одиноким и беззащитным, он думал о своей пятерке камнетесов, вспоминал начальника над пятью пятерками, воскрешал в памяти руководителя строительства. Эта иерархия стоящих над ним постепенно превращалась в неподвластную времени пирамиду.

— Моисей погрузился в суть мужа Мариам и задумался над выстроенной внутри молитвенной пирамидой, стоящей нерушимо под солнечным ветром, ночным холодом и его собственными устремлениями. Нерушимо стояла иерархия, подавившая человека примитивными и грубыми программами удовлетворения потребностей его тела и истощившая душу.

— Моисей мысленно дотронулся до посоха жреца.

— Громкий стук выпавшего из рук Мариам блюда заставил всех обернуться в ее сторону. Мариам подхватила блюдо, переступила с ноги на ногу и, обернувшись к брату, закрыла мужа своим телом. Порыв Мариам был настолько сильным, что Моисей почувствовал непреодолимость женской защиты супруга своего. Он стоял возвышенным и суровым, а откуда-то снизу издали доносился голос его сестры Мариам: «Как нить за иглой последую я за мужем своим, но клянусь тебе, брат, что сделаю так, как скажешь ты, клянусь, нитями жизней ваших, моей и супруга моего, быть тебе поддержкой и опорой в песне ли, в плаче ли, равно будем стоять рядом с тобой в молитвенном доме, перед лицом опасности, перед судьями или подсудимыми, осыпанные милостями и златом или гонимые и в лохмотьях, полные сил или обессиленными, в зной и стужу. Заклинаю тебя, брат, будь снисходителен к быстротечности человеческих жизней и к стремлениям каждого человека в вере и надежде к любви и взаимности». Голос Мариам просил и умолял не торопить события и дать всему свершиться естественным путем.

— Моисей наблюдал, как женщина — мать и супруга — возвысилась гармониями неизмеримо выше всех окружающих, она одна услышала непрерывный топот идущих людей и единственная увидела, что ничто не сможет помещать людям устремиться вслед за Моисеем. И не ее забота в конце концов в том, что Моисей оперирует временными категориями в многие тысячи лет тогда как ей нужен муж, нужны дети, разве она виновата, что видит свои основные жизненные задачи в воспитании детей и создании домашнего очага, где каждое Мгновение трудится в поте лица и готова жертвовать собой ради детей и мужа своего?! Ее счета оплачены далеко вперед и перед людьми и перед богами. И платит она вперед только ради того, чтобы сейчас, именно в этом зыбком мареве настоящего — времени, сопровождающем ее семью — иметь детей и мужа подле себя даже в обмен на изнурительную каторжную работу мужа, приковавшую не только его тело, но и душу. И она не задумываясь ни на секунду пожертвует всем ради близких людей и защитит их во что бы это ни стало ей самой.

— Моисей в упор смотрел на Мариам и видел в ней продолжение своей матери и чувствовал ее величайшее превосходство над причинами и следствиями, мотивами, побуждениями, стремлениями и предназначениями человеческими. Мать вставала над всем человеческим, озаряла лабиринты человеческих душ, согревала остывшие сердца и готова была жертвовать всем ради продолжения жизни! В материнской любви женщина возвышалась над богами, силой своей жертвенности превосходила богов!

— Пророк стоял неизмеримо выше толпы.

— Его стоп касались плывущие в голубом небе белоснежные облака.

— Вера, надежда и любовь окружающих людей окружали его чело.

— Впереди, был долгий, тернистый и счастливый путь.

— Суровые боги направляли пророка, они же напомнили ему, что основная суть человеческого заключена в матери и жене. И пророк склонил свою прекрасную голову перед женщиной. Посох жреца не коснулся мужа Мариам, ибо Мариам дала понять Моисею, что между задуманным и свершенным проходят поколения людей, и никому в этом мире не дано убыстрить ход событий.

— Мариам сделала вид, что лишь слегка оперлась о своего супруга, которому было приятно нежное прикосновение жены, переступила с ноги на ногу, поставила на место блюдо. Головы всех присутствующих вновь повернулись к Моисею, приблизившемуся к Мариам и склонившему свою голову перед ней. Мариам показалось, что ее мысленный разговор с братом длится часы, на самом же деле этого краткого мгновения почти никто не уловил, ибо все были вместе с Моисеем на просторах выгоревшей на Солнце каменистой пустыни. Вокруг в воздухе носился запах благовоний и все еще звучала песня Мариам.

—Моисей подошел к мужу Мариам и вновь дружески дотронулся до его плеча. Муж Мариам охватил своими огромными руками пастуха и попытался его сдавить, чтобы ощутить его силу и показать свою. При этом он продолжал говорить, что только на строительстве фараону нужны такие вот молодцы, ибо тесать камень и подгонять один блок к другому — это большое искусство, требующее силы, ловкости и сноровки. Руки каменотеса охватили пастуха наподобие двух стволов пальм, а Моисей стоял и улыбался одними глазами, наблюдая, как вздувались на руках мышцы, багровела шея и сбилось дыхание каменотеса. Потом слегка напряг свое тело, вздул мышцы на груди, руках и спине, что сопроводилось звуком рвущегося материала — одежды треснули у него на спине, а муж Мариам, страдальчески морщась, начал растирать себе плечевые суставы. При этом он бормотал про себя, что пора на старости лет слушать, что говорят люди, а он не поверил и решил сам попробовать и испытать легендарную силу Моисея, ведь он самый сильный каменотес на строительстве храма. Вот и допробовался, что сам себе все суставы вывернул, он целый каменный блок обнимает безо всякого труда, вот и решил обнять мужчину, да придавить как следует, а оказалось, что напрасно пытался охватить скалу, только спину растянул да суставы себе повывернул.

— Внимательно наблюдавшая эту сцену Мариам склонилась перед мужем и прошептала только ему: «Ты еще не все сказал, властелин мой. Те же люди говорят, что сила рук Моисея в сравнении с его мудростью, как песчинка рядом с пирамидой. Поэтому слушать и внимать словам Моисея для всех нас величайшее наслаждение и радость. Моисей — это тот человек, который поведет за собою не только нас, но и наших детей, и мы все, властелин мой, пойдем единенно во след ему. А тебя, властелин мой, я умащу маслами и разотру твои суставы и мышцы, ибо ты для меня самый сильный, самый мудрый и самый дорогой человек на свете, о муж мой!» Мариам повернулась к Моисею и громко произнесла: «Видишь, какая великая сила в руках мужа моего — обнял тебя так, что даже одежды у тебя, брат, на спине не выдержали и треснули. Не огорчайся, брат, я мигом приведу их в полный порядок!» При этом она переводила взор с одного мужчины на другого и с удовлетворением отметила, что муж глубоко задумался и настроен доброжелательно, а брат вообще не придает значения произошедшему.

—Чуть позже, исправляя одежды брату, Мариам продолжала внимательно наблюдать за мужчинами и вслушиваться в их голоса. Муж Мариам подошел вплотную к Моисею и удивленно рассматривал у него на груди два поперечных розовых рубца. Покачивая головой и прицокивая языком, муж Мариам, коснулся рубцов своими огромными руками и провел по ним пальцами, приговаривая по привычке про себя: «Совсем свежие, будто бы ножом проведены, но кто осмелится коснуться ножом груди такого богатыря?!» Моисей лукаво улыбнулся и со сдерживаемым смехом в голосе сказал: «Наверное во сне почувствовал я, брат, как блоха пробежала по груди, вот и почесал свою грудь два раза. Сам знаешь, как мы, пастухи, живем — после дня ходьбы сон у нас прекрасный!»

— Мариам представила воочию все говоримое Моисеем и вдруг на его груди увидела громадного желтоватого безгривого льва, а вокруг притихшее стадо. Моисей поднял свои руки, держащие посох пастуха, и сбросил льва прямо под копыта набегающего стада. Стук копыт и поднятая пыль превратилась в глазах и ушах Мариам в звенящее и гудящее марево. В этот момент Мариам уколола палец иглой, вздрогнула и пришла в себя. Мужчины беседовали вполголоса, Моисей расспрашивал мужа Мариам про условия жизни строителей, систему оплаты, установленные нормы выработки в течение рабочего дня, интересовался отдыхом и настроением рабов, рабочих и крестьян, приходящих после полевых работ. И на все вопросы муж Мариам отвечал со знанием дела, обстоятельно и с внутренней горделивой радостью за себя, как за начальника пятерки каменотесов. Из его рассказа в полный рост вставала безысходность рабского труда, затягивающая человека, как в водоворот, вытягивающая из человека все силы мышц и усилия разума. Муж Мариам был полностью пленен иллюзиями сопричастности к происходящему.

СОМНЕНИЯ МОИСЕЯ

—Поздней ночью Моисей покинул гостеприимный дом Мариам и направился прямо к Нилу. В свете Луны вода неслышно устремлялась в неведомые дали. Серебрящаяся лунная дорожка света коснулась Моисея, который остановился и глубоко задумался над всем, что произошло в доме Мариам. Раб встал на пути пророка и пророк остановился. Раб даже не придал значения тому глубочайшему и трагическому конфликту где выступил в одной из главнейших ролей. Времени у пророка не оставалось, ибо промедление еще да несколько поколений могло обратить в духовное рабство целый народ и лишить его возможности выполнять собственную историческую миссию. Сметать ли с пути раба или искать какие-то другие направления? Что делать и как поступать пророку - идти ли по костям людей той же крови, что и у него, или можно найти выход, где будет минимальное количество жертв? Если бы дело касалось только Моисея и мужа его сестры, то выбора не оставалось, но за ними стоит Мариам, олицетворение всего народа, и правая рука ее обнимает брата тогда как левая прижимает к своему сердцу мужа. И разорвать рук Мариам не дано никому на свете во времени и пространстве, не разорвать рук Мариам и пророку, ибо то, ради чего все будет сделано, есть дети Мариам, есть плодородие чрева ее от мужа своего.

— Углубились продольные морщины на лице пророка. Или то темные тучи закрыли звезды? Заиграли вокруг него лунные блики. Или то собираются великие посвященные? Резкие порывы ветра всколыхнули речную гладь, по которой даже ночами из Верхнего Египта в Нижний и из Нижнего Египта в Верхний идут суда, груженые всем необходимым для рабов, чтобы те спали без вздохов и сновидений, чтобы у тех не возникло и тени сомнения в собственном предназначении в жизни из работы, еды, сна и опять работы, еды и сна и так бесконечно от рождения до самой смерти. Темными ночами жрецы молились богам, а уставшие за рабочий день рабы спали; темными ночами пастухи охраняли стада, а рабы спали, ибо их самих охраняли и берегли как скот; темными ночами шли одинокие путники и нескончаемые толпы людей по свету далеких звезд, а рабы спали и никогда бы не смогли проснуться самостоятельно. И, работая днем, рабы спали мыслью, ибо наподобие мумий были завернуты в нескончаемые бинты иллюзии. Оставалось одно — захоронить с почетом мумии и опираться на наполненных жизнью, на бурлящих чувствами, на стремящихся и надеящихся, людей любящих и верящих. А каким образом вдохнуть жизнь и всколыхнуть души, заставить трепетать сердца? Никому из людей еще не удавалось и никогда не удастся будить в людях только те качества, свойства и проявления, что угодны для выполнения определенных целей и задач, ибо одновременно с побуждаемым возрастают альтернативы, так как неразрывно за добром идет зло, за любовью следует ненависть, созидающий мотив переплетается с мотивом разрушения, а на восходе всего стоит жизнь, заканчивающаяся смертью. Моисей стоял среди разбушевавшейся стихии — пронзительно свистящий ветер гнул к земле стволы пальм, огромные водяные валы накатывались на берег и белоснежные хлопья пены скрывали его стопы. Все живое притаилось в испуге, а грудь пророка вздымалась, из глаз били молнии и удары сердца отдавались громом вплоть до самого устья бушующей реки.

— Но решения Моисей так и не мог принять. Сотни и тысячи мужей Мариам стояли у него на пути. Они превратились в бездушных и удовлетворенных. Они тесали камни, возводили храмы и пирамиды, ели и спали. Они же охватили Моисея объятиями рабочих рук, а пророк стоял недвижимо, не разрешая себе напрячь мышцы, волю и разум, чтобы разорвать эти сжимающие объятия, ибо время еще не пришло. Моисеи видел за рабами их подрастающую смену, свою надежду. В Моисее продолжала звучать суровая песня предков, звуки голоса Мариам заставляли бурлить кровь, торжественные аккорды уводили в далекое прошлое и заставляли провидеть будущее. Моисей видел идущих из прошлого в будущее, он шел во главе их, и они были живыми, глаза их светились, сердца трепетали, души сопереживали.

—И тогда Моисей произнес, обращаясь к Великому Фараону богу Ра, свое высшее имя. Небесный свод раскололся от яркой вспышки, низко летящие грозовые тучи разошлись, и сквозь разрывы туч засветились основные ночные созвездия, олицетворяющие бога Ра. Свет от далеких мерцающих голубоватых звезд принял форму креста и шестикратно отразился от человеческой сути Моисея, затем материализовался в сверкающую полосу чисел. Первая полоса была наиболее длинной, но Моисей безо всякого страха ступил на нее как на ступеньку, олицетворяющую полезность в настоящем во взаимоотношениях Моисея, его народа и планов пророка. Но не удержался и переступил на следующую, на которой спектр голубого звездного пламени уже был уже слегка наполнен земным — цифры чередовались, образуя число, олицетворяющее целесообразность того же. И тут Моисей не задержался, а продолжил свое движение, ступив на ступень возможного. С каменеющим сердцем и закушенными до крови губами вынужден был пророк миновать сверкающие и светящиеся числа-ступени нецелесообразного, вредного и опасного, пока не остановился на пылающей магматическими внутриземными энергиями ступени смертельно опасного. Внутри пророка трижды раздался неземной голос: «Не время! не время! не время!» Проливной дождь потоками изливался на грудь пророка, ветер хлестал дождем Моисея по лицу и губы Моисея покрывала струящаяся солоноватая влага. Были ли то слезы пророка или горячая кровь из закушенных губ? Моисей вскинул руки ввысь, глубоким вдохом вобрал в себя всю мощь стихий и спрыгнул вниз со ступени-числа на землю, которая ответила содроганием и гулом. Ветер затих, постепенно небо очистилось от низких наполненных влагой свинцовых туч, волнение на реке утихло, а на горизонте возникла алая полоска зари, предвещающая появление Великого Фараона бога Ра.

— И был награжден Моисей прекраснейшим зрелищем, которое может видеть человек в своей жизни. Восход Солнца сопровождался игрой красок и цветов, в тишину утра вплетался шелест листвы, мягкое журчание воды и робкое пение птиц. Родившееся прямо на глазах светило было греющим, ярким и успокаивающим. Не закрывая широко открытых глаз, смотрел Моисей неотрывно на солнечный диск пока вновь не увидел голубой мерцающий звездный крест. Одежды на нем высохли, горячий лоб остыл, и все, что казалось ночью таким трагичным и непреодолимым, стало приближаться к нему и принимать привычные формы и очертания. Но решения еще в нем не было. Как не было и четко намеченного собственного жизненного пути внутри его самого. И пророк пошел по дороге, указанной ему Провидением.

— Моисей шел, не разбирая дороги. Голова его была склонена на грудь, лоб покрыт сетью продольных морщин, плечи опущены, глаза полузакрыты. В своих мыслях он был далеко. Сейчас его состояние напомнило Моисею его ночные бдения. Вновь, несмотря на светлый день, жрица Великого Фараона бога Ра тряхнула перед ним своей богатейшей прической свободно распущенных по плечам иссине-черных волос, вновь она вобрала в себя свой огненный взгляд в прошлое, настоящее и будущее. Вновь руки жрицы сжались в кулаки, внутри которых накапливалась неимоверная сила. Потом жрица двинулась из прошлого все ближе и ближе к пророку, достигла его и, обволакивая Моисея радужными золотящимися штрихами своего присутствия, положила как прежде ему на грудь свою голову и неслышно прошептала: «Будь сдержан в проявлении своих чувств, Рожденный!»

— Рядом со жрицей стали возникать лики жрецов, золотящимися штрихами из небытия выступали их лица, прически, бороды. У некоторых золотящиеся штрихи сменялись живыми красками и приобретали объемность.

— Жрецы молчаливо и бесстрастно взирали на Моисея.

— Жрица Великого Фараона бога Ра превратилась в чередующиеся взаимопроникающие фиолетово-золотистые диффузии, которые одновременно напоминали распускающиеся цветы, уплывающие и приближающиеся облака и водную глубину, только Моисей никак не мог определить, откуда он взирает в глубину — то ли сверху, то ли снизу.

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ МОЛВА

—Откуда-то из глубины сознания Моисея возникло прекрасное звучание голоса жрицы. Золотой точкой на темнофиолетовом фоне, мерцающей голубой звездой, невесомой кисеей голос звал и обволакивал внешние органы чувств: «Моисей... Моисей... Моисей...»

— Моисей вздрогнул, остановился и огляделся кругом. Пронзительно яркий солнечный свет ворвался во внутрь его, голубой купол неба был окаймлен у горизонта строгими линиями пирамид, рядом в знойном мареве неподвижно стояли три пальмы, а в их тени стояло также недвижимо около сорока мужчин. Голос Мариам раздался совсем рядом: «Моисей, люди стоят и ждут твоего слова, брат! Они пришли внимать тебе, брат, чтобы нести негасимый свет мыслей твоих нашему народу». На возвышении, построенном мужем Мариам, все было накрыто и приготовлено к трапезе, но никто к еде не притрагивался, ибо все ждали пророка. Моисей молча прошел сквозь расступившихся, сел на возвышение и в упор стад смотреть в лица мужчин.

— В окружающей толпе произошло движение, под сверкающим взглядом пророка люди почувствовали свою наготу, ибо ничто невозможно было скрыть — ни стремлений, ни пороки, ни чувства — все было открыто Моисей как на ладони. Часть людей отодвинулась, часть стала приближаться, а трое молодых мужчин, напрягая мышцы и сжав кулаки, стали между Моисеем и остальными, защищая и оберегая пророка, они не раздумывая готовы были пожертвовать своими жизнями по одному лишь жесту или слову Моисея.

— Четыре часа звучал голос Моисея. Вокруг была напряженная тишина, а толпа людей все увеличивалась. И если мужчины пришли для того, чтобы стать участниками чего-то большого, где проявятся их собственные таланты, где в большой цене будет их дух, сила воли и крепость мышц, то женщины бежали к пророку совсем по другим причинам. Женщины жаждали увидеть и услышать настоящего мужчину, окунуться в его бездонный взор иссине-черных мерцающих глаз, ощутить негу от гудящего бархатистого голоса, уловить трепещущими сердцами кипящую и будоражащую мысль пророка, хотя бы издали ощутить нежность его больших и красивых рук, мысленно склониться к нему на грудь и поведать все свои заботы, поделиться тревогами и попросить помощи в задуманном.

— Иглы слов продолжались у Моисея нитями мыслей, которыми он постепенно сшивал разрозненную толпу случайно собравшихся людей в единое целое. Всем своим существом Моисей генерировал вихри энергий, подхватывающих сначала несколько десятков человек, потом сотню, потом две, три, четыре, пять сотен напряженно слушающих и внимающих наподобие иссушенной земли благодатному дождю. Беспорядочное движение в толпе давно уже прекратилось, толпа дышала единой грудью, пульсировала одним горячим сердцем и внимала объединенным разумом.

— Яркомалиновая аура стала охватывать толпу, клубиться у голов внимающих, толчками выходить из сердец и воспарять над людьми в виде полусферы, в центре которой находился Моисей, мысленные посылы пророка напоминали огромный начинающий распускаться цветок лотоса.

— Моисей замолк. В звенящей тишине каждый уловил стук своего сердца, сердца стучали все сильнее» в их звонких пульсациях начала зарождаться мелодия старинного сурового гимна Иеговы, голос Мариам повел за собой сердца собравшихся людей, и толпа запела. Вибрирующие звуки песни резонировали и устремлялись вдаль.

— Моисей недвижимо стоял на возвышении, построенном мужем Мариам среди разложенных яств, к которым так никто и не прикоснулся. Люди расходились, отходя от дома Мариам с высоко поднятыми головами, гордым выражением на лицах, на глазах многих блестели слезы, а некоторые мужчины сжимали и разжимали кулаки.

— К трем охраняющим пророка мужчинам присоединилось еще четверо и все семеро единенно ждали, чтобы Моисей сказал им свое слово. Пророк молчал, а Мариам заставила всех уйти, чтобы брат смог отдохнуть.

— Моисей задумчиво чертил на песке цифры, похожие на перевернутые справа налево вопросительные знаки. Один, второй, третий, четвертый и наконец пятый знак стали в ряд один с другим. Подошедшая к нему Мариам присела перед знаками и быстрым движением указательного пальца левой руки продолжила их двумя стоящими полукругами и тремя палочками. Моисей на мгновение сосредоточился и очень мягко сказал: «Ты, сестра, права, но я вижу перед собою только пятьсот двадцать два человека, включая, сестра, и тебя». Мариам весело рассмеялась и, поднявшись с корточек, запустила руки в шевелюру брата, растрепала прическу и, продолжая смеяться, опустила ему руки на плечи. Глаза ее сияли, ибо похвала брата для нее была превыше всего. А голос «ее приобрел назидательные нотки как в далеком и прекрасном детстве: «Брат, ты всегда видишь всех, всегда помнишь обо всех, кроме самого себя. Сегодня на встрече с людьми ты, брат, был пятьсот двадцаць третьим». Мариам была счастлива, что наконец перед братом смогла проявить свои необычайные способности считать людей, предметы, дни и все, что было необходимо по ходу жизни, ибо все могла выразить числом. Обладающий абсолютным слухом числа приближен к гармониям также, как талантливейший музыкант или поэт. И числа внутри Мариам звучали музыкой, переливались всеми цветами радуги и складывались в поэтические строки. За египетским счетом, где единица была одной стоящей палочкой, двойка — двумя, тройка — тремя и так далее, десятка напоминала сводчатый вход, Мариам внутри себя видела нечто иное. Единица пульсировала фиолетовым светом, лучи которого образовали звезду и самый большой луч был направлен вверх. Единица начинала собою ряд стремлений за пределы привычного и осознанного человеком. Следом шла двойка, напоминающая недостроенную пирамиду, возведенную лишь наполовину, некий ее Силуэт. Тройка смотрелась силуэтом законченной пирамиды, образовывая равносторонний треугольник. Четверка напоминала Мариам тяжелый каменный блок с четырьмя равными сторонами и прямыми углами. Пятерка олицетворяла свернувшуюся слева направо тремя кольцами священную змею, вышедшую из посоха жреца. Шестерка вновь вставала высоким прямоугольным каменным блоком, тем, что приходилось передвигать на строительстве храма мужу Мариам. Зато семерка была прекраснейшим солнечным диском. Восьмерка напоминала два стоящих друг на друге каменных блока, верхний был в два раза меньше нижнего, а стороны их были как у четверки. Девятка светила голубоватыми одинаковыми лучами, образовывая звезду, которая порой затмевала для Мариам все остальное, особенно во время пения гимна предков. А все вместе цифры порой образовывали некую таинственную окружность, которую Мариам с легкостью раскручивала слева направо, но как только пыталась закрутить ее в обратном направлении, окружность замирала, и Мариам казалось, что цифры становятся тяжелыми и неподвижными как поставленные пирамиды. Вот и сейчас Мариам мысленно пыталась закрутить хоровод цифр внутри себя справа налево. Лоб ее покрывала сеть морщинок, лицо напряглось, руки опустились вниз.

—Моисей приблизился к сестре и очень серьезно, глядя прямо в расширившиеся зрачки Мариам, сказал: «Не следует тебе, сестра, пытаться сделать то, что не под силу даже жрецу, если тот не знает своих высших имен. Используй себе и окружающим людям во благо данное тебе от рождения, но не переступай порог дозволенного. И останови любого другого человека, если тот проявит поспешность или неразумность». После некоторых раздумий Моисей обратился к сестре с таким вопросом: «Скажи мне сестра, сколько итру* и лет вести мне за собою народ наш?» (* Итру — египетская мера длины, равная 10,5 км).

— Моисей напоминал громадную заоблачную вершину.

— И Мариам устремилась к ней наподобие луча света. Голос ее изменился и теперь Моисей уже не мог различить, кто говорит ему — его сестра или жрица Великого Фараона бога Ра. Глухо вещал женский голос: «Когда наступил срок, быстро пройдешь по египетской земле расстояние более ста итру и еще сто итру пройдешь по другим землям, пока не достигнешь цели. А затратишь на путь всю свою жизнь, Рожденный».

— Моисей бережно опустил на землю потерявшую сознание Мариам, которая спала глубоким сном.

— Слишком много сил было отдано Мариам всему, что сопровождало во времени и пространстве ее брата. Это Мариам рассказала своим подругам о предназначении Моисея, это благодаря ее усилиям пришли первый раз соседи, чтобы послушать новости, это Мариам заставила самых ловких и сильных юношей и молодых мужчин охранять Моисея, это Мариам запевала священные гимны, это Мариам готова была отдать все накопленное в доме общему делу.

— Моисей перенес спящую Мариам в дом, потом вернулся к трем пальмам, сел на возвышение и, закрыв глаза, сосредоточился и рассредоточился одновременно. Издали порыв ветра донес еле слышные крики женщины. Моисей перенес себя и мысленно стал рядом с кричащей. Перед его внутренним взором возникла фигура пожилой женщины с растрепанными седыми прядями волос. Женщина медленно шла мимо домов и выкрикивала во весь голос: «Люди, идите и слушайте брата Мариам! Это говорю вам я, вдова Исава, ибо только пророк возгласил не брать с вдов никаких налогов и податей, да будет славно во веки его имя! Люди, слушайте Моисея, идите и молитесь за него!»

—Громкий шепот двух мужчин заставил Моисея перенести себя еще дальше от дома. Пожилой и седобородый говорил молодому, стоящему перед ним в униженной согбенной позе: «Встань, Сим, пророк Моисей заповедал прощение долгов ближнему своему, иди, с миром и славь имя его!»

— Моисей провидел, как молитвы людей возносятся ввысь золотящимися гирляндами слов и усиливают значение его высшего имени.

— «Брат, с самого утра ты еще ничего не ел и не пил! Отведай ключевой воды, что принесли твои верные друзья из священного источника. Говорят, что если к такой воде приближается святой человек, то вода становится кристально прозрачной, если же подходит злой и черный человек, то вода прямо на глазах мутнеет. Так ли это, брат?» Перед открывшим глаза Моисеем стояла отдохнувшая и свежая Мариам, из-за спины которой выглядывали горящие взоры семерых молодых мужчин. В руках Мариам был кувшин, из которого она слила сначала на руки Моисею. Вода была прозрачной, голубоватой и ласкающей. Моисей омыл руки, лицо и сделал несколько глотков.

— В этот момент во дворе раздались поспешные шаркающие шаги и к стоящей перед пророком группе людей приблизился сосед с багровым лицом, шея у которого была потной и красной. Отдуваясь и распихивая всех, со своего пути, он приблизился к Мариам, повернулся задом к ее брату, нагнулся и требовательно протянул сложенные вместе ладони потных рук: «Ну ка слей поскорей и мне, слышал, как расхваливаете эту воду, да не жалей, женщина, торопись, негодная, что уставилась и остолбенела?»

—Руки Мариам дрогнули и из кувшина полилась струя коричневой грязной жидкости, которая коснулась рук пришедшего и распространила вокруг настоящее зловоние. Сосед мимоходом подхватил с блюд несколько кусков хлеба, окунул их в стоящий рядом кувшин с медом и также быстро удалился, удивив молодых мужчин и заставив суеверную Мариам сплюнуть ему в след.

— Среди молодых мужчин разгорелся спор о том, что в .кувшин они набирали чистейшую воду только после того, как ополоснули его. Молодой и горячий как кипящее раскаленное варево мужчина подбежал к Моисею и стал оправдываться и просить прощения. Моисей еще раз протянул свой руки Мариам. Не без некоторого колебания та наклонила горлышко кувшина и плеснула из него водою на руки Моисею. Вода была прозрачной, голубоватой и ласкающей.

— Глаза молодого мужчины загорелись голубоватым пламенем, он бросился в ноги Моисея, коснулся лбом стоп пророка, вскочил и с криками: «Святой пророк Моисеи! Святой пророк Моисей! Святой пророк Моисей...» — устремился со двора.

— Мариам подошла к тому из мужчин, кто незаметнее и скромнее всех стоял недвижимо за спиной сидящего Моисея и сказала: «Замени убежавшего, Ездра, ибо он долго не вернется. Поставь на его место более спокойного и разумного».

— Человеческая молва сопровождала действия, слова и мысли пророка. Посмотри, до сих пор идут вдовы и благословляют его; оглянись и увидишь прощение долгам; прислушайся и услышишь непререкаемо: «Святой пророк!».

ГЛАВА 3

ОЖИДАНИЕ

— Священнослужитель и жрец Иофор широким жестом обеих рук ввел Моисея на вершину отдаленного от дорог холма. Взгляд умных и сверкающих веселой энергичностью зеленоватых глаз жреца обежал кругом стоящие неподвижно тридцать шесть каменных столбов, потом остановился на Моисее, Жрец торжествовал и не скрывал своих чувств. Иофор был готов учить уму-разуму гостя и вместе с тем показать свое неоспоримое преимущество.

— Солнце ли восхвалишь. Луне ли склонишься, Моисей, в этом святом месте?» — голос Иофора был вкрадчив и мягок.

— Перед мысленным взором Моисея из далеких уголков памяти, оттуда, где всегда царили уверенность и непреклонность, возникло лицо жрицы Великого Фараона бога Ра. Два ее сверкающих глаза являли Моисею Сириус и Орион и вновь Моисей услышал из далекого прошлого чарующий голос: «Перед тобою, Рожденный, тридцать шесть звездных богов, смотри, они расположены по линии параллельно эклиптике и несколько южнее ее. Гелиактический восход каждого звездного бога происходит последовательно через каждые десять дней. Посмотри на рисунки неба с написанными высшими именами и запомни на всю жизнь, о великий. Глянув на небо ночью, сможешь установить любой из двенадцати часов в любую декаду года. Эти тайны начертаны лишь на саркофагах фараонов и не доступны простым смертным», — голос начал удаляться и растворился в бесконечной бархатистости ночного неба. Моисей повернулся к декану Ориона и замер.

— Иофор задрожал всем телом, зубы его выбивали резкие усиливающиеся и гаснущие звуки, руки не могли удержать посох жреца, который выпал и застыл у стоп жреца вытянувшийся во всю длину змеей. Моисей быстро нагнулся и подхватил змея раскинутыми в стороны руками, и кончик хвоста упирался ему в левую ладонь, а голова лежала на правой ладони. Иофор медленно опускался перед Моисеем на колени.

— Моисей мысленно вложил в змея программу своей жизни, ибо хотел удостовериться сам и показать Иофору, где находится та зыбкая граница между прошлым и будущим, что человеку дороже всего и на что человек обращает меньше всего внимания. По змею от кончика хвоста, олицетворяющего начало жизни, по направлению к голове, олицетворяющей ее завершение, побежала волна света, которая вначале отразилась в третьем глазе Моисея, а потом озарила вспышкой восхищенное лицо Иофора. На границе настоящего у змея стала появляться извилина, провисающая все глубже вниз и устремляющаяся в будущее вначале на год, затем второй, третий, десятый, двадцатый, тридцатый, тридцать первый, тридцать второй и оканчивающаяся тридцать третьим годом. Это был громадный провал в жизненных планах Моисея, отрицательная фаза жизни более чем в тридцать лет. Моисей прошептал: «Столько лет, о почтенный Иофор, судьба определила нам быть вместе, потом же...» — и замер от неожиданности, увидев, как отрицательная фаза его жизни начинает заполняться розоватыми красками женской привязанности и взаимной любви. Из лунных бликов, мерцающего света далеких звезд, из высших человеческих проявлений стоящего на коленях жреца и звуков гулко стучащего его сердца стал материализоваться образ молодой девушки, ставшей рядом с Моисеем.

— «О великий, это моя дочь, у меня много дочерей, но это самая любимая для меня» — растерянно прошептал Иофор.

— Сепфора приблизилась к Моисею, вскинула вверх свои тонкие и нежные руки, положила их Моисею на плечи, приблизила свое лицо к его лицу, затем прижалась к сердцу Моисея, слегка отстранилась и, легко касаясь трепещущими пальцами поперечных шрамов на груди пророка, произнесла сочным и ясным молодым голосом: «Я тебя научу охоте на этих страшилищ, о великий. Клянусь тебе, что буду для тебя верной, любящей и уважающей женой...»

—Орион отразился сначала в правом глазе Сепфоры, потом и в левом. Моисей без видимых усилий поднял Иофора на ноги. Священнослужитель и жрец Иофор впервые за всю свою жизнь почувствовал рядом с собой человека неизмеримо выше себя по знаниям и силе ума. И возрадовался жрец Иофор, ибо в преимуществах другого человека прежде всего увидел укрепление своей семьи и всего рода. Однако был трезв рассудком, логичен мышлением и во всем, что непосредственно касалось отправления ритуальных необходимостей, требовал лично для себя полной ясности и определенности, за что и платил широко и красиво без мелких счетов с идеей всей своей жизнью. Поэтому Иофор тут же взял быка за рога и задал' прямой вопрос: «Что же произойдет потом, о великий, после того, как больше тридцати лет мы с тобою будем жить в полном взаимопонимании и добром согласии?!»

— «Успокой свое доброе сердце, почтенный Иофор, взаимопонимание и доброе согласие будут неколебимы временем и пространством во веки вечные. Но не всегда судьба разрешит нам такую роскошь быть рядом друг с другом. Придет срок, и мне придется покинуть землю Мадиамскую с тем, чтобы вернуться опять сюда с многими тысячами близких и родных тебе но духу и крови людей. И будет та земля там, куда укажу я перстом своим, а людей приведу из Египта, когда придет тому срок».

—Будем ли мы живы к этому времени? — глаза Иофора с надеждой были обращены к пророку.

— Успокой свою мятущуюся душу, Иофор, ибо мы вечны в наших детях, мыслях, словах и делах. Вот почему ребенка следует зачинать при ясном уме и в .полном здравии. Вся сила у человека заключена в его потомстве, которое растет в добром здравии только при существующих родителях и при максимальных духовных вложениях с обеих сторон. Хочешь вечности — думай о детях, рядом с которыми будешь жить до тех пор, пока не выполнишь все свои жизненные программы, Иофор. Чем больше будет тебя окружать детей, внуков и правнуков, тем более длительный путь будет перед тобою, почтенный».

— Моисей бережно держал в руках посох жреца Иофора до тех пор, пока тот не принял посох в свои руки. Те места посоха, которых касался Моисей, светились в ночи голубоватым светом. Большие и красивые кисти рук Моисея резко выделялись на окружающем ночном темном фоне. Моисей вплотную подошел к жрецу, положил ему на плечи свою правую руку и спокойно и буднично произнес: «Забудь, почтенный Иофор, все, что здесь произошло. Прощу тебя относиться ко мне точно так же, как ты относишься к другим мужчинам. Не нам говорить открыто при посторонних ушах, ибо мы должны создать мыслями, словами и делами то, что привлечет и объединит людей. Да помогут нам и другие уважаемые священнослужители жрецы».

— Иофор замялся, потом протянул посох Моисею и попросил: «Скажи, Моисей, кто первым будет у моей дочери Сепфоры — девочка или мальчик?!» В его голосе было столько нескрываемого любопытства, что Моисей улыбнулся в ночи и чуть опустил свою руку на плечи Иофору. Иофор крякнул и осел ногами, согнув их в коленных суставах. Моисей переспросил: «Отвечать ли мне, почтенный Иофор?» Иофор утвердительно кивал своей увенчанной седой шевелюрой и длинной бородою головой. Моисей еще чуть опустил свою руку. Жрец взмолился: «Довольно, довольно, мне все ясно и понятно, Моисей. Если ты будешь отцом ребенка, то будет твой первенец носить доброе имя, которое я берегу для него какой уже год. Имя для человека столь же важно, как и важна роль родителей, ибо наше человеческое благополучие складывается из таких причин, о которых мы порою и не подозреваем».

— Звездное ночное небо заставляло устремляться мыслями ввысь, мужчины были духовно чисты, психологически раскрепощены и физически здоровы. Они испытывали друг к другу чувство симпатии и уважения, чувствовали внутреннюю поддержку один у другого, осознавали, что будут единенно следовать единой цели, пребывать в единой идее и молиться одному и тому же божеству. Что может быть красивее в наших быстротекущих жизнях?»

— И не грех повторять неоднократно эти прекрасные взаимоотношения, что приводят к возрастанию гармоний в мире человеческого социального. Или хотя бы полюбоваться стоящими в ночи и прочувствовать генерируемые ими высочайшие Космические энергии.

— Моисей переступил порог дома Иофора со словами: «Да будет мир, радость и благополучие в этом доме». Познакомился и сразу подружился со .всеми членами семьи, которые как и все люди прежде всего желали знать новости и подробности из первых уст. Но Моисей был сдержан на слова, оставив первое впечатление о себе как о человеке малоразговорчивом и не владеющим словом. Отвечал он односложно на возникающие отовсюду вопросы, и из этих ответов перед членами семьи дома Иофора встал пастух, свободно и легко управляющий стадом, любящий и заботливый брат, а также почтительно относящийся к убеленным сединами старшим родственникам и соседям. Однако такое отношение к Моисею как к простаку быстро рассеялось и каждый из семьи оценил его проницательность. Здороваясь с одной из многочисленных дочерей Иофора, Моисей взял ее за руку.

— Девушка застеснялась и опустила вниз смущенное лицо. Но Моисей, продолжая держать ее крепко, обратился к матери со словами: «Она вся горит от внутреннего огня, ей нельзя трудиться наравне с другими членами семьи, ее немедленно следует положить в постель и лечить воспалившуюся правую подмышку. Кто-нибудь из вас знает лечебные свойства трав и растений?»

— И все в один голос сказали: «Сепфора знает, она и пошла собрать необходимое для лечения».

— Разговор продолжался, и Моисей похвалил сотканные из различных цветов шерсти прекрасные ковры, орнаменты на которых золотились и пульсировали. Он сказал: «Мудрый человек перенес на ковры силу своих мыслей и сохранил красоту солнечного дня». И опять многие голоса упомянули произнесенное ранее имя: «Сепфора!»

—В честь прихода Моисея во дворе на возвышении была организована торжественная трапеза. Мужчины расположились перед блюдами с едой и кувшинами с питьем, а женщины прислуживали и старались им угодить и порадовать своих защитников, отцов и мужей. Иофор рассказывал о том, как они с Моисеем ходили осматривать пастбища, как задержались на дальних холмах и слушали рыканье львов. При этом он мимоходом вновь упомянул Сепфору, сказав, что не всегда она будет рядом со стадом и что нужно учиться у нее, как уберечь животных от хищников. Имя Сепфоры все время стояло рядом с Моисеем. И Моисей с нетерпением ждал прихода ее домой.

— Вдруг без всяких видимых причин сердце Моисея забилось и он почувствовал, как теплота разливается в груди. Моисей обернулся и увидел только два огромных черных глаза, смотрящих прямо ему в душу. Постепенно исчезало все окружающее, а глаза росли и увеличивались, или это были две громадных сковороды с кипящим маслом и стреляющими во все стороны обжигающими брызгами? Моисей прикрыл свои глаза и сквозь опущенные веки увидел светящийся облик девушки, вокруг которой сверкали образы многих трав. Травы окружили ее голову, травы были в руках и вокруг рук, травы плавно плыли рядом с ней по воздуху, хоровод трав разорвался и часть из них устремилась в дом, туда, где была больная.

— Сепфора подошла к возвышению, где пировали мужчины, склонилась перед отцом, глубоким поклоном приветствовала Моисея, положив рядом с ним небольшой букет цветов, потом щеки ее загорелись румянцем, она прижала к ним свои руки, повернулась и вбежала в дом.

— Разговор опять коснулся Сепфоры и мужчины стали обсуждать, что у нее божий дар отыскивать лекарственные растения среди всего многообразия трав, цветов и кустарника. Говорили о том, что для этого следует учитывать стояние планет, время года, время суток и еще многое из того, что не всегда и упомнишь. И давать лекарство надо уметь—кому в натуральном виде, кому истертым в порошок, а кому ив отварах. Такому искусству нужно учиться всю жизнь...

— Моисей промолчал, усмехнулся про себя, ибо люди сами себе ставили препоны и рогатки в общении с окружающим миром, и так было, и так будет. Никому не дано запомнить всего перечисленного, а вполне достаточно одного — быть в величайших гармониях с окружающим миром. Гармония в основе всех сокровенных знаний!

— Иофор спросил Моисея: «Скажи, Моисей, как увидел ты у моей дочери в доме болезнь и почему сказал сразу, что она страдает заболеванием в правой подмышке? Скажи нам здесь сидящим только то, чего мы достойны узнать из сокровеного». Слова Иофора и та почтительность с которыми он обратился к Моисею, поразили и удивили всех без исключения присутствующих. Участники трапезы прекратили еду и обратили все внимание на Моисея.

— Моисей же ответил так: «Человеку все доступно, ибо человек имеет два глаза, два уха, две ноздри и рот для тонких восприятии, две руки для более грубых. Чем больше смотрим, слушаем и вдыхаем, а также ощупываем, тем больше приближаем к себе суть вещей и явлений окружающего мира, пока эта суть не входит вовнутрь нас. И тогда одинаково человеку умудренному — то ли обращать свои помыслы во внешнее, то ли заглянуть в свое внутреннее, ибо ответ будет и в том и в другом случаях. Для людей внутренние гармонии есть свет, дисгармонии есть чернота. Здоровье человека есть его гармония жизни, нездоровье и болезнь —дисгармония. Гляньте своим зрением внутренним и увидите страдания девушки. Приглядитесь внимательно и заметите, что болезнь будет за нее цепляться еще три дня, включая этот день. А потом наступит период выздоровления. Срок очень большой, вот поэтому Сепфора принесла столько разнообразных трав, ибо самое лучшее действие лекарства для больного человека зависит от взаимоотношений самого человека с болезнью, с лекарством и тем врачем, который его лечит, а в нашем мире нет постоянного, все изменчиво, как изменчивы и действия лекарства».

— В этот момент Сепфора вышла из дома и в тени стала раскладывать на чистой тряпице для просушки принесенные с собой лекарственные травы. Ее стройная фигурка мягко скользила и неслышно передвигалась около дома. Со стороны казалось, что Сепфора невесома и вместе с тем чувствовалась ее сила. Мужчины загляделись на нее и у всех одновременно мелькнула мысль, что лучшей жены для Моисея как Сепфора не сыскать. Взгляды пирующих переходили с Моисея на Сепфору, между которыми уже протянулись прекрасные серебряные трасы взаимопонимания и начали розоветь и алеть трассы любви.

— Иофор сказал: «Воистину суть вещей и явлений входит в нас!» И также как и все остальные задумчиво обратил взор на Моисея и Сепфору. Как отец Иофор гордился своей дочерью, отдавал ей все свои знания и радовался ее успехам и достижениям. Но за суровостью складывающихся человеческих отношений не показывал открыто своих чувств на людях.

—Сепфора закончила свои дела с травами и, подойдя к отцу, скромно остановилась рядом. Иофор повернулся к ней и доброжелательно спросил: «Что скажешь, дочь моя?» Сепфора произнесла сочным и ясным молодым голосом: «Отец, я собирала целебные травы у дальних холмов и издали наблюдала за большой семьей львов. Скоро в нашем стаде опять падут под их ударами лучшие коровы и быки, надо усилить охрану и вооружить пастухов боевыми дубинками». Иофор беспомощно развел руками: «Все силы, дочь моя, отданы охране стада...» Сепфора посмотрела прямо в глаза Моисею и спросила: «Пойдешь ли ты, Моисей, не убоишься ли зверей?!»

— Моисей вобрал в себя взгляд девушки, вдохнул полной грудью и встал напротив ее. И тут произошло неожиданное.

— Под музыку сфер в радугах любви Сепфора приблизилась вплотную к Моисею, вскинула вверх свои чуткие тонкие и нежные руки, положила их на неохватные мужские плечи, приблизила свое обрамленное золотящимися завитками волос лицо к его лицу, замерла, прижалась к сердцу Моисея, уловила зов сердца, отстранилась и, легко касаясь трепещущими пальцами одежд Моисея, проследовала ими по ходу поперечных шрамов у него на груди, нахмурила брови, глубоко сосредоточилась и твердо сказала: «Око за око, зуб за зуб, я тебя научу охоте на этих страшилищ, о великий!» Кругом все замерли с открытыми глазами и ждали, что же последует дальше. Спокоен и невозмутим был лишь Иофор. И тут громом прозвучали слова Сепфоры: «Клянусь тебе, Моисеи, что буду для тебя верной, любящей и уважающей женой!»

— Под музыку сфер и в пульсирующих радугах любви стояли они.

— «Готовьтесь к битве со львами!»— сказал мужчинам Иофор. Обратив к Моисею свое веселое и жизнерадостное лицо продолжил: «Каков срок подготовки потребуется всем нам?» И Моисей, не задумываясь ответил: «Включая этот день, мы будем готовиться всего семь дней и шесть ночей».

— «Проверить ли сказанное тобою, Моисей, по печени ягненка, или проверять по внутренним органам жертвенных животных, или убедиться по маслу, накапанному в воду священного источника, или подтвердить дымом благовоний и полетами птиц, или возликовать сказанным по нашим лицам, или погрузиться для того же в сладостные и вещие сны, или быть очарованными небесным сводом и мерцающими далекими звездами? Что ты нам прикажешь и как объяснишь», —голос Иофора казалось исходил сразу из уст всех сидящих мужчин.

— «Благодарю тебя, Иофор, что ты готов пожертвовать печенью ягненка как для царя или для государства. Большой путь начинается первыми шагами. И каждый проверит там, где он чувствует свою уверенность и видит собственное превосходство. Любое событие, Иофор, как брошенный в воду камень и круги по водной поверхности видимые глазу и уходящие вглубь воды, а также устремляющиеся по воздуху ввысь и не видимые нашему глазу, отражается во времени и пространстве; доступных человеческому восприятию причино-следственных или хотя бы системных связей нам просто порою не достает для подтверждения или отрицания. Ищите эти связи в печени ли ягненка, рассматривайте их в пятне масла, растекающегося в воде, убеждайте себя в ласкающей дымке благовоний, следите за полетом небесных птиц, обращайте, внимание на лица окружающих, погружайтесь в сладостные сны, потрясайтесь величием ночного звездного неба или какими-нибудь другими известными вам способами вступайте в связь с мирозданием, но при этом будьте вдумчивы и не оставайтесь в плену ошибочных логических постулатов типа «после этого, значит поэтому». В окружающем нас мире все взаимосвязано, но в нем же нет ничего застывшего и замершего. Что сегодня увидите в печени ягненка, завтра обретете в форме капли масла, послезавтра озаритесь отрицанием прошлого результата, а затем будете отрицать отрицание».

— Моисей и Сепфора стояли обнявшись перед сидящими и внимающими мужчинами, которые с таким вниманием слушали пророка, что даже не обращали взоров на обнимающие их листья пальм и стремящиеся к ним по воздуху вьющиеся растения. Всем казалось, что разговор между Иофором и Моисеем слишком затянулся, что сейчас следует решать более практические дела, например, обговаривать и распределять обязанности на свадебном торжестве, подсчитывать, сколько требуется для этого еды и питья, вспоминать тех, кто должен присутствовать на торжестве и так далее, а не заниматься пустопорожней болтовней.

—Иофор же не мог остановить себя, ибо такой мудрости он ни за что на свете не променял бы даже на золотые горы. Жрец повернулся к сидящим вокруг, широким жестом показал на еду и, приговаривая, жуя и делая вид, что увлечен вкусом мясных блюд, направил всех на еду и отвлек от разговора. Когда же все дружно задвигали челюстями, Иофор вновь обратился к Моисею: «Где же обретаться духу жреца — в печени ли ягненка, в капле ли масла, растекаться ли в клубящихся благовониях?»

— Дух жреца обязан быть в идее, жрец тем и отличается от всех остальных, включая священнослужителей, что полностью отдает всего себя своему богу и живет своим божеством, ибо в силе жреца заключена сила бога, жрец — земной эквивалент Космического. Никогда за счет бога жрец не строит собственного материального благополучия. Взаимодействие с идеей дозволяет духу жреца быть повсюду - в настоящем, прошлом и будущем; в ближайшем и отдаленном, во внешнем и внутреннем; жрец обязан быть одновременно на коленях перед проблемой, рядом с ней и далеко над нею; жрец должен уметь проливать слезы и смеяться, смеяться и быть бесстрастным; быть недвижимым и устремленным со скоростями недоступными простым смертным; полным противоречий и вместе с тем нести в себе гармонии; быть человеком земным и существом Космическим.

ПОТЕРИ В СТАДЕ

— Вокруг не было ни души, даже сопровождающая мужчин Сепфора осталась у подножия молитвенного холма. В руках Иофора был короткий отточенный на конце до сияния на лезвии меч с длинной резной костяной рукояткой. Иофор, плавно раскачиваясь всем своим сильным телом, защищал молитвами и символами стоящего рядом в дымке курящихся благовоний Моисея. Моисей ощущал необычное давление на переднюю стенку живота и чувствовал, как руки становятся невесомыми и начинают приподниматься также, .как во время ритуальных молений в честь Великого Фараона бога Ра. Перегретый воздух небольшими облачками поднимался вверх от жертвенных и других ритуальных камней, мешался с невесомой дымкой благовоний, образовывая замысловатые фигуры, перетекающие одна в другую. Мягкие движения Иофора с поблескиванием в солнечных лучах лезвия меча, соседствуя и сплетаясь с клубами дыма, висящего в неподвижном воздухе. И действовали успокаивающе и способствовали сосредоточению и рассредоточению внимания и восприятии самой разнообразной информации. Руки Иофора чертили в воздухе треугольники, пятиугольники, которые, казалось, так и оставались перед взором, застывая прямо в воздухе переплетающимися золотящимися и серебрящимися полосами. Вся чаша вершины холма наполнена Иофором — его плавными движениями, звучанием его голоса, золотящимися и серебрящимися линиями, мерцающими фиолетовыми разрядами мысле-форм, зеленоватым огнем, который вдруг появился на камнях и стал выжигать все черное и отрицательное, обрекая силы зла на истощение и гибель. Среди этих метаморфоз настоящее постепенно уступало место будущему, и Моисей начал смотреть на все происходящее как бы со стороны и так увлекся происходящим в перегретом мареве над вершиной холма, что с трудом бы мот разделить реальность от иллюзии по времени происходящего, ибо реальность настоящего была иллюзией будущего в равной мере, как реальность будущего проецировалась иллюзией в настоящее. Моисей видел себя идущим рядом с Сепфорой, потом Сепфора охватила его своими руками, но он отстранил ее и пригнул к земле. Вот в руках его уже сверкает лезвие отточенного меча. В ушах раздается голос Иофора, который меняет модуляцию и превращается. в голос жрицы Великого Фараона бога Ра: «Будь осторожен, Рожденный, Ты жрец... ты жрец... тебе сейчас предстоит сразиться со львом... будь осторожен и следи за кончиком хвоста... прыгай ему навстречу, Моисей, и держи меч в руках крепче, чем посох жреца. Держи так, как тебя учили жрецы бога Ра... острие вверх... острие вверх... распластайся перед налетающей черной силой, Моисей... будь осторожен. Рожденный...» Что-то мешало воспринимать происходящее на холме, тонкий пронзительный звук начинал резать слух, лишал очарования и заставлял вновь вернуться в реальность настоящего.

— «А-а-ааа-а-ааа!» —пронзительный мужской голос мешался с голосом Сепфоры, призывающей: «Отец! Моисей! Горе, горе, горе! Львы терзают стадо! Собирайте мужчин! Где ты, любимый?!..»

— Моисей не помнил, каким образом меч оказался у него в 'висящих у левого бедра кожаных ножнах. К спускающимся с холма подбежал пастух, который остановился и замолчал, не произнося ни единого звука. Тело пастуха дрожало, на лице было написано страдание, левая рука поддерживала правую, которая неестественно опухла, посинела и была вся в крови.

—Иофор подошѐл к пастуху и приказал: «Повернись туда, где сейчас находится стадо!» Дрожащий мужчина обратил свое несчастное лицо по направлению к дальним холмам. Иофор продолжил: «Сепфора и Моисей, бегите к домам и собирайте людей! И ты иди к домам, женщины окажут тебе помощь, сам же поешь и ложись на спину, держа правую руку на животе в левой руке. Жди моего прихода. Спешите, дети мои!» — только сейчас в голосе Иофора послышались нескрываемые горестные интонации. В суровых условиях Мадиамской земли скот был для людей всем на свете, ибо кормил и поил человека, одевал и обувал, согревал и украшал жилища, олицетворяя богатство и благополучие человеческие.

— Четырех лучших быков и трех любимых коров, не считая телок и многих овец, не досчитался Иофор в своем стаде. Из рассказов пастухов вставало в полный рост коварство и зловредность львиного прайда. Пастухи, завидя приближающихся львов, призвали к себе собак, согнали все стадо вместе, выстроили заслон из стоящих впереди быков, а сами сдерживали и успокаивали испуганных животных как могли. Только пастухи никак не могли догадаться, почему застыли в изваянии овцы, а некоторые коровы прямо на глазах чернели, покрываясь потом. Пока они ломали в недоумении себе головы, зашедшая с тыла львица, пробирающаяся под животами замершего скота, выползла в середину стада и с громким рычанием вспрыгнула на спину корове. Мгновенно паника охватила животных, которые в ужасе бежали куда глядят глаза, а львы набросились на беззащитных и стали терзать их, свирепея от запаха крови и доставшихся на их долю ударов копытами. Некоторые пастухи были в сутолоке сбиты с ног и слегка притоптаны, но уже почти оправились, кроме прибежавшего гонца.

— Сейчас стадо подогнали к ближнему пастбищу. Все пастухи были вооружены боевыми дубинками, увенчанными на концах острыми шпагами из твердых пород дерева. У коров и быков еще не высохли спины, животные продолжали пугливо озираться и громко мычать. Над стадом повис клубящийся страх. Пришедшие женщины не могли собрать обычного количества молока, коровы же прижимались к женщинам и не хотели расставаться, следуя за своими хозяйками наподобие телят.

— В конце дня все мужчины собрались вместе и обсуждали события прошедшего дня. К владельцам таких же стад по соседству были отправлены гонцы, призывающие людей и быков для большой охоты на львов.

— Никого не радовало изобилие мяса, дымящегося на блюдах перед сидящими мужчинами. Иофор внимательно выслушивал каждого, кто предлагал план будущей охоты. Общая схема охоты ни у кого не вызывала возражения: львов требовалось поставить в стесненные обстоятельства, направив на них рассвирепевших быков. А дальше мнения резко расходились, ибо одни отстаивали глубокие потайные ямы с остро заточенными торчащими со дня кольями, другие говорили про какие-то загоны с закрывающимися воротами, третьи предлагали напустить на львов собак и под их прикрытием побить хищников дубинами. Постепенно голоса замолкли и наступило тягостное молчание. Оно продолжалось до тех пор, пока мужчины не услыхали имени Сепфоры, которую призывали к раненному пастуху. И тут всех осенило: «Вот кто должен сказать им свое слово».

— Сепфора подошла к мужчинам и все сразу обратили внимание, что она стала не за отцом, а за сидящим Моисеем. Положив свои руки на плечи сидящего перед ней Моисея, Сепфора тряхнула золотистыми завитками волос, обрамляющих лицо и произнесла твердо и уверенно, как будто все давно было решено: «Львов погоним в слепое ущелье. Пока они будут там топтаться и искать спасение, сверху на них начнут сбрасывать камни. Перед бегущими разъяренными быками и под градом камней львам ничего не останется, как прятаться в пещеры, у входа в которые уже должна быть приготовлена колючка, чтобы сразу закрыть им выход, и камни, чтобы этот выход завалить наглухо. Знайте, о уважаемые, что колючка только удержит испуганных и потрясенных львов, но никогда не будет преградой для голодных и разъяренных. Чтобы не потерять людей, колючку нельзя будет сдвигать вместе с закрывающими вход камнями еще многие дни. Собирайте быков, подготавливайте колючку и камни — на эту работу потребуется несколько дней и Около тридцати крепких мужчин и женщин. Пока львы сыты и забыли про нас и наши стада, беритесь, уважаемые, за дело. Мы с Моисеем еще раз пройдем кругом и определим самые удобные пути стаду, чтобы расправиться с хищниками. Так думаем мы, мой муж Моисей и я, его жена, Сепфора».

— Сепфора так и не сняла одну руку с плеча поднявшегося Моисея, другой рукой охватила его за спину, прижалась к нему и также громко и ясно произнесла: «Мы уже идем, поспешайте и вы, уважаемые, да будет над вами и внутри вас милость и сила Иеговы».

— Ответ прозвучал дружно: «Да будет!»

СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА

— Дважды день сменялся ночью, пока Моисей и Сепфора прошли кругом вплоть до дальних холмов и слепого ущелья. И смотрел вокруг Моисей глазами жены, и глядела кругом Сепфора взглядом мужа. Был удивлен Моисей тому, что вся земля с животными, растениями, звучащими песками и безмолвными камнями принадлежит жрице, вокруг которой пели птицы и травы, журчала вода и пели пески, ее приветствовали антилопы, перед нею склонялись поднимающиеся почти на уровень ее глаз с раздувающимися капюшонами змеи, а птицы прилетали и садились вокруг, если Сепфора останавливалась у дерева. Была восхищена Сепфора музыкой сфер, что раздавалась в присутствий пророка, блистающим солнечным нимбом вокруг его головы, чувствовала всем своим существом его великолепное взаимодействие с окружающим миром, ибо открытое ей сразу же становилось понятным ему, а доступное ему восхищало ее.

— И учила Сепфора Моисея видеть в, казалось бы, безжизненной пустынной земле Мадиамской место, где человек никогда не умрет от голода, холода или жары. И училась Сепфора у Моисея смотреть в утреннее Солнце, наблюдать движение звезд, проникать в суть вещей и явлений, не ограничиваясь поверхностными связями.

— Сепфора и Моисей осмотрели слепое ущелье, убедились, что четыре входа в пещеры ведут в каменные мешки без всяких выходов изнутри, обозначили каждую пещеру пучками колючек и несколькими громадными камнями, которые Моисей играючи подносил на руках. Рядом были отвесно поднимающиеся каменистые скалы, которыми и заканчивалось слепое ущелье. Львам здесь не суждено было подняться. А людям?

— Сколько существует человечество, столько и стремится ввысь, несмотря на препятствия, идет на риск и ощущает радость побед или горечь поражений» Сепфора обменялась долгим взглядом с Моисеем, слегка отстранила его в сторону и, сказав вполголоса: «Повторяй за мною и не спеши», стала медленно подниматься по вертикальной скале. Пальцы рук ее уверенно цеплялись за выступы скалы, ноги упирались в расщелины. Моисей последовал за Сепфорой, которая уже где-то на середине пути прокричала ему: «Моисей, вниз не смотри, следуй за мною, любимый! Еще немного и мы достигнем гребня!»

— В ущелье было уже темновато, а наверху взорам Сепфоры и Моисея предстала картина заката Солнца. Солнечный диск медленно опускался в пески, небольшой освежающий ветерок коснулся вздымающихся грудных клеток скалолазов, Сепфора пристально посмотрела на стоящего в лучах заходящего Солнца Моисея и шепотом спросила: «Ты молишься Солнцу, любимый?» Моисей ничего не ответил, но Сепфора почувствовала нисходящую на нее благодать Великого Фараона бога Ра. И услышали оба одновременно голос жрицы Великого Фараона бога Ра: «Будь осторожен, Рожденный, будь осторожен...» Сепфора хотела спросить Моисея еще о чем-то, но, подумав, вдруг твердо сказала: «Ночевать будем здесь, прямо на гребне, я знаю безопасное и красивое место, где на протяжении всей ночи мы будем в безопасности, а утром посмотрим, где надо складывать камни, чтобы сталкивать их на головы кровожадным хищникам. Отсюда спуск по другую сторону очень простой также, как и подъем сюда, но у меня не лежит душа спускаться во тьму».

— Сепфора посмотрела на Моисея, протянула левую руку в направлении темнеющего уже входа в слепое ущелье и спросила: «Слышишь ли топот громадного стада, Моисей? Отдает ли из будущего рыканье львов?»

— Тучи пыли встают над ущельем, гул тысяч копыт слышен из будущего, но там нет рыканья, ибо, наподобие мышей, львы прячутся в норы. Но где же люди, те, кто закроет входы?

— Они там, любимый, рядом со львами в одной из пещер, и лишь тонкий слой колючки отделяет их от кровожадных хищников, но это наши верные воины и смелые пастухи.

—Лишь мгновения отделили закат от восхода Солнца, а небо все пульсировало розоватыми, зеленоватыми и малиновыми красками, заставляя Моисея и Сепфору отзываться своим внутренним и сокровенным. Души их пели, сердца бились в такт друг другу, и разум торжествовал.

— Казалось, что для них существует только лювовь, наполнившая их ближайшее и отдаленное, внутреннее и внешнее, прошлое, настоящее и будущее. Золотой диск Солнца поднимался из-за горизонта, лаская теплом и светом поднявших к нему в едином порыве свои руки мужчину и женщину. Великий Фараон бога Ра наполнял прекрасными живительными энергиями и заставлял резонировать с Сущим разум, сердце, солнечное сплетение, систему воспроизведения, руки и ноги. И они ощутили, как восхищен разум, уловили окутывающее тепло их гортани, впитывали бесконечно сердцами, ловили руками, ощущая за спиною крылья. Моисей увидел, как вокруг бедер Сепфоры все четче обозначалась голубовато-золотящаяся защита, которая легким невесомым облаком окружила молодую женщину почти на расстояние вытянутых в стороны рук, прямо на глазах Моисея эта невесомая защита охватывала Сепфрру всю целиком. Сама Матерь Мира взяла Сепфору под защиту и покровительство, а это означало, что Моисеи будет отцом.

— Знала ли об этом Сепфора? Или она была жрицей во всем окружающем и обычным человеком в себе самой?

— Они легко спускались с пологих, лежащих горизонтально обветренных каменных глыб, образующих настоящий хаос. Солнечные лучи еще не касались камней, поверхность которых была шероховатой и холодной, что особенно ощущалось, когда спускающиеся пружинили руками в конце прыжков. Спуск заставил их как следует размяться, и каждый ощутил прилив мышечной радости, почувствовал еще раз свои силы и убедился в надежности партнера.

— Моисей и Сепфора любовались друг другом, их стройные и крепкие фигуры свободно и легко взлетали над расщелинами, преодолевали притяжение земли, мягко приземлялись, отдаляясь и приближаясь одна к другой. Они забыли все на свете, увлеченные и опьяненные взаимной близостью и взаимным пониманием. Им не надо было говорить слова, ибо их мысли напрямую передавались и воспринимались, их стремления совпадали, их желания были общими — что может быть прекраснее?

— И им казалось, что весь окружающий мир вместе с ними увлечен, опьянен, радостен и прекрасен. Им казалось, что вместе с ними пульсируют любовью скалы, им казалось, что все окружающее исполняет вместе с ними прекраснейший танец любви, они были полностью убеждены, что ничто и никто не может омрачить их радость или угрожать им злом, коварством или силой. Они познали зов вечности и устремились к цели, наивно полагая, что одни лишь желания и надежды для них уже вполне достаточны.

— Они оставили за спиной скалы и никак не могли остановиться в стремлении домой, они продолжали передвигаться бегом, направляясь к одинокому полузасохшему кусту колючки. Неожиданно уже у самого куста Сепфора остановилась и начала петь. Они сбились с ритма движения, чуть отклонились от куста в сторону, продолжая свой прекрасный танец любви, когда каждый старается быть рядом, окружать любимого, касаться его рукою или телом, взглядом или мыслью.

— Когда Сепфора повернулась к Моисею, вскинула вверх руки и предстала перед ним в сиянии солнечных лучей, на мгновение в ней он увидел жрицу Великого Фараона бога Ра и вдруг неожиданно услышал внутри себя ее голос: «Будь осторожен. Рожденный! Защити Сепфору! Ты — жрец, ты — жрец, о боги! где твой меч, Рожденный!!!..»

— Взор Моисея уловил холодный блеск широко расставленных глаз голодного хищника. Из-за куста, готовый к прыжку, удовлетворенно жмурясь, смотрел на свои будущие жертвы громадный гривастый лев. Оставалось несколько секунд, пока лев наконец решит, кого первым разрывать на куски.

—Спешить хищнику было некуда. Вот уже в течение нескольких часов он скрадывал людей, которые вначале были для него лишь каким-то движением на скалах, и лев долго не мог различить сколько объектов охоты перед ним, потом уже наблюдал за двумя, сходящимися и расходящимися в прекрасном танце любви. Если бы лев был менее опытен, то свою досаду он бы обязательно проявил порыкиванием, но хищник терпеливо ждал пока эти двое людей не приблизятся на расстояние прыжка. И когда казалось, что вот-вот лев взлетит над песками, люди замедлили темп движения и уклонились чуть в сторону, таким образом, что куст колючки полностью закрыл их от льва. Вот тогда и пришлось хищнику слегка сместиться в сторону, расслабить готовое к прыжку тело и вновь настраиваться на прыжок. Лев весь подобрался, слегка приподнял свое ставшее монолитным тело над песчаной поверхностью земли, напружинился, включая кончик хвоста и...

— Сепфора повернулась к Моисею, приблизилась и охватила его своими любящими руками. Но Моисей рывком грубо отстранил ее, пригнул к земле и буквально вдавил в песок. Женщина никогда еще в своей жизни не ощущала такой всесокрушающей внешней силы, она не была готова к таким действиям любимого человека. Дыхание ее сбилось, в горле застрял крик, зрачки сузились до точек, тело охватила истома, когда не можешь шелохнуться и двинуть рукой или ногой, как в дурном сне она застывшим взором смотрела на Моисея и ей казалось, что все происходит в необычно замедленном темпе...

—Моисей с обнаженным мечом в левой руке, опущенной вниз, стал пригибаться и уменьшаться в росте, пока не опустился на колени. Тело его плавно раскачивалось из стороны в сторону, убаюкивая и навевая на Сепфору сон. Вот так раскачиваясь и почему-то держа меч двумя руками перед собою, как во время ритуального шествия, Моисей начал медленное движение по направлению к кусту колючки. Сепфора не понимала, что ее муж движется, только видела, как две полосы из-под колен Моисея становится все длиннее...

— Моисей наблюдал за кончиком хвоста громадного льва. Лев уже сделал выбор, и детали его не волновали — перед смертью человек волен ползти на коленях и раскачиваться из стороны в сторону, тем более, что движения были расслабленными и безвольными, не представляющими никакой опасности и, следовательно, недостойные внимания льва. Расстояние постепенно сокращалось до смертельного прыжка. Теперь уже лев целиком и полностью, включая весь хвост, был единым всесокрушающим целым...

— Все покинуло Моисея, все отошло на задний план, кроме любви в Сепфоре и осознания, что она несет во чреве зарожденную жизнь его сына. А внутри его колоколами звучали слова жрицы Великого Фараона бога Ра: «...будь осторожен и следи за кончиком хвоста... прыгай ему навстречу, Рожденный, и держи меч в руках крепче посоха жреца... острие вверх... острие вверх... распластайся... распластайся... вперед!!!!!

— С ужасом увидела Сепфора, как из-за куста колючки взметнулось темнобурое тело, и с еще большим ужасом увидела, как быстрее броска змеи навстречу летящей массе, как из пращи вылетел Моисей. Моисей упредил льва на расстояние около двух шагов, и лев находился над ним еще в воздухе в стремительном полете и смертельном прыжке, а Моисей распластался под ним, держа вертикально блеснувший лезвием в солнечных лучах боевой меч. Меч мягко вошел в грудь льва, с хрустом рассек его грудную клетку, с тихим шелестом развалил надвое внутренности.

— Многоцветное искрящееся покрывало накрыло сознание Сепфоры.

— Сепфора уже не видела, как быстрее молнии Моисей вскочил на ноги, отбросив уже бесполезный меч в сторону, и успел ухватить за кончик хвоста летящую массу льва. Раздался треск, и кончик хвоста остался в сведенных судорогой руках Моисея. В нескольких шагах от Сепфоры в луже крови и содержимого из внутренностей, лежа на животе, загребал когтистыми лапами песок громадный бесхвостый лев.

— Сознание медленно возвращалось к Сепфоре и первое, что увидели ее затуманенные глаза, была нежность на лице мужа, держащего ее на руках я . склонившего к ней свое любящее лицо. Что-то щелкнуло внутри Сепфоры, и она стала воспринимать окружающее ярко и образно без полутонов и паразвучаний, во внутрь ее ворвались потоки света, в ноздри ударил резкий непривычный запах, слух уловил глубокое учащенное дыхание мужа. Сепфора мягко соскользнула с рук Моисея, потрясенно оглядела все вокруг и тихо спросила: «О муж мой, почему не опустишь рук своих?»

— Моисей виновато улыбнулся и мягко проговорил: «Наверное, слегка пренапряг руки, теперь их свела судорога и не отпускает. Прости меня, любимая за грубость, прости и пойми, убо у меня просто не было времени, чтобы толком объяснить тебе все происходящее». В левом кулаке Моисея торчал оголенный хвостовой позвонок, книзу же висела кисточка львиного хвоста.

— Сепфора приблизилась вплотную к мужу, ее руки стали нежно массировать руки Моисея, и начинала она от кистей и заканчивала плечевыми суставами. Постепенно руки Моисея стали опускаться, но грудная клетка продолжала высоко вздыматься. Сепфора принесла отброшенный в сторону меч, лезвие которого стало мутноватым и уже не отбрасывало от себя в стороны солнечных зайчиков. Она осторожно вытерла лезвие о гриву лежащего недвижимо льва и вложила меч в ножны у пояса мужа. Моисей все еще держал в кулаке кончик львиного хвоста, Сепфора протянула руки, вынула кисточку хвоста из рук Моисея и вдруг широко и открыто улыбнулась и ясным, чистым и звучным молодым голосом произнесла: «О муж мой, клянусь тебе, что это самый дорогой подарок в моей жизни!» Потом склонилась перед Моисеем, преклонила колени, обняла твердые ц сильные ноги, опустилась еще ниже и поцеловала его стопы. Затем пружинисто поднялась, обняла Моисея за талию и повлекла его прочь от куста колючки и распростертого льва. Моисей радостно устремился вслед Сепфоре.

— Через несколько часов непрерывной ходьбы скалистые уступы над слепым ущельем слились с линией горизонта, а Моисей и Сепфора стали испытывать муки голода. Моисей ускорил шаг, но Сепфора остановилась и нагнулась к невзрачному растению, набрала в ладонь небольшие беловатые хлопья, напоминающие разваренную кашу, приподнялась на цыпочки и вложила содержимое ладони в рот Моисея. Часа полтора Моисей и Сепфора собирали себе еду, пока полностью не насытились.

— Моисей приблизился к Сепфоре и просительно произнес: «Прошу тебя, жена моя, не говори никому про то, что с нами произошло, ибо мы станем посмешищем в глазах пастухов и всех, у кого верный глаз и отличный слух. Будут нас корить, что не заметили смертельную опасность, но не виноваты мы, ибо были ослеплены любовью друг к другу и продолжаем ею ослепляться, а остальным до этого дела нет».

— «Слушаю тебя и повинуюсь тебе, муж мой!» — торжественно сказала Сепфора, потом прислушалась к чему-то отдаленному, приникла к земле и сказала еще: «Трое мужчин очень спешат в нашу сторону, интересно, кто бы это мог быть... Сейчас они покажутся вон из-за того песчаного холма... Ну вот и они... Это твои друзья, Моисей!» Последнее она произнесла утвердительно и свободно, раскованно, с улыбкой на лице пошла прямо навстречу бегущим по песчаной земле.

— Впереди бежал задыхаясь Ездра, за ним спешили два его верных товарища. В руках их были боевые дубинки пастухов, на лице Ездры страдание сменилось радостью. Все трое преклонили колени перед Моисеем, а Ездра скороговоркой произнес: «Прости нас, великий, что не подоспели на помощь вовремя, слава Иегове, что ты и твоя уважаемая жена живы и здоровы. Сестра твоя Мариам кланяется тебе, это она приказала нам спешить изо всех сил. Когда мы пришли, то уважаемый Иофор направил нас к слепому ущелью...» Ездра говорил еще что-то, но сам смотрел в глаза Моисею и так ликовал по поводу встречи, что в своих чувствах увлек и остальных. Когда впереди появился дом Иофора, у всех было самое веселое настроение, какое может быть после приятной прогулки.

ОХОТА

— Издали небольшие одноэтажные дома, в которых долгие годы жил и процветал род Иофора, казались небольшими и приземистыми. Стены домов, сложенные из песчаника, золотились в солнечном свете, а все поселение выглядело приветливым, теплым и радостным. Моисей и Сепфора совсем по-новому жадно рассматривали все вокруг. На них веяло уютом и все сулило гостеприимство и доброжелательность людей. Находящиеся вблизи домов загоны для скота были переполнены, ибо все опасались нападения львов. Коровы были совсем небольшого роста, и только быки напоминали современных участников коррид, ибо были такими же агрессивными, быстрыми, смелыми, сильными и увенчанными такими же длинными острыми рогами.

— При встрече с ними Иофор был необычно молчалив, черты лица его заострились, вокруг глаз были черные тени, а сами глаза мерцали негасимым внутренним огнем. Жрец так и не приблизился вплотную, хотя Моисей видел, как мысленно Иофор гладит по голове свою дочь и крепко обнимает ее мужа. Иофор ждал подтверждения своим ночным бдениям, вопросительно смотря поочередно то на Моисея, то на Сепфору, которые охотно и подробно рассказывали о походе, об ущелье, о четырех пещерах, одна из которых должна на несколько дней стать прибежищем смельчаков, закроющих выход испуганным львам среди пыли и сутолоки разъяренного стада. Сепфора красочно описала закат и восход Солнца над слепым ущельем, рассказала о ночевке на скалах, восхищенно говорила о спуске, при котором замирает сердце, поведала о том, как кормила и поила мужа в пустыне.

— Иофор не перебил ни одним вопросом, он внимательно слушал свою дочь и поглядывал на Моисея.

— Моисей же помалкивал, глядя на жену с восхищением и любовью. Лицо Моисея улыбалось, и он не удержался от смеха, когда Сепфора вдруг замолчала, склонилась к его плечу, задышала спокойно и ровно. И все увидели, что Сепфора спит спокойным и радостным сном. Чтобы дать Сепфоре заснуть, Моисей вполголоса продолжил ее рассказ, сообщив дополнительные детали про следы львов, парящих в вышине хищных птиц, про остатки растерзанных антилоп. В конце же сказал, что только заманив львов в ущелье и закрыв им из него выход стадом быков, можно надеяться на успех. Его рассказ во многом дополнил сказанное женой, но какой-то ведомой лишь Иофору детали так и не прояснил.

— И эта деталь прояснилась лишь впоследствие, после того, как заготовившие колючку и камни в слепом ущелье рассказали про громадного льва, который растерзал в этом году двоих пастухов. Лев валялся у куста колючки с выпущенными кишками и оторванным хвостом, кругом был взрыт песок, и следов не было видно, однако к кусту вели мужские и женские следы, которые потом продолжили свой путь по направлению к жилищам рода Иофора. И эта деталь еще более прояснилась, когда сестры Сепфоры прибежали к отцу и с широко раскрытыми глазами, полными нескрываемого ужаса и любопытства, поведали о кончике львиного хвоста, который Сепфора положила рядом с собой после того, как проснулась.

— Жрец Иофор восславил и возблагодарил богов. В жертвоприношении участвовали жрецы и священнослужители, пришедшие вместе с пастухами и воинами из соседних селений.

— Потом все собрались и еще раз обсудили предстоящую охоту. Вначале раздались многие голоса, которые моментально усмирил Моисей. Пророк посмотрел на взволнованных и говорливых и спокойно сказал: «Даже одному человеку становится трудно рядом со своими несдержанными, легковесными и спотыкающимися мыслями, многим же это просто невыносимо. Обуздайте свои блуждающие наподобие одичалого стада мысли, загоните в стойла благоразумия и общей веры». Так и сделали.

— И каждый приписал общее согласие на свой счет и был думающий подобным образом прав за исключением одной небольшой детали — Моисей вначале убрал диссонирующие индивидуальные программы в проявления, затем ориентировал всех в одном направлении, после чего всемерно поощрил резонансы и гармонии индивидуального и общего. И все стали как один человек, споры прекратились сами собой, обиды забылись, каждый ощутил сопричастность и ответственность, каждый ощутил, что его личная серьезность, самоограничение, воздержание и осмотрительность способствуют формированию незримой силы общности.

— Иофор внутренне ликовал и одновременно получал предметный урок того, как творящий добро должен руководить людьми, превращая на глазах разрозненных чувствами в любящих и ненавидящих, разрозненных побуждениями в стремящихся, разрозненных в желаниях в горящих от нетерпения. От Моисея шли незримые для окружающих и зримые для Иофора токи энергий, которые наподобие громадных волн накатывались на слушающих и напитывали тех золотистой энергетичностью и жаждой деятельности.

— Моисей учил этих людей единению, и когда единение хорошо возвещено, люди достигают желаемого, не теряя никого по пути, хотя порою этого и трудно избежать.

— До начала охоты оставались два дня. Что за такой небольшой срок можно передать сотоварищам? Передать ли поучения жрецов Великого Фараона бога Ра, как противостоять стихиям? Вразумить ли борьбой с силами зла на уровнях людей или животных? Научить ли тому, как преодолеть самого себя? Или остановиться на самой главной и простой для людей истине, что черное и отрицательное паразитирует на взаимоотношениях со светлым и положительным? Или открыть глаза на то, что всякое излишество уподобляется трещине в сосуде, сохраняющем энергии жизни? Рассказать ли им про высоту духа, про внутреннюю защиту со стороны души и внешнюю защиту вокруг физического тела? Или пронзить стрелами мысли каждое качество и каждую составляющую отдельно, расположив все по средней из семи линий, доступных осознанию человеческому? Смотрел на сотоварищей Моисей и приходил к выводу о том, что прежде всего необходимо соблюдать вселенские законы, подходя к каждому строго индивидуально и дифференцированно. Ибо как сможешь поднять дух вору, зачем защищать погрязшего в грехах? Конечно, можно допустить ошибки одинакового подхода ко всему сразу, низвести или возвысить всех на один и тот же уровень или просто говорить об этом, но уже через несколько поколений начнут процветать жулики и грешники. Чтобы мирно жить и процветать, люди нуждаются в Законе, мудром, суровом и справедливом. Таком, чтобы вел человека по пути праведному через всю его жизнь. Закон будет способствовать единению, но отнюдь не уравнению всех и каждого. И спросил Моисей сам себя: «Почему торопишься совершать благое?» И услышал ответ внутри самого себя: «Ум того человека, кто не спешит делать добро, начинает творить зло».

— Многие проблемы охоты решались сами собой. После того, как местные пастухи заговорили как о само собой разумеющемся об уничтожении огромного гривастого льва людоеда, страх

покинул людей, и каждый был готов идти именно туда, куда его пошлют — вести ли отбракованный скот по направлению к слепому ущелью; спускаться ли по отвесным скалам навстречу испуганным львам и приближающемуся стаду разъяренных быков с тем, чтобы забаррикадироваться в одной из пещер тонкой стеной колючки; метать ли сверху на львов каменные глыбы или гнать вперед прямо на хищников стадо. Кровь все быстрее струилась по жилам, глаза горели все ярче, всех без исключения охватил энтузиазм и жажда полезной обществу деятельности.

— Ездра и двое его друзей не отходили от Моисея и внимательно наблюдали за всем происходящим. Когда несколько священнослужителей направились к Моисею, Ездра встал перед пророком совершенно открыто и не таясь, как встали с обеих сторон остальные. И не слушали охраняющие слова, а наблюдали за действиями приближающихся и окружающих Моисея.

— Священнослужители рассказывали Моисею о суровом и справедливом Иегове, говорили о ритуальных шествиях, о молитвенных восхищениях жрецов и поклонениях людей. Священнослужители повествовали о трудностях жизни, о взаимоотношениях с соседями, о женщинах и мужчинах, их слова обнажали скрытые от простых смертных чаяния и надежды жрецов. Моисей провидел в каждом священнослужителе сокровенное, то, что у человека защищено больше всего от внешних и внутренних взглядов других людей — первый жрец хотел единения людей и ждал помощи от пророка словом ли, мыслью ли, делом ли; другой жрец думал только о собственном возвышении, мечтая следовать за самими богами впереди процессий простых смертных; были и такие, которые жаждали показать себя в надежде на дальнейшее возвышение Моисея и его добрую память о встречах, когда они пришли первыми к нему среди тех, кто еще идет и подходит. И увидел первого жреца Моисей истинным жрецом, ибо жрец идеи или божества всю свою жизнь посвящает этой идее и этому божеству, отдавая все больше и больше своих духовных энергий, психологических напряжений и физических сил делу своей жизни. Моисей увидел, что первый жрец никогда не урывает лично для себя от созданных кумиров, не создает себе каких-либо дополнительных удобств и преимуществ в сравнении с простыми смертными, кто только поклоняется тому божеству, что ему преподносят жрецы. И увидел в силе духа и мощи тела первого жреца земной эквивалент почитаемого им божества, и увидел цель его жизни в приближении к познанию сути божества. И сказал ему: «Ты пойдешь в земли египетские и понесешь туда весть о нашей жизни и скажешь там о земле Мадиамской». И увидел во втором жреце такого человека, который ради собственного возвышения преодолеет все препоны и преграды на пути; который ради своего благополучия покажет пример в борьбе со злом, в бдениях, в постах, в молитвах и спорах; который также отдаст всего себя, требуя от окружающих стократно большего, цитирующего и объясняющего простым смертным положения, выдвинутые пророком, заставляющего людей жертвовать ради идеи всем на свете и даже более того, иерархически возвышающегося над толпой и многократно увеличивающего свое материальное благополучие. И сказал ему Моисей: «И ты пойдешь следом за первым и призовешь людей к тому же. Строй свои намерения на добре, если твоя рука не ранена, можешь нести в ней и яд, ибо не повредит не имеющему рая». Остальных жрецов выслушал внимательно и никого не перебил даже мыслью. И сказал им: «Братья, уклоняйтесь легких путей, ибо легко делать плохое и вредное себе, идите туда, где будет вам трудно. Направляю вас туда, где обретете в высшей степени полезное себе и окружающим людям».

— И каждый из священнослужителей задумался над словами пророка, потупил взор и ушел глубоко в себя.

—На смену священнослужителям подошли пастухи и охотники, они громко говорили, размахивая руками и сбиваясь мыслями. Моисей последовал вместе с ними на просторы полей, ибо только на месте им можно было показать и растолковать основные замыслы предстоящего общего дела. Ездра неотлучно был при Моисее. Иофор наблюдал со стороны, как над Моисеем сверкал солнечный луч посвящения и серебрились высшие энергии, громадным столбом поднимающиеся в Космос.

— Уходили группами участники предстоящей охоты.

— Стадо из отбракованных животных уже подходило к слепому ущелью. За стадом пастухи и охотники волочили по земле куски разрубленных туш, оставляя за собой манящие запахи. На скалах вокруг слепого ущелья разместились самые сильные мужчины, способные метать вниз огромные камни, но даже и они не могли сдвинуть с места те глыбы, которые играючи поднес к обрывам Моисей. Пастухи были вооружены боевыми дубинками, они смело шли вперед в окружении большого числа собак, собранных со всех окружающих селений.

— Люди чувствовали уверенность, ибо ничто так их не объединяет, как предстоящая борьба со злом.

— Оставался всего лишь один день от срока, отпущенного судьбой и предсказанного Моисеем, до начала охоты, когда напряженно ожидающие священнослужители увидели приближающуюся фигуру гонца. Несмотря на то, что гонец пробежал без остановки весь путь от слепого ущелья, в беге его не видно было усталости и скорее можно было увидать пляску радости. Гонец приближался, высоко воздев руки, приплясывая и крича: «Львы зашли в слепое ущелье, дорога обратно им закрыта колючками, пастухи сбивают стадо быков и приближаются ко входу в ущелье, воины готовы обрушить на головы львов камни, отряд из самых смелых сидит в пещере и ждет того момента, чтобы закрыть выход львам из пещер!»

— Когда гонец подбежал к священнослужителям, Иофор первым выступил навстречу и спросил: «Где Моисей?» Ему хотелось спросить о Сепфоре, но он не мог себе позволить такой слабости в присутствии высокопоставленных служителей сурового и справедливого Иеговы.

—Гонец давно уже стоял рядом со жрецами, но все еще продолжал громко кричать, как будто бы он вдали: «Они с Сепфорой сейчас внизу у выхода из слепого ущелья. Вместе с ними воины, вооруженные боевыми копьями. Моисей научил их, как биться со львами», гонец весь дрожал с головы до ног от возбуждения, выкрикнув наконец то, что более всего его волновало: «Почтенный Иофор, Моисей разрешил мне возвратиться немедленно, разреши и ты продолжить мой бег в обратном направлении!»

— Иофор сурово посмотрел на охваченного нетерпением юношу, глубоко вдохнул полной грудью, сверкнул помолодевшими зеленоватыми глазами и коротко бросил ему: «Сначала обойди все дома и подробно расскажи все новости людям, потом поешь, но много не пей. Когда Солнце коснется верхушек вон тех пальм, придешь для благословения ко мне и побежишь обратно. Ступай, крикун, и впредь со старшими ГОВОРИ тише».

— Жрецы еще долго стояли в безмолвии, а издали со стороны домов до их слуха долетал молодой торжествующий мужской голос, и по упоминанию имени Моисея можно было представить, когда он начинал свой рассказ заново. Однако поселок отнюдь не торжествовал вместе с молодым и неопытным. Напряженная тишина скрывала молитвы женщин, обращающихся к богам с просьбами быть милостивыми к их детям, мужьям и братьям, молитвы взлетали над поселком серебристыми стрелами и устремлялись ввысь в Космические дали, ведомые только богам. Жрецы смотрели на это изумительное зрелище до тех пор, пока над ними не взлетела самая мощная мольба-молитва Иофора, поддержанная сразу всеми без исключения. Сплоченные вокруг Иофора, жрецы начали ритуальное шествие к отдаленному от дорог священному холму.

—Во время ночного бдения в дымке благовонии и мерцающем свете звезд Иофор наконец увидел то, что было для него главнее всего - над спокойно спящими Моисеем и Сепфорой на солнечном золотистом фоне выступили древние письмена, олицетворяющие силу и милость богов. Сразу на окружающих жрецов повеяло от Иофора несокрушимой уверенностью, и все ощутили его внутреннюю силу.

— Внутреннее зрение Иофора раскрылось максимально, и он мог смотреть в прошлое или будущее, ему были подвластны сокрытые материальные ценности в виде кладов золота и драгоценных камней, ему были открыты пути перспективного хозяйствования, ему подчинялись духи трав и растений —все предстало перед изумленными взорами остальных жрецов, но Иофор отвернулся от всего благополучия, напряг все свои человеческие силы и использовал весь опыт жреца — и вновь уже с вершины священного холма серебристой птицей взлетела мольба-молитва жреца о благополучии всем людям и тем, кто ему дороже всего — о благополучии Сепфоры и Моисея.

— Серебристая птица достигла основных созвездий, олицетворяющих бога Ра в ночное время и, отразившись от них, наполнила Космос.

— Кроваво-красный рассвет возвестил о приходе долгожданного дня. Охота началась. Загнанные хитростью людей в слепое ущелье львы вели себя беспокойно и совершенно не обращали внимание на тех нескольких несчастных старых коров, которых o6рекли им на съедение. Львы передвигались, испуганно припадая к земле, пытаясь найти выход из природной западни. Они чувствовали надвигающуюся опасность и все более пугливо озирались по сторонам.

— Неотвратимо для всех участников настоящее превращало себя в провиденное ранее Моисеем будущее, врываясь в сознание людей и животных гулом тысяч копыт и тучами пыли, заполнившей вход в ущелье и густой пеленой покрывающей все происходящее для метателей камней. Неотвратимо приближалась лавина быков, и дрогнули метатели, ибо среди гудящих о землю ударами копыт и несущих впереди себя острые рога были и их быки.

— Ездра стал во главе небольшого отряда, вооруженного боевыми копьями и дубинками. Воины плотным кольцом окружили Моисея и Сепфору, защищая и охраняя своего вождя.

— Слепое ущелье заполнилось ревом разъяренных быков, топотом копыт, поднятой пылью. Молчали только львы и люди. Людям казалось, что контроль над ситуацией потерян, но львы наподобие испуганных мышей забились в одну из трех оставленных со свободными входами пещер.

— Ожидающие своего часа и сидящие в ближайшей к выходу из ущелья за тонкой стеной колючки пастухи напряженно вслушивались и дрожали от нетерпения. Наконец до их сознания стали достигать крики метателей камней: «Львов не видно, львов не видно, они все до одного забрались в дальнюю пещеру, перед которой топчутся и трубят быки!» Пастухи так дружно рванулись вперед, что вынесли на себе всю колючку. Они, отталкиваясь от обезумевших животных своими посохами, прижимали к груди охапки колючки и продирались ко входу в дальнюю пещеру, который меньше чем за минуту был заткнут кляпом из колючего кустарника. Не останавливаясь ни на секунду, пастухи стали заваливать вход огромными камнями. Люди подносили, передавали один другому и укладывали каменные глыбы так, как будто те не имели никакого веса. Они уже уложили три четверти стены, когда к ним пришла помощь из пастухов и воинов, устремившихся вслед за стадом. Напряжение слегка спало, и тут произошли многие неожиданности — камни сразу потяжелели, и такие глыбы, которые первоначально переносились одним, не могли сдвинуть и стронуть с места двое таких же крепких и сильных. Стадо медленно вытекало из слепого ущелья, пыль начала медленно оседать, а люди продолжали ворочать камни. Дело было сделано. Охота закончена. Но напряжение еще очень долго не спадало, люди собирались группами и громко обсуждали все детали, обнимали друг друга, хлопали друг друга по плечам и смеялись со слезами на глазах.

— Все пастухи, проведшие самые напряженные часы в пещере рядом с хищниками и проявившие героизм, предстали перед Моисеем. Они стояли в облаке черно-красно-зеленых всполохов гнева, и пророк сказал: «Да победите гнев отсутствием гнева, преодолейте себя и возвысьтесь, ибо дело сделано». И стал гнев отпускать людей из своих объятий, расправились их плечи, посветлели взоры и спало громадное напряжение. Самый молодой из них, тот, кто первым рванулся к выходу из пещеры со львами, вдруг отвернулся, закрыл лицо руками и задрожал плечами, беззвучно рыдая. И оглянулись на него пастухи недоуменно, а Ездра подошел, обнял и громко сказал: «Отныне и навечно ты и я братья, успокойся, брат, все чтут твою смелость и твой героизм!»

— Медленно и неторопливо вместе со стадом шли участники охоты, которая постепенно становилась прошлым, отступая на задний план перед повседневными делами и заботами.

— Вместе со стадом возвращались домой и проведшие почти сутки вместе со львами отбракованные коровы. Они все время жались к людям, а Сепфора украсила их прицепленными к рогам пучками цветущих трав, ароматы которых достигли идущих и заставили всех призадуматься о том, что эти коровы несут счастье победы. И каждый владелец стада желал получить себе этих коров также, как жалел отдавать их перед охотой. Коровы все до одной принадлежали Иофору, к нему же благополучно возвращались.

— На ровном желто-зеленом фоне бескрайних просторов земли мысли людей играющими, светящимися и воспаряющими сгустками тонких энергий окружали их головы. У одних в этих энергиях просматривались трепещущиеся и дрожащие, неосознанные и неуправляемые, разбегающиеся в разные стороны, у других бьющиеся наподобие рыбок на суше вдруг обретали родную стихию, у третьих серебристыми стрелами устремлялись прямо к цели. И Моисеи радовался тому, что не было стрел чѐрных, сначала беспощадно разящих цель, а затем с неменьшей беспощадностью пронзающих направившего их.

— Мысли Моисея выходили далеко за пределы медленно передвигающегося стада, они обнимали пастухов, воинов, род Иофора, всех пришедших на помощь участников охоты, достигали египетской земли и охватывали весь народ воедино. Прошедшая охота была лишь незначительным эпизодом на бесконечном пути народа, таким звеном, которое полностью забывается на протяжении нескольких десятилетий, ибо на него нанизываются более значительные и важные свершения людей, объединенных едиными устремлениями и идеями.

— Моисей смотрел на Сепфору и поражался видимым и невидимым изменениям в своей жене. Движения Сепфоры приобрели плавность, формы становились округленнее, внешний блеск глаз сменился внутренним сиянием и лишь одно оставалось неизменным -высота и чистота духа ее. Сепфора моментально почувствовала внимание мужа, повернулась к нему с улыбкой, приблизилась к нему, прижалась, тихо прошептав: «Спасибо тебе, муж мой1 После твоей битвы со львом я ничего не боюсь в твоем присутствии, моя смелость порою граничит с опрометчивостью, но это так. Сейчас оглядываю лица людей и вижу в них нечто подобное. Да хранят тебя боги, Моисей, да будет вечна милость и сила в тебе и вокруг тебя мудрых, суровых и справедливых богов!» Золотящиеся голубоватые стрелы мыслей Сепфоры устремились в бескрайние дали и, охватив весь Земной шар, отразились прекрасным эхом в Космосе.

— Мужчины — пастухи и воины — шли единенно я дружно. Со стороны казалось, что они готовятся к чему-то важному в их жизни и находятся на пороге свершения, что, впрочем, так и было.

— Селение Иофора выглядело необычно. Вокруг домов толпились пришедшие из соседних селений женщины и старики. Два людских потока встретились у священного холма. Вокруг людей кипели и бушевали страсти, они были в плену своих желаний, и каждый стремился туда, где видел для себя лучшее. Все были взволнованы произошедшими событиями, все

готовы были поднять палки против врагов, все были привязаны к своим очагам. Иофор смотрел на приближающихся к нему Моисея и Сепфору, глаза Иофора были наполнены слезами радости, и сквозь пелену слез Иофор наблюдал, как взволнованность людей плещет волнами, как руки всех воинственно вздымаются, и как все приземлены и привязаны к очагам. И среди всего этого Моисей шел возвышенно, оставаясь спокойным и не взволнованным, свободным от привязанностей и традиций.

— И не увидел Иофор в Моисее ни страсти, ни ненависти, ни гордыни, ни лицемерия. И восхищен был Моисеем также, как восхищен был во время молений, ибо провидел в Моисее свой идеал человеческий.

— Заговорил Моисей правдиво, поучительно, без резкостей и никого не обидел. И напитались из слов его люди миром, радостью и счастьем.

ЗВЕЗДЫ СВЯЩЕННОГО ХОЛМА

— Маги спокойно и просто стояли перед Моисеем. Высокий и худой с голым черепом, на котором не было ни одной волосинки, смотрел перед собою с высоты шестидесяти пяти прожитых лет и из уходящих в далекое прошлое многих поколений египетский жрецов. С другой стороны взирал и впитывал все окружающее низкорослый крепыш с длинными черными волосами и бородой прямого волоса. В центре находился жрец шестидесяти лет, он был среднего роста с прямыми широкими плечами и впалой грудью. Моисей провидел, что стоящие по бокам жрецы были восхищены третьей сферой интуитивного, жрец, находящийся в центре, достигал небывалых высот четвертой сферы.

— Ощутишь ли свое полное ничтожество перед третьей сферой интуитивного вне зависимости от того, будешь ли воспринимать информацию ночью при горящих свечах или в ярком солнечном дне?

— В мареве клубящихся благовоний и в зыбкости предрассветных полутеней и полутонов между Моисеем и жрецами перед взором удивленного Иофора возникли четыре жертвенных львам коровы, благополучно вернувшиеся из слепого ущелья. Головы животных были направлены к магам, на рогах коров светились пучки цветущей травы, коровы начали увеличиваться в размерах и постепенно входить одна в другую, образуя спокойно сидящего и взирающего на людей сфинкса.

— Жрец, стоящий в центре, начертал перед собою золотую чашу, под нею нечто напоминающее силуэт постели с подушкой и прямоугольником, еще ниже — перо, стоящее вертикально и обращенную к нему птицу, а под всем этим сидящую в профиль женщину с поджатыми, ногами, стоящим у нее за спиною зеркалом и заштрихованной сферой, от зеркала над сферой протянулась волнистая зубчатая линия. Из пульсирующих фиолетовых символов каждый услышал внутри себя слова: «Владыка неба есмь Я, жить сему!»

— Сфинкс отодвинулся в сторону, уступая дорогу. Звучащие слова образовали прямую дорожку из отшлифованных каменных плит, ведущую к громадным воротам, образованными двумя прямоугольными соединяющимися в основании перекрытием башнями. По краям сидели многочисленные сфинксы и взирали на идущих. Иофор насчитал двадцать два сияющих откровения, связанных со Вселенной, временем и человеком.

— Моисей шел в сопровождении жрецов, впереди возник ослепительный свет, и на мгновение все увидели там Иисуса Христа, над Моисеем провидящие были восхищены суровым и справедливым Иеговой, вокруг играли радуги присутствия богов.

— И превратились сфинксы в двадцать две буквы, три буквы-матери, семь двойных и двенадцать простых. Буквы-матери растворились в немой воде, свистящем огне и воздушном посреднике между ними. Или это были заслуги и виноватость идущих? Осмелятся ли вобрать в себя сфинксов и произнести их ртом — выходящим из неба, горла, языка, зубов и губ? Как изобразить сфинксов голосом и произнести воздухом? И если и дано кому пройти по дорожке, ведущей к башням, то кому же эти башни возводить ?

— Перед восхищенным Моисеем открылся пространственно-временной горизонт и возник Трижды Великий Посвященный богу Ра Строитель Пирамид Имхотеп. Тысячи тысяч рабов и рабочих тысячи лет трудились, воздвигая каменные колоссы. Не были построены только каменные башни, ибо они были суть Книга Пятикнижие Моисея. И сказал Имхотеп:

«Строитель ты сам, Моисеи, осмелься вобрать в себя сфинксы букв, преобразуй их во славу и во имя Сущего в слова, положи эти слова наподобие каменных блоков. И да будет созданное тобою нерушимо, и стоит созданное тобою вечно, да переживет пирамиды!»

— Маги спокойно и просто стояли перед Моисеем.

— И возвестил средний маг откровение чисел, вид которых подобен пылающему пламени, а всеохватность теряется в фиолетовой дымке вечности, ибо начало соседствует с концом.

Один есть дух бога живого, голос и слово его.

Два есть дуновение духа.

Три есть воды, происходящие от дуновений.

Четыре есть огонь, выходящий из вод.

Пять есть священная печать, восхищающая вышину.

Шесть есть печать глубины.

Семь есть печать востока.

Восемь есть печать запада.

Девять есть печать юга.

Десять есть печать севера.

Таковы десять дуновений бога — воздух, вода, огонь, высота, глубина, восток, запад, север и юг.

—И возвестил худой и высокий с голым черепом египтянин откровение планет. Главное человеку суть Солнце, Венера, Меркурий, Луна, Сириус, Юпитер и Марс. Дни года суть семь дней творения, а семь дверей видимых у человека суть два глаза, два уха, две ноздри и рот. И возжег над священным холмом Звезду Семиугольную.

— И возвестил низкорослый маг, крепыш с длинными черными волосами и бородой прямого волоса, откровение звезд. Простер свою суть к звезде семиугольной, вобрал в себя одну составляющую и поместил ее в центр, образовав Звезду Шестиугольную, что зажглась над священным холмом. Простер свои руки, взгляды свои, мысли свои вновь к звезде

семиугольной, вобрал в себя две составляющие, поместив их в центр взаимно перпендикулярно, образовав Звезду Пятиугольную с золотящимся крестом в центре ее.

— Иофор же поместил все возникшее в огненный треугольник со священным словом Иегова, окружив его светящейся в ночи и днем окружностью, показав, что Отец есть источник всей Троицы как и всего, что есть, было или будет.

— И заколебался Моисей, чему отдать предпочтение — остаться ли в центре круга и нести в себе синтез или устремиться на светящуюся окружность, дабы превратиться в аналитика.

— И промолвил средний жрец: «Иди смело, ибо путь твой во времени и пространстве, в ближайшем и отдаленном, во внешнем и во внутреннем, в центре и по периметру».

— И промолвил вновь средний жрец: «Иди смело, ибо путь твой в свете трех священных звезд Семиугольной, Шестиугольной и Пятиугольной».

— Вновь заколебался Моисей, ибо провидел, что ложные толкования, отрицания и прямая борьба и противостояния окружат его Книгу.

— И возвестил откровение средний маг: «Что получено и передано из рук в руки, будет вечно в свете звезд, и какое имеет значение, под какой звездой пойдут люди, ибо суть их одна — нести лучами людям от светильника».

— Все стоящие на священном холме ощутили над собою и внутри себя свет звезд. Серьезные и задумчивые лица участников ночных бдений осветились лучами восходящего Солнца, которое пульсировало, грело и ласкало всех людей без исключения и вне зависимости от того, под какой звездой мнили себя люди.

— Маги спокойно и просто стояли перед Моисеем. Негасимо светили Звезды священного холма. В пронизанных золотыми лучами клубящихся догорающих благовониях пятеро стоящих на святом холме образовали пятиконечную звезду.

— Видишь ли свою звезду?!

— Моисею светили звезды всего мира, и их негасимый свет он перенесет в свою Книгу. Со священного холма первым спускался Моисей, рядом с ним плыл и растворялся в воздухе жрец с прямыми и широкими плечами. Моисей подумал о том, каким образом он будет писать Книгу, и отзвуком его мыслей прозвучали птичьими трелями последние слова мага: «Ты напишешь Книгу живым словом, Моисей, твои руки не прикоснуться к бумаге, ибо это удел писцов, которые тебя уже ждут и будут рядом с тобою в течение длительного времени...»

— Идущий следом за Моисеем Иофор, задумчиво переставлял свой посох жреца, находясь далеко от священного холма, там, где двойной строй сидящих сфинксов вел к ненаписанной еще Книге. Внезапно жрец резко убыстрил шаг, догнал Моисея и торжественно произнес: «Прими мой подарок, Моисей! Я дарю тебе имя твоего первенца-сына. Послушай, как прекрасно оно звучит. Гирсам! Гирсам! Гирсам!»

— И Моисей воскликнул радостно: «Вот она, первая звезда моя!»

— Голос пророка громогласно прошел по земле Мадиамской и отдался эхом ликования в сердцах и душах близких и родных людей.

— От стоящих в утренних лучах восходящего Солнца домов семейства Иофора к идущим от священного холма бежало сразу несколько человек. Люди вели себя необычно — Ездра

перекувырнулся на бегу через голову, а двое остальных приплясывали, воздев ввысь руки. И все вместе громко кричали, повторяя одно и то же слово: «Сын! сын! сын, сын! сын!..»

— С другой стороны приближались пятеро незнакомцев. Шли они медленно, длинные бороды их спускались почти до самого пояса, черные одежды были сильно истерты, особенно сзади со стороны спины, которые сутулились и казалось, что они с превеликим трудом несут с собою походные сумы, наполненные настоящим богатством — свитками чистого папируса, присланного в дар Моисею священнослужителями, сопровождающими участников охоты. Это подходили ученейшие писцы, те прекрасные люди, которые доставляют творящему усладу, отраду, счастье и гордость, ибо только укрепляют своей ученостью сказанное словом или написанное рукой. Каждый из писцов мог моментально выстроить в светящийся ряд все буквы алфавита и выбрать из них именно те, что отвечали внешнему виду изложенного и всемирно скрывали внутреннее содержание от глупцов, нетерпеливых и невежд. Каждый из писцов мог выстроить под первым светящимся рядом второй ряд так, что под первой буквой алефом становилась последняя буква и опять таки выбрать те буквы, что отвечают поставленной перед автором задаче.

— И Моисей подумал радостное «Это те, кто перенесет на бумагу свет звезд жизни моей!» И остановился в недоумении — к кому же спешить и к кому же первому обращать радость свою. Но жизнь всегда все ставит на свои места, ибо как только Ездра достиг писцов и прокричал им в уши свою новость, те затанцевали и запели столь же радостно и беззаботно. Люди шумно окружили Моисея, который широко раскинул свои руки, обнял сразу четверых за плечи и во главе ликующих поспешил к своему дому.

— Иофор слегка отстал, но и он шел, приплясывая и весело напевая себе под нос, размышляя, что готовить на праздничную трапезу, где размещать ученейших и трудолюбивых писцов, какой подарок преподнести своей дочери за первого родного внука. Все отступило в сторону перед радостью Иофора.

— И впервые подумал Иофор о том, что рождение ребенка есть негасимый свет всех звезд, объединяющий воедино и женщин и мужчин, и молодых и старых, и знакомых и незнакомых, и родственников и чужих.

— Звезды священного холма продолжали светить.

— Видишь ли свет своей звезды?!

— Радуешься ли?

ГЛАВА 4

МНЕНИЯ УЧЕНЫХ МУЖЕЙ

— Каждый человек воспринимает, осознает и перерабатывает информацию индивидуально, высказаться же стремится вместе с другими, предпочитая, чтобы его собственное мнение приобрело социальное звучание. Писцы заняли целый дом и расположились там, как будто бы собирались прожить в спокойствии и удобствах все оставшиеся дни. Они проявили неторопливость и рассудительность, переспрашивая, уточняя, сравнивая с известным и сопоставляя с мнениями признанных авторитетов.

— И сказал первый писец, что обо всем на свете можно говорить и писать и так и этак, например, о грехе. Он готов хоть сейчас писать о пользе греха, ибо попавший в беду не сразу доищется до ее причины и пройдет еще долгое время, пока наконец человек осознает, что боги наказывают его за грехи» Слишком поздно человек начинает просить бога: «Не на меня, на мой грех гневайся, забери мой грех и не обижай меня». Слишком поздно протягивают в просьбах руки, бьют себя в грудь, падают на колени и проливают искупительные слезы. Слишком поздно человек переключается с греха на раскаяние. И все потому» что грех осуждается, если же его приветствовать, то тяга к знанию даст человеку преимущества во времени.

— И сказал второй писец, что грехи людей порождают грехи священнослужителей, ибо не успевают те себя очистить от скверны и забирают себе значительную часть приносимой в жертву пищи и храмовых даров, не покрывая материальных расходов грешников духовными компенсациями. Вдалбливание в голову людям сознание духовности и вреда греха живым словом вразумительнее, но значительно труднее, чем писанным.

— И сказал третий писец, что существуют различные пути воздействия на психологию людей, но значительно легче управлять теми, в ком живет жажда искупления греха. Сказывают, что на праздник весны в Междуречье во время обновления природы всесильный царь передает свой трон человеку простого звания, которому дано править в течение пяти дней до тех пор, пока посреди праздничной церемонии его убьют, чтобы кровь его очистила от греха всю страну.

— Тут все сразу писцы заспорили, что пять дней царствования не стоят в цене человеческой жизни, а четвертый сказал, что иногда риск бывает оправдан, ибо несколько лет до вступления на трон Хаммурапи в расположенном на юг от вавилонского царства городе Исине произошли события, описанные учеными писцами так: «Царь Эррамитти посадил вместо себя на трон садовника Энлилбани и возложил ему на голову корону царства. Эрраимитти умер у себя во дворце, съев горячую пищу, а Энлилбани не встал с трона, на который был посажен, так и объявили его царем».

— Пятый писец приводил в порядок письменные принадлежности и молча внимал своим коллегам. Когда все обратили лица в его сторону, писец улыбнулся, покачал головой и высказал свои сомнения о том, что вряд ли Энлилбани закончил на себе сложившуюся традицию ежегодных жертв на протяжении своего почти двадцатилетнего правления. А что касается заявления коллеги о том, что о грехе можно писать и так и этак, то действительно можно, но следует ли? Пятый писец хитровато посмотрел на первого и спросил того: «Можно прыгать в пропасть, но следует ли это совершить тебе, брат?» И сам же утвердительно ответил: «Не следует, ибо и ты прекрасно знаешь о том, и мы, твои товарищи по работе, подтвердим тебе то же самое. Следовательно, можно говорить и так и этак, язык без костей, но писать о пользе греха все равно, что призывать людей прыгать в пропасть вниз головой. Если все попрыгают, включая тех, кто тебя кормит, как жить будешь, брат?»

— Первый писец, обращаясь к пятому, продолжил столь волнующую тему человеческого греха: «Всем дам известно, что грех человеческий не совместим ни с религиозными воззрениями, ни с правовыми нормами. Ты большой знаток мудрости Междуречья, что скажешь живым словом нам в назидание о грехе!»

— Пятый писец вытер о тряпицу испачканные в соке растений руки, огладил свою бороду, закрыл глаза, побыл какое-то время в состоянии сосредоточенности и отрешенности, опустил вниз голову и сказал: «Зачем людям столь дальние предзнаменованя, как звезды и планеты, зачем им гадания и предсказания живущих вдали от их жилья, к чему узнавать толкования, которые можно объяснять и тем и гим? У человека все есть под рукою, только люди не умеют воспользоваться. Совершенный человеком грех — это дурное предзнаменование точно также,как праведное действие есть предзнаменование доброе. До тех пор, пока люди не научатся подводить совершенному, пока не смогут давать точные и Неприятные оценки своим действиям, пока не уразумеют полезность самокритичности их будут сопровождать грехи. Грехи человеческие, как дыры в суме, из которой высыпается все доброе и достойное всяческого уважения со стороны окружающих. Природа же человеческая не может оставаться без внутреннего содержания, и поэтому сума наполняется семенами сорняков, которые прорастают насквозь склонившегося перед грехом.

— Первый жрец не отступал: «Как заглянуть себе в душу, ведь не бросишь сам с собой жребий на палках или камнях, чтобы решить, насколько греховны твои мысли, побуждения, действия, поступки или слова».

— Второй писец посоветовал: «Обратись сам к себе, сосредоточь все свое внимание на сердце. Если предстоящий поступок будет для тебя греховным, твое сердце ответит болью и перекувыркнется в груди»»

— Третий писец добавил: «Сердце сердцем, но человек прежде всего должен иметь на плечах голову. На то мы и поставлены вертикально, что голова превыше всего. Иначе бы ходили на четвереньках или носили свою голову где-нибудь подмышкой».

— Четвертый писец глубокомысленно изрек: «Один человек в сравнении с многими ничто. Здесь требуется знать мнение окружающих».

— Заговорили сразу все, кроме пятого писца, о том, что мнение окружающих бывает таким же ошибочным и более того, часто люди из зависти, зловредности, по глупости или из каких-либо других соображений и причин скажут не то, что думают и нанесут этим значительный ущерб стороне наивно полагающей, что все сказанное другими суть откровение. Разговор становился все громче, писцы размахивали развевающимися наподобие крыльев широкими руками.

— Пятый писец попытался перехватить инициативу: «Если все исчерпали, то остается только одно — спрашивайте у бога о том, как вам поступить, и он вам ответит коротко и ясно — да или нет»

— Остальные четверо обратили к нему разгоряченные спором лица и разом заговорили: «Что нам поможет сосредоточиться, что даст нам силы, что откроет нам, грешным, маленьким, приземленным неучам врата к божественному провидению?!»

— Пятый писец поднял вверх согнутый указательный палец правой руки и все замолчали. Покачивая указательным пальцем, пятый писец потребовал тишины и внимания. Постепенно его палец спускался, пока все, и он в том числе, не обратили внимание, что палец указывает на входную дверь. Писцы уставились на нее в ожидании.

—Дверь отворилась и перед восхищенными учеными мужами предстал Моисей. В комнату, освещенную масляными светильниками, ворвался солнечный свет. Голова пророка золотилась и сияла. Голосом, заполнившим все помещение Моисей пожелал писцам всех благ и коротко добавил: «Начнем, уважаемые, трудиться над Книгой. Да будут милостивы боги».

ЖЕНСКИЕ ПЕРЕСУДЫ

— Желания беспечных и бездеятельных людей всегда значительно превышают их возможности и, не подавляемые своими хозяевами, растут наподобие сорных трав. Во внутренних зарослях сорняка живут и успешно множатся мысли скользкие, скрывающиеся во тьме и жалящие других.

— Плотское вожделение мягкими удушающими объятьями охватило соседку Сепфоры. Женщина разогнула спину, потянулась и сказала двум своим помощницам: «Сколько можно вкладывать своих сил в этот несчастный ковер? С утра до вечера ничего не видишь и не слышишь из-за него. Так вообще отстанешь от всего на свете и не будешь ничего знать.

Конечно, другое дело у таких высокопоставленных, как Сепфора. Ее муж носит на руках, не давая ей ничем заняться, кроме ребенка».

—Другая, не поднимая головы, ответила: «Разве воспитывать ребенка легко? Тем, кто не вкладывает в это дело всех своих душевных и физических сил, конечно, на первых порах легче, но зато впоследствии таких людей ждут одни разочарования. Кто из разумных людей будет, будучи в расцвете сил, обрекать себя на тяготы в старости?»

— Третья прищѐлкнула языком и прошептала: «Слишком много себе эта Сепфора позволяет. Подумаешь, знает голоса деревьев и разбирается в говоре трав. Я, может быть, и не то знаю, да помалкиваю. Что же касается ее мужа, то он ничем не лучше других. Это уж поверьте мне на слово».

— Первая всплеснула руками и, вдыхая в себя, проговорила: «Как, он тебя познал как женщину, а мы ничего не знаем?! Говори, не томи нас, дорогая!»

— Вторая попробовала урезонить расходившихся подруг: «Побойтесь бога, за год с небольшим Моисей сделал для всех нас столько, сколько другой не сделает за десять своих жизней. Перестаньте, прошу вас. Как вам не стыдно, замолчите, не берите на душу греха».

— Третья заговорщически оглянулась кругом и продолжала шепотом: «Не в том дело. Слушайте, что я вам расскажу. Я слышала, как его охранник Ездра говорил со своим товарищем, который тоже пришел к нам из Египта. Моисей ушел потому, что убил египтянина. Как дал своим мечом, так и разрубил на три части».

— Вторая женщина возмутилась до глубины души: «Что ты врешь, Юдифь, я тоже слышала про это дело и была рядом с тобой. Ездра рассказывал, как Моисей увидел надсмотрщика, издевающегося над нашими соплеменниками и бьющего их бичом. Надсмотрщик безжалостно хлестал одного, и Моисей подошел и попросил не бить кричащего от боли человека. Тогда надсмотрщик замахнулся на самого Моисея. Во время удара у бьющего внезапно свело руки так, что он сам себя дважды хлестнул по лицу. Моисей даже не шевельнулся. Зато тот, кого бил надсмотрщик, вскочил и побежал с криком, что убили египтянина. На его крики стали сбегаться стражи, и Моисей вынужден был покинуть страну».

— Первая, потягиваясь и треща суставами, пробормотала: «Ну и дела творятся вокруг — чего только нет: и прелюбодеяния, и убийство и безделье. Конечно, когда люди приходят оттуда, где только и делают, что издеваются один над другим да убивают всех подряд, добра не жди».

— Вторая женщина низко склонилась над ковром и молча продолжила работу. Глаза ее были полны слез обиды. Вдруг глаза ее сверкнули и она громко сказала: «Если тебе, Юдифь, при всех твоих хороших и положительных качествах, захотелось мужчину, то верти задом, а не языком! Великий грех наговаривать на людей!»

— Третья быстро переводила взор с одной на другую и старалась изо всех сил запомнить подробности. Глаза ее сияли торжеством, а мыслями она затрепетала: «Господи, один лишь грех ты нам дал из рая, зато самый приятный...»

— Человеку свойственно привязываться к тому, что его увлекает, будь то приятным или неприятным. Сплетня захватывает людей как огонь сухую траву. Так и говорящие женщины были увлечены сплетней как холодным всесокрушающим грязевым потоком с гор. Даже спокойная, добропорядочная и разумная Сарра, стала сомневаться в том, что слышала собственными ушами. И вместе с тем она продолжала героически противостоять наглому напору лживой информации.

— «Вам разве мало еды и питья? Стадо наше почти удвоилось, наши мужья в безопасности, дома наши стали полной чашей, люди несут правдивые вести о нас и о нашей земле, говоря добрые слова, женщины наши находятся в почете, более того, Моисей научил наших мужчин уважать даже рабынь и предоставлять им свободу. Так как же повернулся и поворачивается ваш язык говорить плохое о человеке, кто отдает всего себя без остатка окружающим людям?!» —голос Сарры срывался и вибрировал.

— Юдифь вдруг сделала непонимающе глаза, изобразила на своем миловидном лице удивление и, склоняясь к ковру, проворковала: «Стоит ли расстраиваться по пустякам, дорогая! Иногда теряешься и не знаешь, что и говорить — скажешь так — плохо, скажешь не так — еще хуже. Никто с тобою и не думает спорить. Только люди не ценят доброго отношения с моей стороны, никогда про человека не скажу хуже, чем он есть. А если при мне кто и расскажет плохое и произнесет недостойное, то нет сильнее меня защитницы человека оговоренного...» Она продолжала еще что-то говорить, но голова у Сарры закружилась и перед глазами пошли красноватые круги. Сарра поднялась на ноги и отошла в сторону.

— Соседка Сепфоры продолжила свои жалобы на несправедливость судьбы: «Целый день работаешь как проклятая, а где тебе награда? Муж никогда доброго слова не скажет, все корят Сепфорой — у Сепфоры ковры мягче, у Сепфоры еда слаще, у Сепфоры в доме тишь да гладь, да божья благодать».

— Юдифь мягко улыбнулась и язвительно заметила: «Истинно так, Рахиль, вот уж действительно кого стригут по нескольку раз в день, так это тебя, бедняжка. Раньше Сепфора только и знала, как бегать по полям и горам и собирать свои цветочки, теперь же все время сидит у себя дома. Живут же люди в свое удовольствие, а попробуй сказать об этом, так всегда находятся защитники вроде Сарры».

— И обе женщины замолчали, сделав вид, что работа поглотила их полностью. Сарра вернулась и тоже продолжила общее дело. Молчание продолжалось недолго, ибо Рахиль снова потянулась всем телом и сказала двум своим помощницам: «Сколько можно вкладывать своих сил в этот несчастный ковер?.. Юдифь ей поддакнула и воспользовавшись моментом, чтобы пройтись по Иофору: «Слишком много молится, а что толку — ни у кого от его молений из нас ни прибавилось, ни убавилось. Теперь понаехали гости со всех сторон, не знаешь, кому из них улыбаться, а от кого отворачиваться. Эти книжники совсем, говорят, на женщин внимания не обращают, ибо руки у них не должны дрожать при письме. Это вам не пастухи, которым все равно, что у них дрожит или не дрожит». Юдифь мечтательно вздохнула, украдкой бросив острый взгляд на Рахиль, которая моментально подхватила вздох подружки и снова потянулась как египетская кошка. Сарра промолчала, пожевала губами и громко сплюнула в сторону.

— Ковер за это время увеличился на вершок.

—Женщины склонились над ковром.

— Вокруг головы Сарры светился светлый ободок, голова Юдифи была окружена серо-зеленым туманом, вокруг бедер Рахили полыхал обжигающий костер.

— Издали вновь донеслось: «Сколько можно вкладывать сил в этот несчастный ковер...»

ВОЕННЫЕ ИГРЫ МУЖЧИН

— Моисей удивлялся и радовался трудолюбию писцов, которые с превеликим удовольствием могли заниматься любимым делом в течение нескольких суток подряд. Постепенно все вошли в такой ритм, где совсем не оставалось времени на посторонние разговоры или отдых. Первые два писца использовали известные им приемы скорописи и, не отрываясь от бумаги и писчих принадлежностей, усердно записывали каждое слово пророка. Остальные трое поддерживали направление беседы, стараясь изо всех сил говорить поменьше, а внимать побольше. Затем, когда Моисей их покидал для других дел, писцы успевали переписать все сказанное им начисто, и следующая встреча начиналась с того, что пятый писец размеренно и нараспев читал написанное. И если Моисей что-либо добавлял или исправлял, то первые два писца заносили замечания и дополнения в свои записи, а затем ночами писцы писали в трех экземплярах начисто. За целый день напряженного труда объем чистовых текстов составлял около трех машинописных листов современного. Книга начинала жить. Ночами писцы собирались вокруг собранных вместе листов, простирали над ними ладони и замолкали, рассредоточив слух, зрение и гравитационное восприятие. Листы оживали, края их начинали золотиться и источать сияние, середина пружинила энергиями, которые в зависимости от сути текста или ласкали теплом, или согревали, или горячили, или жгли. Когда жжение достигало сердец писцов, они запевали старинные суровые песни, глаза их начинали гореть негасимым огнем, плечи расправлялись, они охватывали друг друга руками и клялись, что будут трудиться денно и нощно ради Книги. Каждый приход Моисея бывал для писцов величайшим событием в их жизни, расставание же с пророком даже на короткое время, было для писцов тягостью, ибо они жили и дышали Книгой и Моисеем. Но несмотря на свой святой фанатизм, писцы были людьми скромными, ценили лично себя по минимуму, обходились тем, что им давали и никогда не требовали для себя каких-нибудь дополнительных благ, ибо считали высшим благом трудиться рядом с Моисеем, удостаиваясь глубочайших проникновении в суть вещей и явлений окружающего их мира, восхищаясь космическим броскам мыслей пророка и наслаждаясь пребыванием в потоках высших космических энергий. Первый писец рассказывал остальным, что он видит исходящий из Книги суживающийся к вершине светящийся столбик сверкающего света; второй говорил о том, что его видение света отличается цветом и размерами, ибо в его восприятии преобладала фиолетовость, и столбик достигал половины роста человека; третий писец утверждал, что поочередно видит Солнце и лики богов; четвертый говорил о бесконечном потоке идущих через Книгу людей. Пятый писец как всегда помалкивал, внимательно прислушиваясь к мнению остальных. Когда же писцы заспорили о том, кто же из них более прав, то пятый писец усмехнулся и сказал: «Хотите верьте, хотите не верьте, но сейчас, уважаемые, все вы правы как никогда». Такого заявления никто из писцов не ожидал, и они молча уставились на пятого писца. Тот же спокойно и невозмутимо продолжил: «Я, недостойный, вижу в Книге— вижу где-то внутри себя— все краски и оттенки человеческой любви от нежно-розовых восхода до яркомалиновых захода Солнца; вижу иссине-белые цвета справедливостей; вижу золотистость человеческой энергичности; вижу золотую ауру человеческих страданий и черноту безысходности; вижу всеохватывающую веру и влекущую вперед надежду. Для меня, приземленного неуча. Книга раскрывает огромный выход в космические дали и вместе с тем дает направление моему земному существованию, открывая глаза, разверзая уши и расширяя ноздри. Не смотрите на меня так удивленно, я в своем уме и уверен в корректности своих мыслей и в достоинстве слов. Просто, уважаемые. Книга для нас настолько велика, что каждый из нас восхищен по собственным достоинствам и по своему скромному разумению. Поэтому и разрешу себе еще раз повторить, что сейчас мы все правы как никогда!» Писцы задумчиво склонили свои многодумные головы и замолчали.

— Так и застал Моисей их спящими над Книгой. Пророк распахнул широко двери, покачал головой, добро улыбнулся и вполголоса пожелал писцам доброго утра. Вместе с Моисеем внутрь дома ворвались звуки человеческой речи, мычание скота, лай собак. Писцы моментально стряхнули с себя сон и тут же приготовились к работе. Моисей же стоял в дверях и не проходил в помещение. Глаза его источали такую веселую энергичность, что писцы заелозили на своих стульях и стали приподниматься. «Вставайте, уважаемые, пора вам немного размять свои кости, выходите на свет, там вам ждут с нетерпением воины и пастухи и хотят посрамить вас своим воинским умением. Смелее вперед, уважаемые, и посмотрим, кто будет смеяться последним!» При этом Моисей перевел подбадривающий взгляд с лиц писцов на их походные сумки, которые писцы с таким трудом тащили на себе, когда впервые встретились с Моисеем. Все пятеро виновато опустили головы, но Моисей теперь уже вполне серьезно сказал: «Выньте из сумок бумагу и писчие принадлежности, все это оставьте дома, берите сумки с собой и покажите нашим мужчинам, на что способны книжники. Поучите их уму-разуму и слегка осадите загородившихся». Четверо писцов стали оглаживать свои бороды, а пятый, заблестев глазами наподобие Моисея, несколько раз присел, взмахнул руками и нараспев, проговорил: «Где есть умение, там длинные бороды не помеха», подхватил свою походную суму и вприпрыжку поспешил вслед за своим кумиром. Остальные также поприседали, размяли руки и устремились за ними. Яркий дневной свет слегка ослепил писцов, они зажмурили глаза, заморгали и стали наблюдать за тем, как двое пастухов теснили Ездру, изо всех сил ударяя того палками. У Ездры в руках был такой же посох пастуха, которым он отбивался и даже сам переходил в наступление.

— Вдруг Ездра споткнулся и упал на спину. Пастухи торжествующе подскочили к нему и занесли над лежащим свои палки. Ездра сделал быстрое движение перекрещенными ногами, и один из пастухов с глухим стуком свалился на землю, присел и под хохот окружающих стал удивленно озираться вокруг. Второй же не стал искушать судьбу и быстро присоединился к зрителям. Потом пастухи и воины состязались в прыжках. Моисей вспомнил приемы египетских жрецов, позволяющие пролетать над землей на расстояния, превышающие в несколько раз самые дальние прыжки, но пастухам и воинам вполне достаточно было и того, что они умели. Писцов приглашали участвовать в соревнованиях, но те говорили, что еще не пришло время и ждали, когда придет время метаний камнями.

— Наконец Ездра приблизился к вросшему в землю большому шероховатому темному камню и, подняв над головою руки с увесистым округлым камнем, бросил его вперед, отметив маленьким камешком место падения. Затем каждый подходил и также бросал камень. Пастухи обступили Моисея и попросили показать всем умение в метании. Моисей вышел на исходный рубеж, нагнулся, охватил лежащий темный камень, напряг спину, оторвал камень от земли на вытянутые вверх руки и без особого напряжения толкнул камень вперед. Каменная глыба описала дугу и вбилась в землю, пролетев более десяти метров. Ездра, почесывая затылок, подошел к упавшему камню, дотронулся до него носком правой ноги, покачал головой и беспомощно пожал плечами. Камень обступили со всех сторон и обсуждали бросок до тех пор, пока пятеро самых сильных, напрягая группы мышц, не перетащили его обратно.

— Писцы следовали за Моисеем как привязанные. Ездра подошел к ним вплотную и сказал, что настало время показать им и свое искусство, ибо человек должен уметь делать и что-нибудь полезное, а не только корпеть с утра до вечера над бумагами. Первый писец попросил привязать шкуру теленка к кустам, расположенным в метрах ста от соревнующихся мужчин. Шкуру быстро принесли и привязали. Тогда пятый писец, хитровато улыбаясь, громко спросил: «Кто добросит камнем до шкуры? Начинайте, а мы потом продолжим». Только два камня долетели до кустов, остальные падали значительно ближе. Пятый писец опять громко спросил: «Все ли бросили, начинать ли нам?» В ответ все местные утверждающе закивали головами. И тут все пять писцов наклонились к своим сумкам, достали оттуда сложенные вдвое ременные петли, вложили в них взятые из сум округлые камни и засвистели петлями, вращая их вокруг. Камни вылетели из петель, ударили по шкуре и сбили ее с кустов на землю.

— Пастухи бросились со всех ног к упавшей шкуре и долго ее рассматривали со всех сторон, вертя и так и этак. Ездра не выдержал и закричал: «Уж не дыры ли вы там считаете?» И все были удивлены ответному крику: «Да, но спорим — кто говорит о двух дырах, а кто утверждает, что четыре дыры при пяти попаданиях». Писцы начали свертывать, прятать свое оружие, но не тут-то было, десятки рук воинов и пастухов потянулись к ним и люди стали рассматривать такое простое и столь эффектное приспособление для метания камней в цель.

— Ездра поймал на себе улыбающийся взгляд Моисея, приблизился и услышал тихо сказанное только для себя: «Не всегда можно воевать пастушьими палками, Ездра. Смотри внимательно вокруг и учись, а как только научишься сам, обучай других».

— И немного спустя Моисей добавил: «Броски второго и четвертого писцов были наиболее точными и сильными, поговори с ними, им тоже необходим отдых, когда человек может немного отвлечься от основных жизненных обязанностей. Даю вам срок неделю ибо дела призывают меня быть рядом с Иофором и другими священнослужителями».

— Писцы как большие черные птицы окружили Моисея, они стали у него на пути, переступали с ноги на ногу и не решались о чем-то спросить. Однако острый глаз Моисея сразу отметил внутреннюю дрожь нетерпения у основного генератора идей пятого писца. К нему Моисей и обратился, радушно проговорив: «Что тебе необходимо, брат мой?» Пятый писец вдруг протяжно заэкал, застеснялся, покраснел как красная девица и растерянно замолчал. На помощь своему коллеге пришел четвертый писец, который огладил слегка растрепанную во время состязаний бороду и фальцетом проговорил: «О великий, наш уважаемый старший брат чрезвычайно обеспокоен тем, что ты нас покидаешь на такой долгий срок. Он же высказал соображение, что работа над Книгой не должна прерываться ни на мгновение. И поэтому просит тебя не разлучаться с нами полностью, возьми, о великий, кого-нибудь из нас с собою, все мы одинаково владеем скорописью, все мы одинаково и беспредельно преданы тебе и общему делу. Часто человек высказывает сокровенное в краткой или мимолетной беседе, суть высказывания ненадолго остается внутри собеседника, а слова безвозвратно теряются. Мы не можем себе позволить такую роскошь — терять твои слова и оставлять твои мысли у людей, которые могут ими и не воспользоваться. Слова и мысли пророка — это такое оружие народа, которое тысячекратно сильнее тысячи тысяч пращей. Так думаем все мы, так тебе и говорим, о великий». Во время этой речи писцы стояли вокруг Моисея недвижимо, пятый писец слегка оправился от шока и своим скрипучим голосом, заикаясь больше обычного, добавил: «Не суди нас строго, о великий, когда все свои помыслы посвящаешь одному и тому же делу, ум становится не только беспокойным, но и изощренным, заставляя человека совершать поступки или говорить такие речи, на которые обычно человек никогда не осмелится. Наш успех в метании камней был для нас хорошим предзнаменованием, вот мы и решились, ибо Книга есть дело наших жизней равно как и дело твоей жизни, о великий. И мы с тобою должны быть едины и неразделимы».

— Подходящего с воинами Ездру Моисей остановил на расстоянии чуть видным жестом. На него смотрели пять пар горящих святым фанатизмом глаз, излучающих преданность и любовь. Пятый писец не мог унять дрожи в теле, третий глядел на Моисея откуда-то снизу и издали, четвертый сплел и ломал пальцы рук, второй затаил дыхание, а первый беззвучно шептал молитвы. Моисей взглянул на них своим внутренним зрением и понял, что писцы молятся на него. Пророк долго молчал, потом склонил голову и промолвил: «Спасибо вам, уважаемые. Решение ваше правильно, со мною всегда будет тот из вас, кого вы сами посчитаете готовым к выполнению подобной задачи. Только помните, что самые лучшие слова это те, которых человек не сказал».

— Моисея окружили воины. Ездра подошел к пятому писцу и сказал, больше обращаясь к своим воинам: «Если мне доверили воинов, если возложили на меня святые обязанности защиты от врагов великого Моисея, несравненного Иофора и всех остальных почтенных и уважаемых людей, то я клянусь, что заставлю смотреть на мир своими глазами тех, кто будет в моем подчинении. Я не вмешиваюсь в ваши дела личные— пасите свой скот, любите своих жен, пишите свои священные тексты, но что касается общего дела, то его мы должны делать сообща, я клянусь, что сделаю свои руки вашими руками! Я клянусь сделать свое сердце вашим сердцем и свою душу превратить в вашу! Тех же, кто мне воспротивится, я заставлю подчиниться, тех же, кто не подчинится, я изгоню, тех же, кто уйдет и изменит, найду хоть на краю света и покараю так, как они того заслуживают. Я все сказал, и ты, брат, поможешь мне своею ученостью. Я вижу твою преданность пророку, я вижу твою работоспособность, я ослеплен твоею мудростью. Будь же иногда рядом со мною, поддержи меня, укажи, брат, на мои ошибки, и я это приму со смирением и почтительностью, ибо не несу в себе гордыни, а горжусь достигнутым».

— Пятый писец осторожно взял Ездру под руки и повлек того чуть в сторону. Тихим и ровным голосом писец обратился к Ездре так: «По своему скромному разумению я понимаю, что ты собрал нас всех Имеете вовсе не для того, чтобы целый день мы прыгали перед тобой козлами, напрягаясь телами наподобие дерущихся быков и выпячивали друг перед другом свои груди. Тебе требуется отобрать достойных для какого-то важного дела. Я не требую, чтобы ты, Ездра, сразу меня посвятил во все тайны, но хочу тебе сказать следующее. Индивидуальное мастерство следует показывать в родных стенах, если же выходить за пределы своей земли, то следует, блистать общей монолитностью и статью. Посмотри на своих воинов, это же настоящий сброд, одеты все как попало, смотри, Ездра, как держат они свое оружие — один в левой руке, другой в правой, а иной и на плечах. Если хочешь того, о чем ты сейчас так хорошо говорил, то приводи сначала в порядок форму, а потом лишь берись за содержание. Времени же у тебя, как я понимаю, мало. Поэтому мы будем каждый раз намечать задачи, потом тебе придется их выполнять, а подводить итоги будем вновь вместе, чтобы тебе было ясно, что ты успел сделать, что не успел и что еще нужно сделать для их решения. Не утомил ли я тебя, уважаемый, своим многословием? Мы, писцы, любим поговорить, но не терпим пустой болтовни. Мне будет очень горько, если все сказанное пройдет через тебя и не оставит в тебе никаких следов. Поэтому сразу мне скажи прямо — нужен ли тебе такой многоречивый и требовательный помощник? Надо делать так, чтобы ни один чистый лист, которым является душа воина или пастуха, не марать ошибочным текстом. Подтирать и выводить написанное куда труднее и хлопотливее, чем писать начисто!»

— Ездра смотрел на пятого писца и благодарил судьбу, которая скрестила их жизненные пути. Потом вполголоса сказал ему на ухо: «Почтенному Иофору предстоит встреча с вождями кочующих племен, мне же нужно обеспечить ему воинское сопровождение, поэтому я и устроил эти игры мужчин. Спасибо, тебе, брат, я обязан очень многим. Прости меня за откровенность, но уважение мое к тебе умножилось, а любовь окрепла. У меня нет драгоценных камней или золота, чтобы достойно украсить твою мудрость. Не взыщи, брат».

— Пятый писец вскинул руки вверх, соединил ладони и громко крикнул: «О боги, зачем он говорит посреди святого дела о злате?!»

— Ездра очень тихо проговорил: «Прости меня, брат!»

— Пятый писец посмотрел серьезно и печально прямо в глаза Ездре и сказал: «Там, где начинается золото, процветает торговля, там, где процветает торговля, теряется сердечность и душевность, которые заменяются обманом. Если переведешь все на оплату, то знай, что всегда найдется тот, кто сможет заплатить больше тебя».

СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ ЗАЩИЩАЮТ ЛИДЕРА

— Впервые вокруг священного холма стояли непрерывной цепью обученные и подготовленные воины. Вид их был суров и серьезен, они полностью прониклись ответственностью за порученное им Ездрой дело и знали, что никому из посторонних делать около холма нечего.

— Лица священнослужителей были такими же суровыми, серьезными и торжественными. Они молились сообща, обращаясь к яркой и играющей различными мерцаниями звезде, которая постепенно принимала над ними форму шестиугольной. Священнослужители просили богов дать им ясность разума, возвысить их внутреннее «Я», наполнить душевным теплом и открыть им пути к воздействию на несложившиеся еще причинно-следственные отношения и связи между настоящим и будущим.

— Моисей наблюдал, как молитвы священнослужителей соединяются вместе, сплетаются и устремляются ввысь, возвращаясь вновь серебрящимися облачками, и окружают все плотнее Иофора. Вначале серебрящаяся защита охватила вокруг сердце Иофора, и сердца уже не достигали жалящие острия человеческого недоброжелательства ибо защита все сжигала на

пути к сердцу. Затем серебрящаяся защита охватила солнечное сплетение Иофора, и его уже не могли коснуться лезвия человеческих злобностей, ибо защита пружинила и тупила острия при ударах. Потом, серебрящаяся защита охватила разум Иофора, и его уже не могли смутить заранее приготовленные противниками контраргументы, конструкции которых рушились прямо на глазах. Наконец серебрящаяся защита охватила Иофора целиком, защищая его от дурных мыслей и проклятий фанатиков-врагов, ибо недобрые мысли и проклятия устремлялись и сжигались наподобие кометного дождя в атмосфере Земли. Священнослужители трудились дружно и единенно, ибо каждый из них был кровно заинтересован в успешной миссии Иофора. И при этом их собственные защиты крепли и восстанавливались до максимально возможных у человека.

— И подумал Моисей, что воины Ездры только уберегут посланцев от прямого физического воздействия, но никогда не защитят так, как это делают священнослужители. И вместе с тем воины и духовная защита не вечны, пройдет определенный срок и потребуется вновь усилить защиту и воинов. Над священнослужителями стали возникать символы укрепления духовной защиты. Символы представляли из себя звезды и перекрест Космической вертикали с земной горизонтально. Символы золотились, серебрились и предстояли в голубоватой дымке звезд. Священнослужители все до единого выбрали символ шестиконечной звезды и начали им усиливать защиту по принципу куба вокруг сердца Иофора, вокруг его солнечного сплетения, вокруг головы и вокруг физического тела. И тут Моисей увидел, что жрецы упускают внутренее «Я» Иофора, которое точно так же нуждалось в духовной защите как и все остальное. И укрепил его и усилил.

— И еще подумал Моисей о том, что ради своего народа лидер должен изыскивать любые пути и не должен пренебрегать ничем, что можно обратить ему во благо. И мысли Моисея наподобие золотящихся птиц устремились к Иофору и отложились внутри жреца.

— И еще подумал Моисей о том, что рядом с Иофором обязаны быть люди ученые и достойные, способные поддержать его в необходимую минуту, подсказать ему нужное слово и напомнить забывшееся.

— И вложили свои молитвы священнослужители в одежды Иофора, наполнили программами защиты сосуд с водой и превратили из простой ключевой в священную, несущую их побуждения, веру, надежду и любовь.

— И вложили программы защиты и программы энергитичности в посох Иофора с тем, чтобы в необходимую минуту Иофор почерпнул из него себе необходимое.

— И увидел Моисей, что миссия Иофора будет успешной.

— Жрец ночного неба, священнослужитель бога Иеговы, лидер человеческих стремлений к счастью, богатству и благополучию Иофор стоял недвижимо в центре священного ритуального возвышения. В нем бесстрастие возобладало над страстями, уравновешенность мысли, на время, успокоила его мятущийся, сверкающий и сияющий неохватный разум, интеллект его пульсировал энергичностью и целеустремленностью, интуитивное резонировало с интуитивным жрецов-священнослужителей и устремлялось в голубоватые звездчатые Космические дали, достигало желаемого и возвращалось эхом всезнания и доброты.

— Иофор активно помогал священнослужителям, впитывая духовные энергии вовнутрь себя. Вначале он чувствовал свое сердце и, устремив в себя взгляд, увидел, как сердце становится любящим и добрым, справедливым и защищенным. Потом сердце перестало ощущаться, и в груди Иофор почувствовал небывалую легкость. Внимание Иофора переключилось на солнечное сплетение, в котором как бы восходило Солнце, освещало все вокруг и наполняло теплом. Все окружающие внутренние органы Иофора приветствовали Солнце, и Иофор прочувствовал их движения и перистальтику. Из области солнечного сплетения вознесся ввысь

серебрящийся столб высших энергий. Голова стала постепенно очищаться от мешающих мелких и никчемных мыслей, сознание стало ясным и способным впитывать любое количество самой разнообразной информации, перерабатывать ее и выдавать в нужных объемах и необходимых интенсивностях во внешнее. Руки Иофора стали обретать небывалую легкость, и вместе с тем их невозможно было соединить вместе из-за того, что они несли на кистях огромные сгустки высших энергий. Иофор ощутил за плечами крылья — настолько почувствовал уверенность, устремленность и готовность к борьбе с темными силами.

— Наступил такой момент, когда Иофор полностью насытился Космическими энергиями. Священнослужители один за другим осознавали, что основная их миссия, ради которой они собрались на священном холме, подходит к концу. И каждый подошел к сосудам с горящими благовониями, взял сосуд в руки и направился вокруг ритуального холма вниз по часовой стрелке. Процессия священнослужителей явилась взором охраняющих воинов в мерцающей дымке звезд, в курящихся благовониях и в звуках священных песен, прославляющих сурового и справедливого Иегову. Белые ритуальные одежды, священнослужителей выделялись неясными пятнами, и издали казалось, что они проплывают в воздухе, воины были полностью уверены, что священнослужители становятся невесомыми и приобретают способность к левитации. Было ли так или нет, а стоящий в центре священного возвышения жрец Иофор не чувствовал ногами пьедестала, ибо стопы его касались тугого сгустка энергий и находились на одну седьмую его роста над поверхностью ритуального камня.

— И решил Моисей подарить священнослужителям неповторимые ощущения небесных высот, и поместил всех себе на ладони. Медленно руки пророка возносились вверх, вот они достигли одинокого и запоздалого белого облачка, прошли через него и, устремившись к далеким и прекрасным звездам, ощутили теплоту солнечных лучей, уловили потоки космического ветра. Моисей остановил подъем своих рук. Все вокруг замерло в области священного холма, ибо священнослужители остановили движение и закрыли свои глаза, прекратили дыхание и остановили биения своих сердец. Замерли и воины, превратившись в каменные изваяния. И начал Моисей медленный и постепенный спуск своих рук. Вот руки вошли сверху в запоздалое белое облачко, вот уже появились под ним, вот достигли физических рук пророка. А сверху медленно и плавно, значительно отставая от рук, спускались священнослужители, входя в свои тела. И в тот момент, когда вернулся из них самый последний, вновь возобновилось движение вокруг холма, открылись смеженные веки, глубоко задышали грудные клетки и забились горячие сердца. Воины вздрогнули и ощутили мыслями небывалый простор и неохватность всего мироздания. Священнослужители медленно вернулись на вершину холма, и все как один пали перед Моисеем на колени. И поднял их с колен Моисей словами: «Встаньте, братья. Сейчас вы благородны, мужественны, победоносны, обладаете сокровенной мудростью, свободны от желаний, совершенны и просветлены. Не освобождены мы с вами только от привязанности к земле и своему народу, над которым нависла опасность со стороны приближающихся кочующих племен. Только наше совместное выступление им навстречу заставит вождей кочевников изменить направление движения. Иофор пойдет во главе, а на землях наших не останется ни одного способного держать в руках посох пастуха мужчины, все пойдут вместе с почтенным и уважаемым Иофором. На это время женщины будут пасти скот, а старики смотреть за детьми. Вы будете окружать почтенного Иофора и внимать его словам, ловить его мысли и следовать его указаниям. Ваша задача будет заключаться в том, чтобы защитить Иофора от вредоносных мыслей жрецов кочевников, и поставить вокруг Иофора незримую и нерушимую стену. Ездра возглавит мужчин, и я буду среди воинов и пастухов, ибо со стороны виднее. В дар идущим кочевникам принесем только то, что родит и чем богата наша земля. Дадим шкуры, принесем ковры, пригоним Овец, но и принесем клыки львов, павших в битвах с нами, принесем и покажем ядовитых змей, живущих на земле нашей, расскажем об отсутствии воды и покажем и свой вид и оружие».

— «Куда же направлять кочевников?»— раздались голоса жрецов. — «Туда, куда они склонятся сразу же после того, как увидят перед собою нашу силу и мощь, как осознают трудности нашей жизни и убедятся в отсутствии богатств, которые больше всего прельщают их вождей».

— «Не проще ли нам сейчас напасть на них врасплох и добиться победы? —спросил небольшого роста жрец, пришедший с земель, соседствующих с кочевыми племенами. Он оглянулся кругом, ища поддержки, и продолжал: «Пять тысяч наших воинов разнесут их походный лагерь, уничтожат всех сопротивляющихся и возьмут пленников и пленниц».

— Моисей молчал и ждал ответа Иофора. Все жрецы повернулись тоже к Иофору, от которого сейчас зависели судьбы многих тысяч человек. Скажет Иофор «Да» и разольется целое море крови, скажет «Нет»...

— Наступил момент, когда Иофор может неизмеримо возвысить себя, пожертвовав воинами и пастухами. Что они для лидера? Если собственные интересы преобладают над интересами народа, то почему бы сейчас не проявить себя, стать в непреклонную позицию и объяснить собственные интересы желанием и чаянием народа. Кто вправе возразить Иофору в этот решающий миг?

— Иофор приблизился к Моисею вплотную, коснувшись телом правой руки пророка. Моисей чувствовал, как Иофор черпает в нем свою неколебимую уверенность и готовит себя раз и навсегда непререкаемо сказать то, что уже никогда не смогут изменить окружающие жрецы.

— Иофор склонил свою красивую большую голову, лоб его был изрезан глубокими поперечными морщинами, губы плотно сжаты, на скулах затвердели желваки, руки сжались в кулаки. Небольшого роста жрец, пришедший с соседствующих с кочевниками земель, уже торжествовал и горделиво оглядывал всех остальных жрецов, большинство из которых отшатнулись от него.

— Иофор воздел руки ввысь, замер, постоял так в течение некоторого времени, пока из рук его не выдвинулись светящиеся лучи, устремленные в Космос. Этими лучами стал Иофор чертить вокруг священного холма треугольники, ромбы, кубы, пульсирующие сферы, которые перетекали одни в другие, соединялись, проплывали перед взорами и вплывали вовнутрь жрецов. Над священным холмом возник светящийся купол кровавого цвета с такими четкими границами, что хотелось до них дотронуться рукой. Иофор поманил за собой жрецов и стал медленно подниматься, как по ступенькам, вверх. Жрецы последовали за ним, внизу вершина священного холма напоминала громадную лужу свежей крови. Резкий порыв ветра поднял кровавую рябь, из которой стали возникать наваленные грудами тела лежащих недвижимо воинов и пастухов, вокруг женщины ломали свои руки, рвали на себе волосы и стенали печальными голосами, потом возникли удручающие картины порушенных жилищ, вереницы связанных попарно и между собою мужчин и женщин плелись под ударами бичей, мычал непоеный и некормленый скот, сладковатый опьяняющий запах крови мешался с острыми запахами сгоревших жилищ. Над всем этим разгромом и человеческим страданием в зыбком мареве слез и печалей стояла Мать Мира, лицо ее было грустным и уставшим, ее руки с трудом удерживали падающие сверху зажженные факела, ладони у нее дымились, кожа на них трескалась и горела...

— Жрецы вздрогнули и пробудились от мгновенно охватившего их страшного сна. Глаза Иофора горели негасимым огнем, волосы на голове растрепались порывами ветра, руки были воздеты ввысь, а голос его вошел внутрь каждого: «Если мы последуем твоему совету, соберем воедино всех воинов и пастухов, набежим внезапно на походный лагерь кочевников, разгромим его, уничтожим сопротивляющихся и возьмем остальных в плен, то успеем ли вернуться домой целыми и невредимыми? За первой волной кочевого народа всегда следуют другие, которые бывают и мощнее и страшнее предыдущей. И устремятся эти волны нам вослед, набегут на нас так же внезапно, разгромят нас, уничтожат сопротивляющихся, а всех остальных поведут в плен. Этого ты хочешь всем нам?! Проще направить первую волну в сторону от нашей земли, и тогда все остальные волны последуют за ней. Самый плохой мир лучше победоносной войны, ибо война человечеству никогда не даст выигрыш, а оставит людей только в проигрыше и в горе. Моисей сказал и я, жрец и священнослужитель Иофор, говорю те же слова.

— Над священным холмом возник купол светящихся серебрящихся высших энергий, пульсирующий в такт ответившему хору жрецов: «Да будет так! Клянемся все свои помыслы направить на сохранение мира и горе тем, кто будет побуждать нас к кровопролитию!»

— И каждый жрец подумал про себя: «Да помогут нам боги и да не допустят они своей, немилости, потерей нами родных, утраты обретенных богатств и разрушений очагов наших. Да будем мы отныне едины своими помыслами, стремлениями и делами, И помогут боги Иофору в его трудном и ответном поединке мыслями и словами с вождем кочевников, ибо только на успехе Иофора будем держаться и существовать».

—И сказал Моисей Иофору: «В правильном и добром решении жрецов вижу хорошее предзнаменование всему предстоящему делу».

— И сказал Иофор Моисею: «В нашей монолитности и единенности вижу столь же хорошее предзнаменование».

— Жрецы медленно и неторопливо спускались со священного холма. Стоящие вокруг и охраняющие их покой воины даже не могли себе представить, что от решений жрецов зависит их жизнь. Воины думали о том, что ходить кругами и напевать себе под нос священные гимны в течение всей ночи не только утомительно, но и довольно скучно. И ни один воин сейчас никогда бы не согласился променять боевую дубинку или копье на какой-то там посох жреца. Стоило ли этих святош охранять всю ночь напролет? Но Ездра уже успел научить своих воинов выполнять приказы и распоряжения, так что думай, что пожелаешь, а делай то, что тебе сказано. Поэтому воины пропустили процессию жрецов, охватили ее сзади широкой дугой и сопроводили до самых домов.

— Утром во все стороны побежали гонцы.

— Как ни уговаривали пятого писца остаться дома и посвятить время, пока вернутся воины домой, отдыху, ничего не смогли поделать. Пятый писец совершил неслыханное — он укоротил бороду и переоделся в одежды пастуха, чтобы быть неотлучно при Моисее. Третий писец должен быть все время рядом с Иофором.

— Волнение охватило и женщин. Юдифь рассказывала страшные истории о прелюбодеяниях пятого писца, которого перевели теперь в пастухи и, смотря лукаво на Рахиль, добавляла, что теперь совсем другое дело...

ПЕРЕГОВОРЫ

— Моисеи подозвал к себе Ездру и указал рукой на чуть приметные на фоне голубого неба небольшие дымки, поднимающиеся с вершин двух скалистых холмов, между которыми проходило посольство Иофора. Ездра моментально прокричал своим помощникам, чтобы идущие подтянулись, поправили на себе одежды и взяли оружие в левые руки. Иофор пробормотал себе под нос о том, что кончилась его свобода, закряхтел и взобрался на специальные носилки, которые несли рядом с ним восемь мускулистых пастухов. Над головой Иофора были красиво укреплены ковры, ноги его лежали на подушке. Рядом шли два воин с опахалами. На жреце были белоснежные одеяния, на поясе висел меч с длинной резной костяной ручкой. Моисей подошел к сидящему на носилках Иофору и крепко пожал ему руку, улыбнулся и проник в жреца своим пронзительным иссине-темным взглядом, потом слегка

отстал и уже издали из толпы пастухов помахал Иофору рукой. За носилками вытянулся двойной ряд нескончаемых копейщиков. Чуть сзади справа и слева носильщики несли многочисленные дары, среди которых два матерчатых мешка были подвешены к палкам, а несущие их на плечах носильщики испуганно прислушивались к тонкому свисту и шипению из них.

— Вождь гиксосов сидел на специальном кресле-троне и с интересом наблюдал, как на золотистом фоне песчаной равнины между двух скалистых холмов, на вершинах которых курились дымки, появлялись идущие к нему на поклон. Впереди на носилках несли вождя, за ним следовали носильщики и тонкая цепь воинов, напоминающая паутинку. Вождь гиксосов пошевелил пальцами, мысленно разрывая ее. Но внезапно отдернул руку, ибо справа и слева из-за холмов появились прямоугольники из огромного количества воинов. Воины шли ровно, держа оружие в левой руке. Вождь гиксосов прикинул и сразу пришел к выводу, что мог бы выиграть сражение только у одной половины воинов. Лице его омрачилось, он громко хлопнул в ладоши, вспрыгнул в носилки, которые под его весом дрогнули. Он резко скомандовал и ударил бичом по обнаженным и блестящим от масла спинам носильщиков. Носилки моментально выровнялись и понесли его навстречу приближающимся представителям местных племен. За вождем устремились воины, вид которых был устрашающим из-за вывернутых наружу шкур, прикрывающих бедра и раскрашенных белой краской загорелых торсов. Воины оценили ситуацию не хуже своего вождя и поэтому вели себя смирно и тихо, без обычных резких криков и свиста, которыми они еще издали наводили ужас на свои будущие жертвы.

— Носилки с вождями медленно приближались друг к другу. Вот уже поравнялись головами носильщики, и каждый вождь ощутил незнакомый запах пота, исходящий от носильщиков с противоположной стороны.

— Иофор первым спрыгнул на землю и повелительным жестом поднятой вверх руки остановил сразу замершие прямоугольники своих войск. К Иофору подбежал третий писец, знающий язык гиксосов, и громким голосом стал переводить слова жреца. Оба войска стояли один напротив другого неподвижно и безмолвно. Над войсками гиксосов пронеслись слова Иофора: <<Мы пришли с добрыми намерениями и желаем вам всем мира и благополучия. Шли мы три дня и три ночи по пескам и камням, и не было для нас ни капли воды. Но воины наши закалены и приучены к тяготам жизни в пустыне. Мы принесли вам в дар шкуры наших животных, принесли вашему великому вождю ковры, сотканные нашими женщинами, принесли вам наше оружие, которым мы боремся со львами и другими хищниками, принесли вам сушеное мясо и сыр. Мы же принесли и наших змей, что наполняют наши земли и принесли вам клыки убитых нами львов. За всем остальным наши люди идут в направлении, которое приводит к большой воде, ибо там человеку легче живется и люди не страдают от голода и болезней как у нас». И Иофор показал направление на север.

— Вождь гиксосов успевал внимательно слушать перевод речи Иофора и прикидывать в уме, чего стоят дары. Сопоставляя первое со вторым, он все больше убеждался, что направление на жилища этих людей не принесет никакого удовлетворения ни душам, ни желудкам его воинов. В это время началась передача даров — носильщики раскладывали перед вождем гиксосов принесенное. И тот удовлетворенно кивал головою. Вот перед взором вождя предстал ковер, который ткали Сарра, Юдифь и Рахиль. Вначале вождь поморщился, потом нахмурился и наконец заблестел масляным взглядом, вождь ткнул пальцем в ковер и показал на свои носилки. Ковер моментально расстелили у его ног. Дары быстро и по деловому убирались с глаз долой, чтобы освободить место новым. Пришло время и двум шевелящимся и посвистывающим мешкам.

— Иофор между тем наблюдал за войском гиксосов и приходил к выводу, что кочевники превосходят его людей в индивидуальной защите, ибо за спиной каждого висел округлый кожаный щит. Третий писец обратился к Иофору с вопросом: «Что говорить про мешки?» Иофор громко сказал: «В этих мешках находятся самые страшные существа, что живут в пустынных землях Мадиамских. Осмелится ли уважаемый вождь взглянуть хоть на одно из них?» Третий писец нараспев с внутренним ликованием переводил слово в слово. Вождь гиксосов быстро оглянулся, оценил обстановку и пришел к выводу, что он находится в полной безопасности. Поэтому и махнул рукой: «Открывай!» И тут Иофор громким голосом приказал писцу слушать и не переводить. Голос Иофора загремел: «Воины, пастухи и носильщики, проведите перед собою глубокие борозды палками, отойдите от меня, стойте спокойно и не делайте резких движений. Если змеи поползут в вашу сторону, выставляйте перед собою свои палки и спокойно отодвигайте их в сторону, но не злите и не делайте им вреда. Ко мне никто не подходите, чтобы ни случилось». И продолжил, повернувшись к вождю: «Может быть, воздержишься, уважаемый, мы ведь привыкли к ним, а твои воины могут испугаться...» Вождь гиксосов побагровел, сжал и разжал несколько раз кулаки и заскрипел зубами: «Я приказал, открывай!» Иофор выслушал дословный перевод и кивнул в знак согласия: «Открывайте, развяжите ремни и быстро отходите в сторону. Быстрее, быстрее!»

— Все местные жители знали, что в полдень змеи наиболее подвижны, быстры и агрессивны. Первыми появились три серовато-желтые кобры. Они моментально встали на хвосты, и их покачивающиеся головы с раздутыми капюшонами замаячили на уровне глаз удивленных гиксосов. Один воин под одобрительным взглядом вождя гиксосов ударил одну из змей дубинкой, змея свернулась кольцами, а другая резким броском достигла груди ударившего и воткнула ему прямо в грудь выступившие вперед длинные и острые зубы. Третья совершила бросок в сторону носильщиков, держащих на руках вождя гиксосов. В возникшей суматохе гиксосы не смотрели, как из мешков выползают все новые и новые змейки, змеи и самые настоящие страшилища. Вождь гиксосов закричал на носильщиков и начал хлестать их бичем, но носильщики отступали все дальше и дальше. Иофор стоял неподвижно в самом скопище змей, которые проползали у него между стоп, лежали свернувшись в спирали и не обращали на жреца никакого внимания.

— Несколько змей поползло в сторону стоящих воинов Иофора, но как только они достигли глубоких борозд, разворачивались и уползали в направлении гиксосов, среди которых то тут, то там возникали очаги паники. Над воинами гиксосов Стали клубиться серые волны страха, наплывающего на людей и пронизывающего их насквозь. Воин, ударивший змею дубинкой, лежал на правом боку и корчился в судорогах, лицо его посинело, дыхание сбивалось. На него гиксосы смотрели с ужасом, не скрывая своих чувств.

—Иофор стоял неподвижно среди криков, топота убегающих, резких приказаний и остальной неразберихи. И тут вождь гиксосов издали закричал третьему писцу, чтобы тот пригласил Иофора подойти к нему. Голос писца дрожал в испуге, когда он перевел эти слова.

— Перед Иофором звучал голос третьего писца, слова были вождя гиксосов, а мысли принадлежали какому-то третьему лицу, тому, кто исторгал из себя спектр человеческих злобностей и предвкушал немедленную гибель Иофора. Иофор остановил течение времени для всех участников встречи. Люди замерли, змеи остановили свои быстрые зигзагообразные перемещения, пыль повисла в воздухе. Среди возникшей тишины раздавался только топот громадного быка, которого подводил к Иофору пастух Моисей, держащий одну руку у себя за пазухой.

— Иофор мысленно создал программу поиска скрывающегося от него человека, руководящего вождем гиксосов. Со стороны Моисей наблюдал за тем, как незримо поднялась рука Иофора и начала медленное движение вдоль рядов вражеских воинов справа налево. Рука Иофора постепенно приближалась к человеку, распространяющему вокруг себя диссонансы и дисгармонии. Маленького роста, почти карлик, с неестественно коротким туловищем и прямой спиной, стоял этот человек в окружение воинов, источая злобности и упиваясь своей властью. От карлика к окружающим тянулись щупальца с присосками на концах, он присасывался и напитывался энергиями других людей. Одно из щупалец достигло Иофора, вошло в сияющую духовную защиту и вспыхнуло в ней зеленовато-сиреневым пламенем, распространяя вокруг запах горящей серы. В этот момент рука Иофора достигла карлика и коснулась его. Карлик моментально втянул в себя все щупальца и окружил свое тельце черно-серыми клубящимися облачками. Моисей подошел и стал рядом с Иофором. Бык стоял за Моисеем сзади, удерживаемый веревкой и кольцом, продернутым сквозь ноздри. Снова подул ветерок, змеи устремились вправо и влево вдоль стоящих воинов-гиксосов, в воздухе еще продолжал дрожать голос третьего писца, передающего слова вождя и мысли карлика.

— Иофор уже двинулся к вождю гиксосов, когда от карлика к вождю устремился мысленный приказ: «Требуй себе в подарок того, что стоит с быком! Требуй, о прекраснейший, себе этого человека в рабы, чтобы носить тебя плавно и быстро. Посмотри, какая у него спина —по ней бич будет гулять целый день и не сделает рабу особого вреда!»

— Иофор вздрогнул и остановился. Сзади раздался спокойный и уверенный голос Моисея: «Дари меня, почтенный Иофор, но требуй, чтобы подарок принял черный карлик из рук в руки!»

— И только после этого раздались слова вождя гиксосов и дрожащий? голос третьего письца. Перевод достиг Ездры, и он моментально скомандовал воинам придвинуться вплотную к стоящим впереди Иофору и пастуху с быком. Безмолвно приблизились воины Ездры. Руки их напряглись, оружие они сжали со всей силой. Две стены людей стояли одна напротив другой и пульсировали скрытой силой.

— Иофор продолжил движение на направлению к вождю гиксосов и бесстрастно проговорил слова ответа: «Твои желания, о прекраснейший, для меня закон. Бери себе этого пастуха, ибо мы отдаем тебе его с радостью и нескрываемым удовольствием. И пусть твой уважаемый советник, — тут Иофор указал сложенными вместе кистями рук на карлика, — примет подарок из рук в руки». Затем Иофор быстро и четко проговорил третьему писцу: «Переведя все дословно и повтори три раза подряд!»

— Карлик был вынужден выйти из-за спины скрывающих его воинов. Опасливо оглядываясь и покрываясь вокруг серой пеленой страха, он подошел к Моисею и протянул к нему свою руку. И тут случилось непредвиденное. Моисей вынул из-под одежд свою спрятанную руку и протянул ее к руке карлика. Рука Моисея была белой как мел, ветвящиеся голубоватые жилки сосудистой сети подчеркивали ее мертвенную бледность..

— Карлик отпрыгнул назад и спрятался за носилки своего вождя. Вождь недоумевающе спросил: «Что же случилось с тобой, почему стоишь и трясешься за моими носилками?» Карлик поманил вождя к себе и горячо и быстро зашептал тому в ухо громким сценическим шепотом. Третий же писец продолжал как ни в чем не бывало переводить: «О прекраснейший, эти грязные жители проклятой пустыни хотели преподнести тебе в подарок вместе с этим рабом страшную болезнь, от которой люди заживо гниют, заражая всех окружающих подряд, и в первую очередь, вождей и их советников. Откажись от раба, но быка возьми» Скорей дай им наши дары, и пусть себе идут восвояси. Нам на такой земле делать нечего. Мы поведем своих доблестных воинов к большой воде!» Моисей вновь убрал свою руку за пазуху. Иофор спросил через переводчика вождя гиксосов: «Как твое здоровье, о прекраснейший, ходят ли у тебя ноги, почему ты все сидишь и не двигаешься из своих носилок? Может быть тебе чем-нибудь помочь? У нас мало растительности, одна колючка, но и среди нее можно найти лекарства». Вождь гиксосов выпрыгнул из носилок, ростом 6н едва достигал плеча Иофора, зато живот его выпирал далеко вперед. Он направился к Иофору со словами: «Слишком много подарков, уважаемый вождь!» Мы раздумали и отказываемся от твоего пастуха, но принимаем быка. Прими и ты от нас подарки». Рука вождя гиксосов медленно двинулась в сторону расступающихся воинов, образовавших коридор, по которому трое воинов вели жеребца и трех кобылиц, украшенных сверху попонами. Они подошли к Моисею, который передал быка первому воину и принял у них сразу трех коней. Левой рукой Моисей взял за уздечку жеребца, правой — сразу трех кобылиц. Карлик несколько раз открывал и закрывал глаза, тряс головой и морщил лицо. Моисей удалялся с лошадьми, а руки его были совершенно одинакового цвета. К Иофору подходили три невольницы, неся серебряные блюда с украшениями и драгоценностями. Они сложили приношения у ног Иофора и остановились подле жреца. Вождь гиксосов показал на невольниц, сказав, что такой товар везде ценится очень высоко. Потом вождь гиксосов неуверенно предложил Иофору разделить с ним трапезу.

— Иофор поблагодарил вождя гиксосов и попросил извинения за свой отказ, ибо в настоящее время он соблюдает пост и не может разрешить себе неумеренность в еде и питье. При этом Иофор поклонился вождю гиксосов и пожелал ему крепкого здоровья и долгих лет жизни, посмотрев пристально на карлика, в голове которого уже зрели планы физического устранения вождя. Карлик выпятил грудь, выступил вперед и заговорил сладкоречивым голосом. Иофор поверлулся к третьему писцу и коротко приказал: «Говори, что хочешь, но вредоносные слова этого злого человека не переводи». Под сладкоречивые слова карлика третий писец громким и звенящим голосом стал цитировать Книгу Моисея. Слова обретали крылья мысли и устремлялись к стоящим воинам, среди которых Ездра первым поднял вверх свое оружие и издал приветственный клич. Воиы дружно подхватили.

— Карлик был потрясен.

— Иофор и вождь гиксосов поклонились друг другу.

— Вождь гиксосов вновь уселся в специальное кресло-трон и с нескрываемым интересом наблюдал за перестроениями воинов Иофора. Среди клубящейся пыли вождю привиделись два световых столба, устремленных ввысь. Он сначала проследовал взглядом вверх, а затем опустил его и увидел в основании громадного серебрящегося столба идущего пастуха с лошадьми. В основании светлого столба вождь увидел удаляющиеся носилки с Иофором, за которым шла тонкая цепь воинов, похожих издали на паутинку. Вождь громко потребовал себе веселящего напитка из сладких ягод. Прихлебывая из кубка вино, вождь мысленно вновь переживал встречу и беседу с Иофором. Вождю казалось, что все принятые им решения непререкаемы и правильны. Рядом раздался сладкоречивый голос карлика: «О прекраснейший, вспомни, как воины диких племен приветствовали мои слова о тебе. Когда я заговорил о твоих доблестях, они все, как один, подняли вверх оружие и закричали громкими голосами.

— Лицо вождя побагровело, в животе приятно переливался горячительный напиток, мысли начали мешаться и путаться, а вождь благосклонно кивал словам карлика, подставляя свой кубок, в который тот подливал и подливал вина.

ГЛАВА 5

ПОЗНАВШИЕ УСПЕХ

— Пролетели сверкающие дни, проплыли бархатистые звездные ночи, тяжелой поступью прошли годы. И вот по прошествии пяти лет после первой встречи священнослужитель и жрец Иофор пришел вместе с Моисеем на вершину отдаленного от житейских дорог священного холма. Как и тогда взгляд умных и сверкающих веселой энергичностью зеленоватых глаз жреца обежал кругом стоящие безмолвно и неподвижно все тридцать шесть каменных столбов, потом остановился на Моисее. И точно также жрец торжествовал и не скрывал своих чувств, ибо торжествовал вдвойне, чувствуя единенность с пророком.

— «Солнце ли восхвалишь, Луне ли склонишься, уважаемый и почитаемый Иофор, в этом святом месте?» — голос Моисея был наполнен любовью к Иофору, товарищеской заботой и дружеским участием.

— Перед мысленным взором Моисея из далеких уголков памяти, где всегда царили уверенность и непреклонность, вновь возник образ жрицы Великого Фараона бога Ра. Два ее сверкающих огромных любящих глаза являли Моисею Сириус и Орион. В третьем глазе жрицы мерцала богатством красок любви Венера. И вновь услышал из далекого прошлого Моисей чарующий голос жрицы: «Указывай недостатки и упрекай за них, и последуют за тобою. Рожденный, как за указывающим сокровище. Советуй, поучай людей и удерживай их от зла, ибо познавшие успех возносятся в гордыне и попадают в ловушку вседозволенности. Не разрешай, Рожденный, человеку возноситься несоразмерно в помыслах, ибо тому, кто возносится, уготовано падение. Немногие из людей достигают возможного в жизни, остальные лишь суетятся в удовлетворении своих мелких желаний. Опирайся на тех, кто имеет просветленный разум, на тех, кто может отказаться от индивидуальных привязанностей ради общего дела на тех, кто уничтожает в себе желания и отдает все силы служению богам!» Голос жрицы стал удаляться и постепенно растворился в бесконечной бархатистости ночного звездного неба. Моисей повернулся к декану Ориона и замер, прислушиваясь к самому себе. Рядом стоял жрец и священнослужитель Иофор, друг и товарищ, бессменный лидер человеческих стремлений к счастью, богатству и благополучию.

—Иофор простер руки над вершиной священного холма, замер, постоял так в течение некоторого времени, пока из рук его не выдвинулись светящиеся лучи, которые смешались с мерцанием звезд и лунными бликами. Посох жреца Иофора превратился в громадного змея, стоящего на своем хвосте и раздувающего капюшон. Жрец направил в змея лучи своих рук, и змей стал множиться на глазах. Иофор смотрел на отдаляющихся и приобретающих самостоятельность и бормотал: «Наше материальное благополучие» — змей стал у каменного столба, возвышаясь максимально; «наша идейность» — змей, наполовину меньшего размера, стал у следующего каменного столба; «наша целеустремленность» — небольшая змейка, едва достигающая десятой части от первого, свернулась спиралью у основания третьего столба; «наша совесть» — змей, чуть меньше половины от первого, приблизился к четвертому столбу; «наша вера» — маленькая змейка осталась у ног жреца; «наша надежда» — вновь маленькая змейка приблизилась к жрецу и не двинулась от него ни на шаг... Иофор продолжал освещать лучами-прожекторами стоящих змей, которые постепенно стали раскачиваться и касаться одна другой. Вдруг огромный змей, олицетворяющей богатства, сделал бросок и заглотил наполовину меньшего, олицетворяющего идейность. После этого первый змей еще более возрос и еще больше рассвирепел. Моисей не мог представить себе без содрогания, как этот монстр пожрет всех остальные и поэтому беззвучно попросил жреца: «Остановись, Иофор, и верни все на свои места».

— Лучи из рук жреца стали фиолетовыми, и змей богатства послушно вошел в посох, за ним устремились и остальные. Из Космических далей серебристым эхом донеслись слова жрицы: «Будь осторожен с людьми, Рожденный, не разрешай возрастать безмерно какому-нибудь змею...»

— Вновь руки жреца простерлись над вершиной священного холма. Вновь затрепетал жизнью стоящий в центре ритуальной площадки его посох. Лучи прожектора коснулись посоха, и из него попарно стали выступать священные змеи человеческих качеств — светлый змей мудро приблизился к стоящим неподвижно Моисею и Иофору, а серый змей глупости расположился напротив. Быстро и резко разделились змеи справедливости и несправедливости, доброты и злобы, любви и ненависти, прощения и мести, веры и неверия, надежды и безысходности, смелости и страха правдивости и лжи, милосердия и жестокости... Иофор продолжал освещать вершину холма, которая начала напоминать перевернутое ночное небо с мириадами мерцающих звезд. Звезды возжигались, мерцали и гасли и двоились широкой сверкающей лентой с восхода к закату. Ровные ряды стоящих одни против других змей начали волноваться, раскачиваться и пытаться сожрать друг друга, но попытки их были тщетны, ибо силы и размеры змей были приблизительно равными. Сверкающая, движущаяся широкая лента между рядами змей стала дифференцироваться, и Моисей с Иофором начали различать идущие во времени и пространстве народы. В этот момент змеи разделились на многие миллионы, образовав моментально мириады противоположных качеств и бросились в идущую толпу пилигримов, наполнив каждого сразу двумя противоположностями. И началась главная битва человечества внутри себя — мудрости и глупости, справедливости и несправедливости, доброты и злобности, любви и ненависти, прощения и мести, веры и неверия, надежды и безысходности, смелости и страха, правдивости и лжи, милосердия и жестокости.

— Иофор приблизил к себе пространственно-временный поток идущих людей, и на вершине священного холма возникла золотисто-зеленая земля Мадиамская.

—Пастухи, воины и женщины шли дружно и единенно, вокруг их бескрайних пастбищ стояли скалистые холмы, очаги их давали тепло, скот плодился, дети росли в любви, вере, надежде и смелости. Губы Иофора беззвучно произнесли: «Да будет так!» — и жрец перенес внутренний взор Моисея и свой на земли египетские.

— На протяжении всей ночи молились на священном холме Моисей и Иофор. Пять прожитых лет объединили их, сдружили и вместе с тем свидетельствовали и о том, что пророк и жрец нисколько не изменились ни внешне, ни внутренне. Такие же скромные одежды облекали атлетическую фигуру Моисея, такие же белоснежные одежды были на Иофоре, ничто из приобретенного материального для семейства Иофора не коснулось пророка и жреца, ибо души их были устремлены в прекрасное будущее, сердца были свободны и раскрепощены, а сами они были до предела наполнены высшими Космическими энергиями, которых у человека становится тем больше, чем более человек делится обретенным с окружающими его людьми.

— Максимально внутри себя приближались к Истине пророк и жрец, но это отнюдь не означало, что идущие за ними не допускали просчетов и ошибок. Общие итоги и радовали, и огорчали одновременно, ибо идущие за ними и мерцающие отраженным светом и тьмою пилигримы приближались к Истине на две трети и на одну треть отдалялись от нее.

— Перед пророком и жрецом обнажились черно-серые змеи человеческих грехов, страстей, перед пророком и жрецом обнажились смешанные и переплетенные между собой в самых разнообразных сочетаниях страсте-грехи и грехо-страсти и их бесконечные варианты во времени и пространстве. Ибо каждый человек становился праведником и был похож на других праведных точно также, как в грехах и страстях становился неповторимым и не похожим ни на кого, а только на себя самого.

— Моисей ощутил за собой пружинящую поддерживающую нерушимую стену. Сзади стояли пятеро писцов, и в руках каждого из них золотилась Книга.

— Иофор ощутил за собою теплую пружинящую стену, которая нерушимо стояла во времени и пространстве.

— Только крепко стоящему на родной земле человеку, только имеющему опору спиной о предков и свои собственные добрые мысли, слова и дела, только осознающему себя звеном в непрерывной пространственно-временной цепи бесконечно идущих по земле пилигримов полностью открывается суть взаимоотношений человеческих качеств и проявлений.

— И ударил посохом жреца Иофор, и разверзлась земля поперек идущего и мерцающего потока людей, а Моисей перекинул через возникшую пропасть ажурные конструкции сияющего моста, и пошел поток людей через Книгу светящуюся, играющую словом и пульсирующую мыслью. С шорохом полетели с моста в бездну черно-серые змеи человеческих грехов и страстей, а некоторые люди ухитрялись проносить и сохранять в неприкосновенности свои страсти и грехи, которые вновь поднимали жалящие головы, как только человек проходил Книгу. Поэтому многие шли по созданному мосту еще и еще раз, а некоторые несчетное количество раз.

— Моисей обратился к Иофору: «Почтенный Иофор, в сравнении с тем, что нам еще предстоит совершить, сделанное смотрится таким мелким и ничтожным, что нет никакого смысла восхвалять себя за прошлое.

— Будем же устремлены в Светлое Будущее и поведем за собою свой народ».

— Иофор пробормотал: «Сложен наш путь человеческий...»

— Моисей добавил: «Грехи и страсти людей материализуются в общечеловеческое страдание, и только следуя по нему, человечество в далеком и прекрасном будущем положит конец страданию...»

— Иофор сокрушенно вздохнул: «Легко видеть грехи и страсти других людей, свои же, напротив, увидеть чрезвычайно трудно...»

— Моисей улыбнулся Иофору: «Уважаемый и почтенный Иофор, ищи в людях положительное, будь для них светочем их же доброты, справедливости и любви, и поймут тебя по одному лишь мановению руки твоей, и оценят тебя по одному лишь слову твоему, и возрадуются и возликуют полету мысли твоей!»

— «Хватит ли сил, Моисей...» — Иофор сосредоточенно смотрел прямо в прожигающие насквозь иссине-темные глаза пророка. Смотрел и ждал ответа.

— «Весь мир перед тобой, уважаемый Иофор. Тебе подчинены Космические, Природные и Земные токи энергий, которые струятся по тебе в направлении жаждущих и страждущих. И Рука твоя, почтенный, не оскудеет до тех пор, пока будешь давать людям легко и свободно!»

— Жрец, не мигая, смотрел в глаза пророка и впитывал в себя откровение. Потом встал на колени, распростерся на земле и воззвал к небесам: «Господи, вразуми меня, маленького, грешного и приземленного. Дай силы мне стоять нерушимо на стороне света и добра!»

— Над замершим Моисеем и распростертым Иофором медленно возжигалась заря. Звезды начинали меркнуть, розовато-золотистый свет разливался на востоке.

— Негасимо сияли звезды священного холма.

— И думал Иофор о том, что благо людей, идущих за вождями, есть негасимый свет, освещающий путь вождям и законодателям.

— Впереди перед пророком и жрецом вновь собирались сверкающие дни, вновь готовились проплыть над ними бархатистые звездные ночи откровений и единения, вновь слышалась тяжелая поступь грядущих лет. Моисей наклонился и, как пушинку, поднял на ноги жреца Иофора, слегка прижал жреца к себе, и Иофор почувствовал огромную всеохватывающую силу пророка.

— Познавшие успех возвращались со священного холма полными мыслей и забот о грядущем. Перед ними проходили многочисленные стада, росли дети, мужали юноши, расцветали девушки и уходили из жизни старики. Жизнь продолжалась, жизнь шла своим чередом. И все-таки было прекрасно ощущать себя устремленными в Светлое Будущее.

ГЛАВА 6

ДАЛЬНИЕ ХОЛМЫ

— Из всех спутников Моисея, идущих вместе со стадами к дальним холмам пятый писец был самым неприхотливым и пластичным. Одежды пастуха плотно облегали его подтянувшуюся фигуру, курчавая борода едва достигала груди, посох пастуха он свободно и изящно держал в левой руке, н только походная сума казалась чуть больших размеров, чем те, что носили с собою настоящие пастухи.

— Моисей и пятый писец шли за стадом, тогда как остальные пастухи, в составе которых были третий и четвертый писцы, а также несколько наиболее преданных Ездре воинов, сопровождали идущих животных по бокам. Коровы, быки и овцы сравнительно медленно передвигались в направлении юго-востока.

— Моисей и пятый писец вплотную подошли к каменной плите, которая чуть выдавалась из-под занесшего ее песка с растущей уже на нем колючкой. Пятый писец опустился на колени, отставив в сторону посох и суму, и начал осторожно очищать руками плиту. Под руками пятого писца медленно проступали буквы, писец тщательно пальцами, которые буквально летали над древними текстами, ощупывал и очищал букву за буквой. По мере того, как плита принимала свой первозданный вид, от нее все больше распространялись пружинящие теплые волны знаний.

—Пятый писец начал медленно с перерывами между словами произносить вслух написанное на плите, упомянув в начале о нетленной сущности и брожении в ней жизни. Затем пятый писец нараспев заговорил: «Да обратятся священные имена, встреченные нами на пути нам во благо; да принесет имя Великого Иеговы нам победу; да разрешит Иа осознать божественную связь мировых душ и нашего духа; да наполнит нас Шадам таинственным светом и возвысит сокрытое в нас мужское начало; да поможет Иеве соединиться женскому и мужскому началам и породит уважение к старшим, любовь к ближним и снисходительность к младшим; да будет с нами Элоим, бог гигантов; да осознаем Малека, великую борьбу и единство противоположностей; да проникнем и напитаемся Адонаем, осуществим путь от единицы-начала — начала таинств, приводящих к познанию будущего в пульсирующих сгустках божественных сил и токов энергий; да восхитимся Элем, кто поможет совместить в наших умах казалось бы несовместимое и спроецирует единицу-начало на время, пространство, материю и энергию, пронзит все эти понятия и нанижет на нашу человеческую мысль; да укажет нам второй Элоим на тождества во внешнем и во внутреннем, в ближайшем и в отдаленном, в возвышенном и низменном, в прошлом, настоящем и будущем».

— Слова пятого писца отлетали от него наподобие благоухающих лепестков, образовав прекрасную розу, сверкающую в лучах солнечного света многоцветными радугами, источающую тонкий аромат и усладу глазам в прозрачных капельках росы. Постепенно к внимательно слушающему сказанное писцом Моисею присоединились и все остальные пастухи, один из которых внезапно произнес слова, с легкостью пронзившие тысячелетия: «Моисеев камень!» Другие стали повторять и оглядываться по сторонам, радостно вскрикивая: «Вот еще один, и еще один! Смотрите» смотрите, там у подножия холма стоит еще плита...»

— Третьему писцу понравились очертания высеченных на камне букв, четвертый писец был потрясен звучанию слов и их сочетаниям, воины смотрели на плиты и представляли себе, сколько времени и усилий пришлось затратить людям, чтобы создать такие памятники. А Моисей видел воочию все сказанное пятым писцом, ибо слова писца зависали в пространстве, порождая движущиеся и живущие картины, отражаемые нашим сознанием и проецируемые на существующие вне нашего сознания и не зависимо от него вещи, явления, предметы - физические и духовные конструкции окружающего мира. Вначале Моисей подумал, что нужно привести все плиты в порядок, потом же увидел, как через многие столетия часть плит будет вдребезги разбита теми, кто побьет их камнями наподобие живых людей.

—Пятый писец, чувствующий мысли Моисея на расстоянии, склонился перед плитой, обнажив голову и согнув спину. Блестящая лысина и выступающие на спине позвонки привлекли внимание слушающих и на время заставили всех направить мысли совсем в другом направлении. Пока каждый на свой лад думал о быстротечности времени, пятый писец цитировал избранные места из Книги Моисея и аккуратно закрывал плиты слоем песка, водрузив куст колючки точно на то место, где он рос.

— Пастухи разошлись по своим местам, стадо продолжало двигаться на юго-восток, губы пятого писца, идущего рядом с Моисеем, неслышно шевелились, повторяя священные тексты Книги, а Моисей шел и думал о том, что выбитые с такой тщательностью имена богов на каменной плите несут в себе накопленные человеком знания, и что со временем для выражения этих знаний будут найдены другие слова и понятия, которые сменят имена богов точно также, как впоследствии новые слова и понятия заменят устаревшие. Не будет меняться только суть, а люди будут побивать словами устаревшие понятия и слова, придавая первостепенное значение формам и не вдаваясь за недостатком знаний и отпущенного им времени в содержание. Поэтому в Книге не должно быть оголенных формулировок, все должно быть взаимосвязано и закрыто словами, пусть лучше отвергнут всю Книгу целиком, чем побьют словами отдельные положения и формулировки. Ибо отвергнувшие восхитятся со временем новыми знаниями и будут вынуждены вернуться к Книге, как от дальних холмов возвратятся пастухи к своему священному холму. Моисей обратил внимание на то, что стадо разошлось по равнине на большое расстояние. Пророк сконцентрировал в себе токи энергий и направил их бросками своих мыслей к ушедшим далеко на фланги пастухам. Мысли Моисея передались людям, те закричали, замахали своими посохами, резко засвистели сопровождающим стадо собакам, собаки бросились наперерез идущим животным, стадо зашевелилось и стало медленно собираться воедино. Пятый писец внимательно следил за Моисеем, и в такт достигающим его самого волнам энергий, исходящих от пророка, видел пульсирующий свет над головой Моисея, видел лучи света, исходящие из рук Моисея и ослеплялся золотящимися мыслеформами, отлетающими от Моисея во время и пространство его окружающее. Моисей чувствовал внимание пятого писца и старался ему помочь в восприятиях информации, ибо все человеческое существование суть взаимоотношение человека и информации. Помощь Моисея отлагалась резонансами и гармониями, увеличивая спектр восприятия и неизмеримо возвышая возможности ^ взаимодействиям с окружающим миром. Пятый писец блаженствовал всем своим существом, но вместе с тем прекрасно понимал, что все оплачено пророком и идет за счет жизненных энергий Моисея, но отнюдь не за счет его самого. Пятый писец подошел к Моисею и, смущаясь как всегда перед пророком, просительно произнес: «Не чувствую себя достойным получать столь щедрые милости, о великий!» В этот момент над Моисеем возник огромный светящийся столб высших энергий, вознесшийся к небесам и пролившийся на землю серебрящимися токами энергий, достигнувшими многих сотен тысяч людей в громадном регионе.

— Пятый писец удостоился ощутить связи пророка с мирозданием и людьми. Теперь он шел за Моисеем и откровенно молился за своего кумира. Молитва пятого писца соединилась с молитвами других людей, и Моисей ощутил волны тепла, окружающие его со всех сторон.

— В это время стали подходить пастухи, у всех были озабоченные лица, они собрались перед Моисеем и указали на огромное облако пыли, передвигающееся к северу. Моисей уже давно наблюдал за идущими по пустыне многочисленными людьми, вооруженными и спешащими.

— Моисей приказал остановить стадо, окружить его и ни в коем случае не разрешать ему двигаться. Через некоторое время животные остановились и стали медленно передвигаться кругами, отщипывая скудную зелень. Небольшая пыль, поднятая стадом, осела. Пятый писец чувствовал, как между стадом и пылящимися вдали массами людей возникла непреодолимая для переноса информации стена.

— Около трех часов стояло стадо на месте, потом двинулось к водопою.

— Разделенное пастухами на три потока стадо текло к трем расположенным в полукилометре один от другого глубоким колодцам, закрытым сверху от песка тонкими каменными плитами. От колодцев шел каменный сток к поильням, куда и подошло стадо. Пастухи равномерно вычерпывали кожаными мешками, привязанным к плетеным волосяным веревкам, голубоватую прохладную воду. От скрытого напряжения лица пастухов багровели, вены на лбах вздувались, на руках и спинах резко контурировали группы мышц. А вода все текла прозрачными голубоватыми струями. Напившиеся животные удовлетворенно отдувались и нехотя уступали свои места у поилки. Пятый писец залюбовался работающим Моисеем, поднимающим кожаную бадью легко и бережно и сливающим в сток все до последней капли. Пятый писец несколько раз порывался сменить своего кумира, но Моисей все время осаживал писца мысленно — у писца где-то внутри звучали и переливались серебристо-розовато-зелеными красками слова пророка: «Отдохни, уважаемый, тот человек, кто вырыл колодцы, вполне заслуживает от меня несколько сотен поклонов!» У других же колодцев пастухи уже трижды сменили друг друга, а Моисей все вдохновенно трудился, писец обратил внимание, что поилки все время стоят полными воды, ибо животные не успевали ее выпить, как вода снова и снова устремлялась по стокам.

— Внезапно пятый писец почувствовал всем своим существом присутствие постороннего человека. По спине и груди пятого писца прошел холодок, волосы на руках встали дыбом, он стал вращать в стороны глазами, не двигаясь и соблюдая осторожность. В мареве перегретого воздуха перед пророком пятый писец различил неясные контуры мужской фигуры. Мужчина был высок ростом, строен как юноша, на голове его была целая копна развевающихся седых волос, в руках он держал старинное приспособление для рытья колодцев, а перед ним лежали свернутые в трубку надписанные листы папируса. Мужчина тоже поклонился пророку и указал рукой вглубь колодца.

— Набежал чуть заметный ветерок, пятый писец : изменил свою позу, переступил с ноги на ногу, и образ мужчины был им утерян. Последними заканчивали утолять свою жажду овцы. Моисей вынул последнюю кожаную бадью, наполненную лишь наполовину, протянул ее с улыбкой пятому писцу и попросил того утолить жажду и наполнить небольшой мех, висящий у писца рядом с сумой. Писец торопливо проделал все предписанное Моисеем, ощутил прелесть холодной воды и неуверенно спросил: «Что же мне делать, о великий? Почему образ мужчины, отрывшего колодец, указал мне вглубь колодца? Чем заслужил я такое доверие?» Моисей аккуратно слил все остатки воды в поилку и коротко ответил: «В поток твоего существования, уважаемый, проникла информация, хранящаяся в тайне многие годы. Твой поток не замутнен корыстями и жадностью, ты сам являешься человеком чистым и дающим. Вот и воздано тебе по заслугам — бери и передавай людям во благо!» С этими словами Моисей поманил к себе пятого писца, пригнулся перед ним и расправил руками края кожаной бадьи, в которую пятый писец наступил ногами и взял в руки плетеную из волоса веревку. Моисей легко приподнял пятого писца над землей и стал медленно и осторожно опускать того в глубокий колодец. Внезапно голос пятого писца попросил остановить спуск, натяжение веревки ослабло, потом опять усилилось, и Моисей поднял пятого писца на поверхность. В руках пятого писца находились три свитка старинных манускриптов, глаза сияли, и весь внешний облик свидетельствовал о том, что тот готов был делиться со всеми подряд и рассказывать о произошедшим. Моисей спокойно помог пятому писцу выбраться из бадьи и спросил: «Почему ты не взял и драгоценности, что лежали рядом?» Пятый писец, не задумываясь, сразу ответил: «Они не для меня были предназначены, не мне их и брать». Моисей тихо сказал: «Поэтому думай, прежде чем кому-нибудь рассказывать о произошедшем — предназначено ли это знать тому человеку, которому тебе не терпится рассказать».

— Пятый писец аккуратно прятал поднятые из глубины колодца рукописи в свою походную суму. Потом подошел к колодцу и помог Моисею закрыть его тонкими каменными плитами.

—Разделенное на три потока стадо постепенно сливалось воедино.

ГОЛУБЫЕ ОГНИ ПАСТУХОВ

— Третьему, четвертому и пятому писцам ночное небо стало таким же привычным, как и пастухам. Висящие над людьми созвездия и звезды становились привычной картиной, которая, повторяясь из ночи в ночь, влекла писцов от созерцания к проникновениям и обобщениям. Костер начал затухать. Пятый писец с кряхтением поднялся и пошел во тьму. Через некоторое время он вернулся с большой охапкой колючки, которую стал подбрасывать в разгорающийся костер. Моисей сидел задумчиво и неподвижно в окружении писцов и нескольких пастухов. Пророк думал о том, что человеку столь же трудно проникнуть в мироздание как и, в самого себя. Стадо достигло мест, где жила в пещерах среди скал община святых людей. Третий и четвертый писец должны были некоторое время пожить в общине, чтобы познакомиться со святыми текстами и многочисленными рукописями, хранящимися в общине. Иофор направил в подарок общине около двух десятков овец, трех самых лучших коров и молодого быка. Третий и четвертый писцы заодно должны были научить общинную братию обращаться с животными — кормить, поить их, стричь овец, доить молоко и хранить полученные продукты питания. Третий и четвертый писец горячо обсуждали между собою вопросы своего житья среди братии, получения необходимой информации из священных текстов и книг и последующее возвращение в семейство Иофора. Моисей же смотрел на них и провидел, что писцы никуда из общины не уйдут, а останутся в ней до конца своих дней. Где-то через многие годы впереди Моисей видел свою встречу с настоятелем общины, который выходил ему навстречу в сопровождении братии, сурово и отрешенно смотрел Моисею прямо в глаза, потом поворачивался к идущим следом и повелительным жестом заставлял всех встать на колени перед пророком, а сам склонялся до самой земли ниц и припадал к стопам пророка. Моисей физически ощущал в своих объятиях иссохшее тело настоятеля и духовно был радостен высоте его светлого духа и потрясающей силе воли. Но все это было далеко впереди, сейчас же писцы и пастухи обернулись к темнеющей скале, за которой начинались общинные земли.

— Костер затрещал, разбрасывая кругом голубые искры, часть из которых устремилась вверх и была отнесена легким ночным ветерком по направлению к скале. Третий писец проследил за полетом затухающих искр и вдруг воскликнул: «Смотрите, смотрите, скала вся светится голубыми огнями! Смотрите, как огни возжигаются и переносятся с места на место!» Остальные с удивлением смотрели на третьего писца и крутили во все стороны головами.

— Перед Моисеем давно уже вся скала пылала голубым огнем, но пророк молчал, ибо знал, что человек получает информацию из окружающего мира только в части его касающейся. И там, где для одного возникает сияние, для другого вспыхнет факел, для третьего возгорится светильник, для четвертого замерцает искорка, а для пятого не будет ничего особенного, и все останется без изменений. Кому же в таком случае верить, к кому более всего прислушиваться — восхищенному или внимать недостойному? Каждый прав по-своему, ибо происходящее вокруг не зависит от нашего человеческого сознания и, отражаясь в нем, находится одновременно и вне его.

—Голос третьего писца звал всех остальных за собой: «Смотрите, вон там у основания зажигается голубой огонь! Смотрите внимательно, вот он начал перемещаться вправо и вверх, видите?» Первым откликнулся четвертый писец, потом огни стал различать пятый, затем все пастухи радостно загомонили, взмахивая руками и указывая на перемещающиеся языки голубого пламени.

— Постепенно голубые язычки света стали меркнуть и исчезать в возгорающихся красках рассвета. Пастухи и писцы направили стадо па общинные земли. В утренней тишине раздалось протяжное мычание, блеяние, стук копыт передвигающегося большого стада отдавался гулом и эхом среди скалистых уступов.

— Среди скалистых уступов видны были округлые небольшие входы вовнутрь скал, узкие каменные тропы с отдельными ступенями вели прямо ко входам. На фоне светлеющих в дневном свете скалистых стен стали различаться стоящие фигурки людей, одетых в выжженные на солнечных лучах коричневатые одежды. Несколько человек спускалось в долину навстречу идущим во главе стада Моисею, писцам и пастухам. Пастухи быстро и профессионально отделили от общего стада дары Иофора, овцы стояли и жались к коровам, бык спокойно и невозмутимо пощипывал скудную желтоватую растительность, коровы же вытянули вперед уши и усиленно вдыхали влажными носами. Третий и четвертый писец остановились около даров.

— Моисей был в этих местах впервые. Однако спустившийся с уступов скал настоятель общины направился прямо к пастуху, стоящему в окружении людей и животных.

— Маленькая и сухая фигура настоятеля приблизилась к Моисею вплотную, пройдя сквозь расступившихся пастухов. Только пятый писец остался стоять рядом с Моисеем, касаясь своими одеждами одежд пророка. Настоятель поклонился низко Моисею, который в ответ склонился еще ниже. Тихим и приятным голосом настоятель проговорил: «Трудно тому, кто отрешается от человеческих привязанностей и мирских забот. Здесь мы можем себе позволить жить в отказе от страстей, желаний и радостей общего существования. Наш путь тяжек, ибо мы преодолеваем тяжкую и трудную дорогу обманов, сомнений и обид. Что заставило вас сделать такой большой крюк и отклониться от обильных пастбищ в сторону?»

— Моисей ответил настоятелю так: «Тому, кто преодолел свою привязанность к людям и пришел в это святое место, остается преодолевать самого себя. Пока в людях не угасло желание существовать на земле, кроме пищи духовной, что вижу я у вас, уважаемый, в изобилии, нужна и пища телесная, в чем вы все испытываете большой недостаток. Примите от почтенного Иофора дары - коров, быка и овец. И не беспокойтесь за них, ибо вместе с ними у вас остаются два почтенных и достойных человека». — И Моисей указал в сторону стоящих третьего и четвертого писцов. — «Люди они скромные в жизни, ибо духовное несравнимо возвышают над телесным, склонны к чтению книг и спокойным и вразумительным беседам».

— Настоятель с вниманием выслушал пророка и коротко ответил: «Да будет так, как сказано тобой и не иначе!» Сопровождающие его двое истощенных и согнутых спинами мужчин молчали. Они так ничего и не ответили на вопросы пастухов о том, почему столько огней ночами возгорается на одинокой скале. Зато настоятель повернулся к пастухам и сказал, что видеть эти огни дано людям чистым и высокодуховным, что такие огни братия удостаивается зреть один раз в году после длительных молитв, постов и других благочестивых действий. Остальным же людям увидеть эти огни можно только в присутствии человека святого при жизни. При этих словах настоятель еще раз низко поклонился стоящему перед ним в пастушьих одеждах Моисею и тихо прибавил: «Да будет благословен твой жизненный путь, о великий!» И эти слова расслышал лишь пятый писец.

— Наступило время прощания с третьим и четвертым писцами. Они поочередно подходили к каждому пастуху и говорили добрые и хорошие слова, пастухи же смущенно молчали. Пока писцы прощались между собой, пастухи сложили из своих походных сум несколько сыров, один обзидановый нож, пять мотков плетеной из волоса веревки, кожаную бадейку для воды и все свои запасы сушеного мяса, завернув все это в кусок чистого материала. Третий и четвертый писцы подошли к Моисею и громко, не стесняясь окружающих, навзрыд зарыдали. Их плечи подрагивали, слезы лились по загоревшим на Солнце лицам, стекали по бородам и падали в пыль.

— Каждый человек по-своему завершает этап жизненного пути и устремляется дальше. Что сказал писцам Моисей, не слышал никто.

— Медленно передвигалось стадо, молча шли вокруг него пастухи. Постепенно встреча с общинной братией у каменного монастыря отходила в прошлое. Пятый писец шел за Моисеем и все время хотел, но никак не осмеливался что-то спросить. Пыль, поднятая стадом, оседала на одеждах и лицах. Поэтому, когда пятый писец все-таки отважился задать свой вопрос, лицо и борода его были припудрены беловатой пылью, и только большие грустные, наполненные слезами расставания глаза глядели печально на пророка. «Они никогда больше не вернуться к нам?..» Вопрос пятого писца повис вместе с клубами поднятой пыли в перегретом воздухе. Моисей долго шел молча, потом приблизился к пятому писцу, положил тому свою мускулистую и сильную левую руку на плечи и ответил: «Порадуемся за наших товарищей, ибо они полностью смирили свой разум и ничего дурного не сделают своему телу. Они преисполнены решимости и мысль их звучит и играет всеми цветами радуги на пути к мудрости. Пусть они делают так, чтобы мудрость их увеличивалась».

— Пятый писец чувствовал себя защищенным, постепенно он смирялся с потерей на пути и все более убеждался, что его собственные сетования и страдания ни к чему хорошему не приведут, а только отвлекут его от добрых и полезных другим людям дел. Плечи его расправились, он отряхнулся от слоя покрывшей его пыли и громким гортанным голосом направил собак к отставшим от стада животным. Крику пятого писца ответили пастухи, и стадо стало сбиваться в единое целое.

— К вечеру пятый писец, смотрящий в направлении пройденного пути, вдали почти у самого горизонта увидел все увеличивающуюся полоску поднятой пыли. Кто-то очень быстро приближался к остановившемуся стаду.

— Моисея вывели из сосредоточенной задумчивости крики пастухов, которые все до одного показывали руками в направлении двух приближающихся точек. Острый глаз пастухов различал на расстоянии десятков километров отставшую корову или овцу. Поэтому пастухи уверенно и непререкаемо заявили: «К нам приближается скачущий всадник, рядом с которым лошадь без седока, значит важные вести несет». И самые нетерпеливые побежали ему навстречу.

— Наверное, нет более восхитительного зрелища, когда передвигающиеся всю жизнь пешком глядят на скачущего во весь опор и как бы летящего над землей всадника.

— Всадник плавно обогнул спешащих ему навстречу, приветственно помахав им рукой, во весь опор, не снижая скорости, и даже, как показалось окружающим, увелича ее до предела, достиг Моисея, спрыгнул с коня прямо в протянутые руки, крепко обнял Моисея и громко закричал: «Второй сын родился у тебя! Второй сын родился! Сепфора шлет тебе привет! Моисей, у тебя второй сын родился!»

— И только тогда все признали в прискакавшем Ездру, ибо ранее до него в семействе Иофора никто не умел обращаться с лошадьми. Ездра поманил к себе стоящих поодаль пастухов и попросил: «Берите их за поводья и медленно прогуляйте вокруг стада три раза, потом отпускайте кормиться, они уже привыкли и никуда не отойдут».

— Всю ночь вокруг костра раздавались песни, и пастухи танцевали свои незамысловатые танцы, и Моисей, и Ездра веселились от души. Пятый писец радовался так, как будто бы это у него родился сын. Моисей улыбался, глаза его лучились радостью, от него на окружающих людей исходили волны энергии, которые людей зажигали, объединяли и направляли. Ездра рассказывал про домашние дела, про вернувшихся из египетской земли гонцов, про успехи своих воинов, про ожидающих своих мужей жен и детей, про Иофора и про многое другое. Из слов Ездры вставали золотящиеся в солнечном свете одноэтажные дома, пастухи видели лица близких и друзей, ощущали привычные родные ароматы, слышали родные звуки и безмерно радовались этому.

В ПОИСКАХ ОБЩЕЙ ДУХОВНОЙ КОНЦЕПЦИИ

— Под звуки голоса Ездры, рассказывающего о жизни и заботах семейства Иофора, Моисеи все больше погружался в глубокие раздумья о судьбе живущих сейчас, о продолжающейся бесконечно жизни и о том, где и в чем обретать людям гармонии для наиболее целесообразных взаимоотношений с суровым и справедливым окружающим миром.

— В людях ли искать, у богов ли черпать?

— Моисею вырисовывалась общечеловеческая цель прежде всего в том, чтобы научиться постигать и использовать во благо себе и всему окружающему свою собственную человеческую суть. Вот для чего нужна народу некая непререкаемая универсальная духовная общечеловеческая концепция, некая многогранная, многоуровневая и многоплановая чистейшая Идея, которая определит пути человеческие внутри человека и в общем паломничестве пилигримов. Идея должна защищать от социальных бедствий и бурь, она должна предохранять человека в благополучные и счастливые периоды его жизни, она должна объединять и пресекать разъединение. Во взаимоотношениях с человеком как носителем Идеи она должна будет способствовать возникновению максимальных гармоний человеческих во времени и пространстве, в энергиях и материях, в утверждениях и отрицаниях, в войне и в мире. Она должна напитать человека во внешнем и во внутреннем, в ближайшем и в отдаленном, в конкретном и в абстрактном, на земле и на небесах. Она должна быть равнозначащей на протяжении тысячелетий, начиная зыбким маревом настоящего и кончая прекрасной инфраструктурой далеко Светлого Будущего.

— Перед мысленным взором Моисея проходила его собственная жизнь. Вновь прекрасная жрица Великого Фараона бога Ра вела пророка на ритуальную площадку золотящейся в солнечных лучах и серебрящейся в мерцании звезд пирамиде. И впервые Моисей взглянул на всю эту изумительную картину со стороны. Спокойно и бесстрастно наблюдал пророк восхождение на шестиступенчатую пирамиду. Жрица с распущенными по плечам волосами, искрящимися в темноте, крепко держала в своей маленькой, крошечной в сравнении с рукой пророка, руке руку Моисея. И впервые шестиступенчатая пирамида обрела реальность, ибо воспринималась со стороны человеческого внешнего так:

МАТЬ

ПРИРОДА

РЕБЕНОК ЖИЗНЬ МИР ГАРМОНИЯ

РОДИНА ЗДОРОВЬЕ ВЕРА ОТЕЦ СЕМЯ

ДОБРОТА ЛЮБОВЬ ЗНАНИЕ МУДРОСТЬ ПОЭЗИЯ

ЧЕСТЬ БОГАТСТВО СЧАСТЬЕ РАДОСТЬ БЛАГОПОЛУЧИЕ

— И открылось пророку все самое лучшее, что обретает человек в своей быстротекущей жизни, некое сверкающее и играющее всеми цветами радуги, греющее сердце, дающее силы и восхищающее душу пульсирующее, вибрирующее и проникающее диффузиями духовное образование, наиболее дорогая часть окружающего человека информативного Апофеоза, перед которым все люди ничтожны и совместно с которым все велики.

— И подумал Моисей: «Как же быть с внутренним душевным, как примирить человека с многочисленными богами, ибо могут люди разъединиться и разбежаться в стороны, став беспомощными наподобие растопыренных пальцев в сравнении со сжатым кулаком». И услышал внутри себя чарующий голос. Замер Моисей, ибо ждал самого заветного, того, что должно было вдохновлять и восхищать его на протяжении всей жизни на подвиги во имя веры, надежды и любви. Руки жрицы сжались в кулаки, внутри которых стала накапливаться огромная сила, она приподнялась на цыпочки и поднесла руки к лицу пророка, разжала пальцы, из которых хлынули потоки пульсирующей, вибрирующей и светящейся информации и прошептала: «Бог един!»

— И осознал пророк, что стоит у истоков первой и древнейшей религии иудаизма и восславил одного и всемогущего бога иудеев Яхве, поклявшись перенести в сознание людей «всю совокупность природных и общественных атрибутов множества богов...», ибо только идея абсолютной власти и высшего суверенитета единственного бога позволяла его народу идти сквозь трудности и испытания, сохранять единенность и монолитность, увлекая своим примером и остальные народы.

—Почти три часа во время путешествия за идущим стадом любовался и восхищался Ездра сосредоточением пророка. А вокруг стоял гул от ударов копыт, висела в воздухе мелкая пыль, раздавалось блеяние овец, мычание коров и короткое взлаивание собак. Пятый писец также не отрывал восхищенного взора от Моисея. Вокруг головы Моисея пульсировала радуга света, где розовые цвета сменялись красными, где на голубом греющем фоне возникали золотые молнии мыслей, где все окружающее светлело и напитывалось мощнейшими духовными энергиями.

— Наконец пророк очнулся от дум и улыбнулся Ездре и пятому писцу, который спросил Моисея: «О великий, мои письменные принадлежности в полном порядке, и я готов к работе. Пожелаешь ли продиктовать мне думанное тобою во блага народа нашего?»

— Ездра добавил: «Стадо можно остановить для отдыха, если начнете работать».

— И Моисей сказал: «Основная Идея должна пронизывать всю Книгу, а не лежать на каком-нибудь отдельном листе. И Книга начнется с рассказа о наших пращурах, ибо для главнейшего дела своей жизни человек должен призывать в помощь и для поддержки своих близких и родных, своих соратников и сотоварищей. Человек обязан окружить себя своими сторонниками, теми, кто станут его продолжением в делах, словах и в мыслях». Солнце стояло в зените, земля перегрелась, шерсть на шкурах скота выгорела и была блеклой. Мужчины шли, опираясь на пастушьи посохи, лица их были смуглы и морщинисты, фигуры гибкие и подвижные, мысли чистые и светоносные. Смотря прямо в большие печальные глаза пятого писца, Моисей продолжал: «В Книге будем славить бога наших предков Авраама, Исаака и Иакова. И воздастся нам».

— Мужчины продолжали свой нелегкий путь. Оставалось всего несколько дней, чтобы замкнуть огромную окружность, по которой прошло стадо, принадлежащее семейству Иофора. Ездра думал о своих военных обязанностях и вспоминал совет Моисея о том, чтобы шире использовать лошадей для передвижения. Пятый писец думал о Книге и своих сотоварищах, которых он оставил навсегда. Пастухи вспоминали своих любящих и заботливых жен и думали о том, что лишь присутствие пророка среди них делает поход безопасным и приятным.

— Мысли простых людей устремлялись к Моисею со всех сторон.

— Моисей шел во главе сил света, и это было для него столь естественно и обычно, что никто не задумывался о том предназначении, которое необходимо ему было выполнить при жизни и после нее.

— Пятый писец ждал и никак не мог дождаться того часа, когда вновь начнется непосредственная работа над Книгой, он продумывал во всех деталях и подробностях организацию труда оставшихся трех писцов и приходил к выводам, что они обязательно справятся.

— Ездра знал, что Моисея ждут собравшиеся у Иофора священнослужители и жрецы, но ничего не говорил об этом пророку, не считая себя в праве убыстрять причинно-следственные взаимоотношения Моисея с окружающим миром.

— Стадо медленно приближалось к дому.

ВЗАИМНЫЕ РАДОСТИ ЖЕН И МУЖЕЙ

— Жрец и священнослужитель Иофор отдал распоряжение никому не беспокоить в течение нескольких дней тех, кто возвратился вместе со стадом. Женщины стояли у ворот своих домов в окружении детей — дети были всюду, они держали матерей за одежды, резвились вокруг и сидели или спокойно лежали на руках. Семейство Иофора встречало мужчин своим главным и основным богатством. Отцы приближались стремительно, в их быстрых шагах и устремленности, в их улыбках и радостности, в их желании скорее обнять жен и детей проявлялась извечная суть человечности и доброты. Дети проявляли сдержанность, некоторые уже успели отвыкнуть от отцов и настороженно следили за загоревшими и похудевшими мужчинами. Женщины изо всех сил тянулись навстречу. Сепфора стояла перед подходящими мужчинами в своем лучшем праздничном платье и держала на руках маленький сверток, из которого выглядывало личико новорожденного. Старший сын Гирсам радостно сверкал глазами и держал в руках миниатюрный посох пастуха, подарок отца. Моисей встретился взглядом сразу со всеми вместе, его пронзительный иссине-темный взгляд вобрал в себя жену и сыновей, Сепфора не выдержала и бросилась со всех ног навстречу мужу. Моисей принял у нее младшего сына, поднял его высоко вверх на поднятых руках и восславил и возблагодарил богов. Гирсам ловко подпрыгнул и повис на шее у отца, прижимаясь к его большой и широкой груди. Сепфора обняла Моисея за талию и прижалась к мужу своим сердцем. Сердце Сепфоры стучало звонко и радостно. Моисей перехватил младшего сына одной рукой, а другой обхватил сразу и старшего сына и жену, бережно и мягко приподнял их, прижал к себе и понес на виду у всех. Гирсам громко кричал: «Смотрите, мой отец вернулся с пастбищ! Это он разогнал всех львов, это вернулся мой отец!» И крепко-накрепко прижимался к отцу. Сепфора вдруг ни с того, ни с сего заплакала, слезы текли у нее по лицу, и она не думала их скрывать, глаза ее сияли, и взгляд перебегал с одного мужчины своего дома на второго и потом на третьего. Мужчины были радостны и счастливы безмерно. Новорожденный моментально воспринял ритм сокращений сердца отца и лежал у него в руках безмятежно улыбаясь. Гирсам потрясал своим посохом, прижимался к отцу и продолжал кричать: «Мой отец пришел со стадом! Теперь мы будем с ним играть и пасти коров и овец! Отец научит меня ездить верхом на лошадях!» В эти святые для каждого человека мгновения Моисей вспомнил своего отца, вспомнил мать, вспомнил старого раба и сестру Мариам — всех тех прекрасных людей, кто окружал его в детстве. Перед ним на мгновение мелькнуло лице жрицы Великого Фараона бога Ра и послышался ее чарующий голос: «Будь счастлив. Рожденный! Будь радостен, Рожденный! Будь источником человеческих вдохновении!..»

— Кругом раздавались радостные возгласы, люди бросались друг к другу в объятья, и можно было сразу определить, кто из супругов в семье занимает ведущее положение.

— Соседка Сепфоры Рахиль томно прижалась к своему мужу и влекла его за собой в дом мимо стоящих Моисея, Сепфоры и Гирсама. При этом Рахиль умудрилась оттопырить свой пружинящий зад так, что должна была им коснуться Моисея. Моисей собрался мысленно отодвинуть сладострастную Рахиль чуть в сторону, но увидел, как это проделывает Сепфора, рассмеялся, передал Сепфоре новорожденного, а Гирсама высоко подбросил вверх над своей головой. Гирсам взлетел и прокричал: «Отец научит меня сражаться на посохах пастухов!» Рахиль проходила мимо пятого писца и так теранула его своим бедром, что пятый писец покраснел и потупился со слезами смущения. Юдифь вертелась со своим мужем между людьми и не думала никуда уходить до тех пор, пока не насмотрится и не наслушается вволю. Сарра скромно подошла вместе с мужем к стоящему с женой Моисею и поблагодарила пророка за заботу о здоровье ее супруга, ибо муж рассказал, как Моисей лечил его от болей в груди и кашля. Муж Сарры выглядел так, словно вернулся из путешествия, где только и делал, что отдыхал.

ЖИЗНЬ НА НАС НЕ КОНЧАЕТСЯ

— К Иофору прибывали все новые и новые гонцы, которые несли добрые вести о подходе жрецов и священнослужителей. Жрецов размещали в домах, выделяя им самые лучшие помещения. Последними прибыли священнослужители из египетской земли.

— Священнослужители дружески обнимали друг друга, каждый был равен другому, никто не обращал внимание на то, как другой на него взглянул, как подал руку, никто не лез вперед, расталкивая остальных острыми локтями, ибо жрецы чувствовали в себе уверенность и. постоянность, чувствовали за собой людей и земли, а — самое главное — знали и верили в свое предначертание. Пройдет время, и люди изменятся, только в лучшую ли сторону?

— Воины Ездры несли свою службу вокруг священного холма. Теперь Ездра менял воинов трижды на протяжении суток, воинам не надо было перенапрягаться, и они могли отдохнуть в течение ночи или дня.

— Над священным холмом непререкаемо восставал дух сурового и справедливого бога сердца человеческого Иеговы, равно награждающего за праведные дела и карающего за дела греховные. И каждый из священнослужителей почувствовал бога в своем сердце теплом и пурпуром, каждый осознал величие бога на холме ли, в долине ли, под открытым небом и под крышей. И в этом были все едины.

— И приняли решение жрецы о том, что отныне и навсегда вести за собой народ в преклонении перед Иеговой и в исполнении тех законов, которые написаны в Книге Моисея.

— И еще решали целый ряд таких вопросов, которые другие никогда и не заметили бы на своем жизненном пути. Из египетской земли, прибывший на носилках в золотых украшениях и богатых одеждах, привез с собою пенящийся и опьяняющий напиток и более десятка рецептов его приготовления из вьющегося растения, которое можно разводить на полях. И здесь возникли ожесточенные споры.

— Наконец Иофор не выдержал и обратился к Моисею: «О великий, помоги охватить разумом и принять нам правильное решение, ибо жизнь на нас не кончается, а будет продолжена в ваших детях, внуках и правнуках. Провижу, что пьющий его не возвысится в своей жизни ни разумом, ни богатством, ни влиянием на окружающих молитвой в честь бога Иеговы».

— И Моисей ответил: «Как поступаешь сам, так поучай и другого. Этот напиток никогда не осветлит и не возвысит человека, ибо употреблять его также приятно, как и делать дела, не требующие рассуждений и в забвении совести и морали».

— Иофор продолжил: «О великий, относятся ли твои слова равно к жрецу, к пастуху, к воину и пахарю?»

— И Моисей ответил: «Относятся равно к посвятившим себя суете, цепляющимся за удовольствия и теряющим здоровье».

— Иофор продолжил: «Что же мешает человеку часть своей жизни посвятить суете, цепляться за удовольствия и терять здоровье?»

— И Моисей ответил: «Суетящийся, цепляющийся за удовольствия и теряющий здоровье что внесет в общее дело, что оставит своим детям после себя и чем будет полезен окружающим его в жизни людям? Общему делу от человека нужны душевность, сердечность и энергичность, детям надо оставлять духовные и материальные ценности, а окружающим людям отдавать мыслью, словом и действием. Никому не нужен человек, стоящий в стороне, оставляющий детям долги и беспомощный во взаимоотношениях с окружающими людьми».

— Жрецы впитывали в себя все сказанное пророком.

— Дивные и непривычные слуху современного человека песнопения жрецов возвещали двенадцать границ мира, упоминая северо-восток, юго-восток, северо-запад, устремляли в высоты и глубины частей света. С именем сурового и справедливого Иеговы жрецы упоминали двенадцать знаков Вселенной Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей и Рыбы, или двенадцать месяцев года. Их уверенные голоса возвещали о скрытых закономерностях между умеренностью, воздухом, грудью и алефом; землей, холодом, животом и мемом; небом, теплом, головой и шипом и всевозможными комбинациями между этими понятиями. Только в полном сосредоточении и вслушиваясь изо всех сил можно было понять, что Сатурн имеет отношение к субботе и ко рту; что Юпитер связан с воскресеньем и правым глазом; что Марс олицетворяет понедельник и левый глаз; что Солнце связано со вторником и правой ноздрей; что Венера простирает свое влияние на среду и левую ноздрю; что Меркурий царствует в четверг и в правом ухе; что Луна — царица пятницы и левого уха; что все это — как уже знает пятый писец — отражено в бете, гимеле, далете, кафе, пе, решь и тау. Чудно, не правда ли? Или это только на первый, мимолетный, поверхностный и высокомерный взгляд с высоты горделивой цивилизованности? Пение звучит и далее...

— Стоящие вокруг священного холма воины поигрывали своим оружием и слушали долетающие до их слуха мелодии, совсем не вдумываясь в содержание . слов. Некоторые пробовали напевать запомнившиеся мотивы, но, кроме легко головокружения, ничего не ^ достигли.

— Воины Ездры все эти дни трудились изо всех сил, они были о охотниками, и рыбаками, и пекарями, и уборщиками, ибо выполняли святое дело встретить на высшем уровне высоких гостей, обеспечить вокруг прядок, накормить и напоить гостей и показать им все вокруг так, чтобы не столько порадовать их, сколько пролить бальзам в душу Иофора. И воинам было, что показать. Разрослись дома семейства жреца и священнослужителя Иофора, увеличилось количество людей, ибо взрослые ходили в окружении резвящихся и подрастающих детей, сияние улыбок которых затмевали все на свете. Вокруг стали зеленеть сады и нивы, громадные стада уходили во все стороны от поселка. Пастухи могли моментально сменить посохи на любое оружие. А самое большое достояние заключалось в дружбе с соседями, которые по первому зову дружно и единенно становились локоть к локтю с семействами жреца и священнослужителя Иофора.

— Жрецы и священнослужители медленно передвигались вокруг, оглаживали свои длинные бороды и воочию убеждались, к чему приводит единенность помыслов, усилии и веры в сурового и справедливого Иегову. Жрецы и священнослужители останавливались и заговаривали с мужчинами и женщинами, внимательно вслушиваясь в музыку звучания человеческой речи, убеждаясь, что люди довольны, радостны и оптимистичны. Гости исподволь интересовались военными действиями семейства Иофора и пожимали плечами, когда сопоставляли мирную жизнь и такое количество воинов. Но каждый в конце концов живет по-своему.

— Все жрецы и священнослужители, за исключением прибывшего на носилках и украшенного золотыми побрякушками, питались скромно, соблюдая постоянный пост. Иофор старался угостить своих гостей самой вкусной едой, которую можно было достать на земле Мадиамской и за ее пределами. И прибывший из египетских земель отдавал всему должное внимание и уделял максимум времени.

— Моисей и Иофор с интересом слушали прибывшего из египетских земель и отдавали должное не только его аппетиту, но и остроте разума. Жрец вкушал мясо в красном соусе и рассуждал о том, что давным-давно пора построить скинию, ибо на священном холме не всегда удобно молить бога и говорить о мирских делах одновременно, не опасаясь, что тебя не услышит никто из посторонних, например, стоящие на страже воины.

— Когда после этой беседы Моисей спросил Ездру о чем говорят воины, стоящие вокруг святого холма ночами и днями, то ответ Ездры его удивил: «Воины слушают песни жрецов и подбирают себе такие мотивы, которые укрепляют их волю и дух». Потом Ездра еще более удивил пророка: «Скажи, о великий, какими звучаниями речи пользоваться лучше всего — теми, что звучат у произносящего внутри головы, в горле, груди или в животе?»

— И ответ пророка озадачил Ездру: «Звучанием головой обращаешься к богу, горлом - к собственному духу, грудью- к сыну, животом -к друзьям, а всем вместе - к окружающим тебя во времени и пространстве людям». Ездра уставился взглядом на Моисея и вдруг увидел и ощутил распространяющиеся от пророка во все стороны волны радужных оттенков и цветов, несущие в себе звучащие и переливающие, пульсирующие и вибрирующие сферы и пронизанные насквозь молниями мыслеформ. Или это было и есть Слово пророка?

— Ездра привык все доводить до конца. Поэтому он встретился со своим душевным другом пятым писцом и прямо попросил того разрешить подержать в собственных руках Книгу пророка. И пятый писец велел Ездре совершить омовение, прочитать молитвы и приходить вечером.

— В свете трех горящих масляных светильников пятый писец священнодействовал. На голове его была одета небольшая черная шапочка, на подставке из полированного красного дерева лежала раскрытая Книга. Пятый писец заставил Ездру снять у двери обувь, встать на колени и так подойти к Книге. Ездра повиновался. Он приблизился вплотную к Книге вдохнул в себя глубоко воздух, задержал дыхание и наконец осмелился взглянуть на страницы. Строки голубились и вздымались, как волны, от листов вокруг распространялось фиолетовое свечение, в котором Ездра различил мерцающие золотые искры и молнии.

— От Книги во все стороны распространялись волны греющих радужных оттенков и ласкающих глаз цветов, из которых на остолбеневшего воина взирало прекрасное и мужественное лицо пророка. И Ездра потерял сознание.

— Пятый писец с глубочайшим уважением стал относиться к военачальнику. При виде Ездры пятый писец склонялся и готов был выполнить любое его распоряжение, ибо считал, что так воспринять Книгу, как принял Ездра, может только удостоившийся особой милости бога, сурового и справедливого Иеговы. Ездра же в свою очередь преклонялся перед пятым писцом, и дружба их еще более укрепилась. Воин и писец служили самозабвенно общему делу, отдавая себя целиком и полностью тому устройству жизни, во главе которого стоял Иофор и пророк Моисей.

— Чем больше находились жрецы в гостях у Иофора, тем больше задумывались над всем происходящим вокруг. Внутри каждого жреца звучала фраза, сказанная Иофором: «Жизнь на нас не кончается», а это означало в первую очередь, что человек становился неразрывным звеном между прошлым и будущим, от которого зависит передача от своих предков к потомкам лучших и превосходных качеств, обретенных внутри себя и найденных в окружающем нас прекрасном мире. Думающего так не нужно было агитировать и убеждать в прописных истинах, такому человеку был понятен святой смысл слова звучащего и играющего в душах: «патриотизм, Родина, мать, отец, сын, дочь, брат и сестра».

— Священнослужители и жрецы получили колоссальнейший духовный импульс, побывав на земле Мадиамской.

— Все члены большого семейства Иофора в свою очередь осознали свое место в жизни и оценили единенность и значение общего дела.

— Ездра приобрел много друзей и сторонников из пришедших вместе со жрецами воинов.

— Пятый писец подружился с возвращающимися на египетские земли и теперь мечтал о будущих встречах.

ГЛАВА 7

МОИСЕЙ ПОВТОРЯЕТ СВОЕГО ОТЦА

— Пастухи вновь собирались идти со стадом. Сепфора впервые за совместную жизнь с мужем наполнила его походную суму до предела, она по нескольку раз вынимала все из сумы, раскладывала перед собой, внимательно рассматривала каждую вещь и, вздыхая, вновь прятала все в суму, добавляя что-то еще. Моисей не вмешивался, ибо был полностью занят Гирсамом— проверил у сына подгонку обуви, соразмерность посоха, удобность одежд и многое такое, что известно только отцу и никому другому. Гирсам ликовал, дрожал от внутреннего нетерпения, сдерживал радостные слезы и с величайшим энтузиазмом выполнял все распоряжения отца, и этим по существу нисколько не отличался от всех окружающих Моисея людей.

— Сын и отец шли за стадом вместе. Маленькая и стройная фигурка Гирсама кружила вокруг Моисея, забегая то вправо, то влево, вырываясь вперед, но не отставая ни на шаг. Моисей увидел, что сын устал. Поманил Гирсама, подхватил его и посадил на свое правое плечо, сказав, что с такой высоты очень удобно наблюдать за стадом и развивать в себе острое зрение и способность держать в памяти всех животных до одного. Идущие вокруг стада пастухи издали приветственно взмахивали Гирсаму руками с высоко поднятыми посохами, и отец объяснял сыну, что обозначает движение посоха вверх, вниз и в стороны. Гирсам в ответ моментально поднимал свой посох и уже к исходу первого дня пути полностью усвоил язык пастухов. С Гирсамом сразу подружили все собаки, охраняющие стадо. Каждая собака подбегала к нему вплотную и тыкалась в Гирсама своим холодным носом, помахивая пушистым хвостом. Коровы и быки тоже встретили Гирсама доброжелательно и спокойно. Когда Моисей послал Гирсама к пятому писцу, идущему слева метрах в двухстах, Гирсам бросился напрямую и несколько раз проскочил под идущими коровами и быками, которые терпеливо ожидали, пока мальчик проползет под ними, и лишь после этого продолжали движение. Моисей думал рассказать Гирсаму про звезды, но мальчик прильнул у костра к отцу и безмятежно заснул.

— Пятый писец бережно подложил под голову Гирсама свою походную суму и укрыл его шерстяным одеялом, которое Сепфора ухитрилась спрятать к нему в суму перед уходом пастухов.

— Моисей вспоминал своего отца, который всю свою жизнь не уставал удивляться, восторгаться и восхищаться окружающим миром и людьми, с которыми он встречался. И передавал свое мироощущение и миропонимание своему сыну. Наступила пора Моисея повторить своего отца. Прошло столько времени, а Моисей вспоминал и, продолжал учиться у него, Моисею было особенно приятно, когда кто-нибудь хотя бы мимолетно вспоминал его отца, который помогал очень многим людям и не считал это за какое-то геройство, ибо видел в таких отношениях самое обычное состояние человека. Воспоминания Моисея прервал пятый писец, который неожиданно громко спросил: «Кто этот прекрасный человек, о котором ты думаешь, о великий? Он слаб телом, но неизмерим Духом и красотой души своей. Почему он гладит тебя по голове, о великий, кто это? Я никогда раньше не видел его рядом с тобой...»

— И Моисей гордо произнес: «Это мой Отец!»

— Пятый писец громко воскликнул: «Да будет священна память наших отцов!» Потом надолго задумался и замолк, вспоминая своего отца. Вспомни и ты своего отца, видишь его?!

— Моисей увидел стоящего рядом с пятым писцом священнослужителя и тихо проговорил: «Ты никогда не рассказывал, что твой отец был служителем сурового и справедливого Иеговы. Это был очень сильный телом и духом человек, он презирал опасности и никогда не склонял головы перед врагами...»

— Пятый писец встал на колени и начал молиться.

— Ранним утром, когда стадо начало свое движение, Моисей бережно взял спящего Гирсама на руки и так нес сына около трех часов подряд. Пятый писец несколько раз подходил и просил Моисея дать ему понести спящего мальчика, но в ответ услышал те слова, которые говорят любящие родители: «Своя ноша не тянет!» Гирсам медленно открыл глаза, вздрогнул, приподнял голову и оглянулся вокруг, поймал любящий взгляд отца и моментально успокоился. Для него все было привычным и близким — идущие в сопровождении пастухов и собак большое стадо, пятый писец со своей удивительной походной сумой, возвышающийся над всеми отец, голубое небо и слепящее Солнце.

— Гирсам впервые в жизни шел но большому кругу многих поколений пастухов. И ребенок с жадностью впитывал в себя все окружающее, напоминая Моисею далекое детство и поездки на лодке с отцом по Нилу. Тоже как когда-то Моисей, Гирсам ловил каждое слово, каждый жест отца и резонировал с каждым движением его души. Моисей почти осязаемо чувствовал, как заложенное в него отцом передавалось Гирсаму — человеколюбие и способность обуздывать свои желания и страсти, уверенность в правоте добра над злом, света над тьмой, справедливости над несправедливостью, мудрости над глупостью; сплав холода и тепла в логичности и корректности мышления с восхищением и преклонением перед красотой окружающего мира... Моисей знал наверняка, что сын вместит весь опыт быстротекущей жизни, переданный ему отцом, был уверен, что сын пойдет по своему жизненному пути в максимальных доступных ему гармониях и резонансах. Отец смотрел, как Гирсам с аппетитом ест сыр и запивает голубой прозрачной ключевой водой, которую специально для ребенка по поручению матери нес с собой пятый писец.

— Гирсам возвращался к отцу после обхода всего стада кругом. Он с гордостью нес на левом плече тонкую плетеную волосяную веревку, подарок пастухов, и как только увидел, что отец обратил свое внимание да нее, сразу изменил путь и побежал к пятому писцу. Пятый писец приоткрыл свою походную суму, немного покопался в ней и достал прямоугольный кусок папируса с начертанными на нем буквами. Гирсам с интересом смотрел на бумагу. А Пятый писец сказал: «Вот перед тобою, Гирсам, вся премудрость мира. Каждый день будешь заучивать на память букву и повторять. Это очень легко делать, когда швыряешь пращей камни. Посмотри, как следует держать пращу рукой, раскручивать и отпускать. Теперь беги туда, куда улетел камень и повторяй букву, пока не найдешь камень и не принесешь его мне обратно».

— Через некоторое время Моисей увидел, как Гирсам с помощью пастухов усаживается на спину идущим вместе со стадом двум лошадям, сначало к той, что была поспокойнее, а потом и к другой, что часто проявляла норовистостый характер и легко сбрасывала со спины незадачливых седоков. Обе лошади спокойно отнеслись к Гирсаму, у которого горели глаза, и радость лучилась вокруг, вызывая у суровых пастухов улыбки и желание передать ребенку свой опыт и умение.

— К концу дня молодой пастух затеял с Гирсамом настоящее сражение на посохах. Пастухи наблюдали, как сражающиеся стороны наседали и отступали, теснили друг друга и ловко уклонялись от ударов противника. Потом они услышали, как молодой пастух и Гирсам гортанными голосами призывают собак, направляя тех на отставших от стада животных. Голоса сплетались и дополняли один другого.

— Напряжение с Моисея спало, ибо за Гирсамом наблюдали все пастухи, ибо каждый считал своим долгом подстраховать, научить, порадовать и позаботиться о сыне Сенфоры и Моисея.

— Пятый писец планомерно учил Гирсама грамоте и развивал у ребенка способности к метанию камней пращей. Моисей видел, что светлый луч, устремляющийся из головы пятого писца ввысь и олицетворяющий в человеке учительство, стал максимальным и значительно превосходил лучи целительства, выходящие из рук, и искательства, выходящего из ног. В пятом писце обретался учитель и искатель. И Моисей видел пятого писца, до конца его дней рядом с собой и своими детьми.

— Поздно ночью при затухающем костре в свете блистающих, мерцающих и манящих к себе человека звезд пятый писец осмелился обратиться к Моисею с вопросом. Вокруг отдыхало стадо. Медленно прохаживались собаки, спали пастухи, и лишь слабый ночной ветерок налетал легкими порывами и шевелил бороду пятого писца. Пятый писец кашлянул, проглотил слюну и, слегка заикаясь, спросил: «О великий, я особенно почувствовал твое внимание к себе тогда, когда вкладывал в голову Гирсама букву шин и прибегал к помощи пращи. Если я достоин величайшей мудрости, то расскажи мне, что тебя заинтересовало во мне».

— «Человеку требуются знания о себе самом, о том, каким ему проходить свой жизненный путь. Знающий о себе принесет значительно больше пользы людям, чем не знающий. Останься сидеть у костра и вместе с тем отойди от него чуть в сторону. Теперь повернись лицом к нам, сидящим, и раскинь руки, обратив ладони к звездам. И ты, сидящий у костра, смотри на себя, стоящего. Видишь, из головы твоей исходит ввысь луч — это отблеск твоей внутренней сути учить людей. А так как этот луч самый большой из четырех лучей, идущих из головы, правой и левой руки и сдвинутых вместе ног, то можно утверждать, что тебе дано быть учителем. Если же луч из левой руки будет наибольшим, то тогда человек обязан идти по пути тонкого целительства души, наставляя и ведя незнающих и заблудших. Если же луч идет из правой руки, то человек должен устремиться но стезе грубого целительства, исправляя и искореняя ошибки и просчеты людей, проникшие в сознания, психологию и тела. Если луч идет из ног, то путь предстоит выбрать тот, что будет способствовать поиску информации. Теперь ты смотришь моими глазами и видишь воочию то, что меня заинтересовало».

— И пятый писец почти дословно повторил вопрос жреца Иофора: «О великий, относятся ли данные тобою мне, недостойному, знания к вождю, жрецу, пастуху, воину, и пахарю?»

— И получил почти равнозначный ответ: «Относятся в равной степени ко всем людям, которыми ты заинтересуешься, ибо в каждом человеке в той или иной степени обретаются заинтересовавшие тебя качества. Чем больше в человеке сокровенного, тем ярче лучи; чем глубже проникновение в суть вещей и явлений, тем больше лучи; чем сильнее вера, любовь и надежда, тем светоносное человек».

— Пятый писец склонил свою голову, обнажив блестящую лысину, он пытался осознать сказанное пророком, глаза его вначале слегка сощурились, взгляд уперся в догорающий костер, потом веки смежились, и пятый писец заснул глубоким и спокойным сном. Он склонялся на бок все больше, пока голова его не коснулась подложенной Моисеем своей походной сумы. Пятый писец улыбнулся мягкой детской улыбкой и подложил правую ладонь под голову.

— Эту ночь пророк проводил в воспоминаниях. Он пристально вглядывался в пройденные на ею глазах жизненные пути различных людей и оценивал сделанное этими людьми. Пророк выделял сделанное людьми во имя во славу богов, во имя и во славу веры, во имя и во славу знаний, во имя и во славу собственного роста и возвышения во времени я пространстве. И приходил к выводу о том, что в человеке все взаимозависимо, взаимообусловлено и связано с окружающим миром.

— С рассветом, когда стадо начало свое движение, Моисей вновь бережно взял на руки спящего Гирсама н нес сына несколько часов подряд. Опять пятый писец подходил к отцу и просил разрешить ему понести спящего спокойным сном ребенка и опять Моисей улыбнулся пятому писцу: «Своя ноша не тянет!»

— Гирсам медленно приоткрыл глаза, приподнял голову, оглянулся, встретился взглядом с отцом и моментально успокоился.

— А над всем возвышалось бездонное голубое небо и слепящее Солнце — Великий Фараон бог Ра.

В СЕРДЦАХ ЛИ СОКРОВИЩА

— Сепфора видела подходящее издали стадо. Маленькие фигурки пастухов приветствовали кого-то внутри стада, это заинтересовало женщин, ибо она также прекрасно разбирались в языке посохов. От стада отделилось какое-то большое животное, издали было трудно разобрать, и стадо стало быстро приближаться к стоящим женщинам и детям. У Сепфоры тревожно и радостно забилось сердце — верхом на лошади скакал ее сын Гирсам. Он приблизился к матери, глаза его сияли, в одной руке он держал поводья, а в другой крепко сжимал посох. Гирсам гортанным срывающимся голосом прокричал: «Отец научил меня скакать на коне! Отец всему научил меня! Вот он приближается, смотрите, он выше всех!»

— Сепфора прижала малыша к звонко стучащему сердцу и не могла сразу решить — радоваться, печалиться или удивляться всему, что видели ее глаза. Как мать она подумала прежде всего о том, что Гирсам слишком быстро передвигается на лошади, как мать она подумала о том, что лошадь может сбросить седока, как мать она считала своего сына еще очень слабым, нуждающимся в постоянной опеке взрослых людей. Но так ли было на самом деле?

— Стадо подходило все ближе и ближе, каждая женщина искала глазами своего мужа, дети высматривали отцов, сестры восхищенно глядели на братьев.

— Наконец Гирсам угомонился и спрыгнул с лошади, которая спокойна пошла за ним, когда он заспешил к матери. Мать схватила правой рукой острые плечи старшего сына, прижимая левой рукой к себе младшего. Моисей подходил в сопровождении пятого писца и остальных пастухов. Походка его была быстрой и уверенной и никто лучше Сепфоры не мог разобраться в его настроении только по походке, жена знала, как идет муж, когда он озабочен, когда утомлен, когда чему-нибудь расстроен и когда радостен. Моисей подходил радостным и, как всегда энергичным и готовым оказать любую поддержку нуждающемуся в ней человеку.

— Навстречу подошедшим пастухам вышел сам жрец и священнослужитель Иофор. Он обнял Моисея, сказав, что ждет его на священном холме, поблагодарил пастухов и пригласил всех к себе на общую трапезу.

— Гирсам между тем показывал матери, как можно остановить на полном ходу быка или корову, он бросил веревку на проходившую мимо корову, веревка обвилась вокруг рог, Гирсам потянул к себе, и корова покорно остановилась. Сепфора хотела дать ему шлепок, но вовремя спохватилась и сказала ему, что все, чему он научился, она посмотрит с удовольствием как-нибудь в другой раз. Гирсам бросился к своим сверстникам. Издали до слуха родителей долетал его звонкий голос: «Отец научил меня... отец научил... отец!..» В сердце Сепфоры возникло что-то греющее и очень приятное, а и ушах звучали слова сына.

— Сарра встретила мужа словами: «Ты не надоедал там опять Моисею?» В ответ супруг весело рассмеялся и гулко постукал кулаками себя по груди — «Здоров и никаких сомнений быть не может!»

— Рахиль увидела пятого писца и, как кошка на мышь, устремилась тому навстречу. Пятый писец остановился, слегка присел на согнутые в коленях ноги, закрутил туда-сюда головой и с невероятной быстротой бросился к Сепфоре с криками: «Гирсам уже знает почти все буквы!» Сепфора громко расхохоталась и на глаза у изумленных женщин обняла пятого писца и поцеловала его в щеку. Моисей в свою очередь обнял пятого писца за плечи, и так в окружении семьи Моисея и под защитой Сепфоры пятый писец быстро засеменил прочь от Рахили.

— Впрочем, все заняты были своими близкими и поэтому никто за исключением всевидящей Юдифи не обратил внимание на бегство с поля боя пятого писца.

В ДУШЕ ЛИ НАДЕЖДА

— Сепфора была немного рассеяна и подавлена. Она посматривала на Моисея и никак не решалась о чем-то заговорить. Наконец, как всякая женщина, Сепфора не выдержала и поделилась: «Я видела плохой сон, муж мой Твоя сестра Мариам была вся в черном и показывала мне рукой на большого с виду очень сильного мужчину, держащего на спине громадный камень. Камень давил мужчине на плечи, он же все больше пригибался к земле, пока камень не вдавил его полностью в песок, а твоя сестра Мариам ломала руки и пела погребальные песни. Что это было, муж мой?»

— Моисей как мог успокоил жену, переключив ее внимание на события, сопровождающие пастухов в пути к пастбищам и обратно. Сепфора начинала воочию видеть заботливого пятого писца, обучающего ее сына чтению и метанию камней, она вместе с Гирсамом взбиралась на спину лошади, совместно с мужем несла на руках еще не проснувшегося ребенка, слышала гортанные голоса молодого пастуха и Гирсама, звала к себе собак, бежала напрямую через все стадо, пробираясь под животами коров и быков. Из рассказа Моисея перед Сепфорой вставали смелые и правдивые люди, любящие жизнь, свободу и ценящие свою независимость превыше всего. В ушах Сепфоры вибрировала и звучала фраза, произнесенная Моисеем пятому писцу: «Своя ноша не тянет!» И вдруг совершенно неожиданно для себя Сепфора задала мужу вопрос: «О Моисей, почему ты не снял с мужа Мариам эту тяжкую ношу, она не была его ношей, и только тебе дано снять с людей нашего рода тяжкую ношу?..>>

— Моисей посмотрел в глаза своей жены долгим и испытующим взглядом, его пронзительный иссине-темный прожигающий насквозь собеседника взор затуманился набежавшей слезой. Таким еще мужа Сепфора никогда не видела и не знала. Жена приблизилась вплотную к своему мужу, прижалась к нему всем телом, обняла его своими мыслями, окружила его своей заботой и наполнила его своей верой, надеждой и любовью. И Моисей прошептал: «Еще не пришел срок! Я все время только об этом думаю, любовь моя. Все свои силы муж Мариам вложил в чужие камни, все свои помыслы муж Мариам отдал чужим делам, ибо был свободным, но добровольно стал рабом. Свободе он предпочел заботу фараона, принимал, как прирученное животное, пищу из чужих рук и противился изо всех сил тем, кто желал ему добра. Его нельзя было оторвать от каменных блоков, ибо прирос к ним и душой и телом. И тысячи других мужей нельзя было увлечь за собой. Все они войдут в чужую землю и растворятся в ней. В молодых уже посеяны зерна свободы, только кто поможет снять урожай?..»

— Сепфора простерла свои руки ввысь, ее богатая прическа разошлась свободными волнами по плечам, глаза горели негасимым огнем, и Моисею на мгновение показалось, что в глазах Сепфоры отразились Сириус и Орион, а сама Сепфора превратилась в жрицу Великого Фараона бога Ра.

— Сепфора простирала руки ввысь, голос ее стал бархатистым и чарующим, слова приобрели сокровенный смысл и отлетали в Космос яркокрасными стрелами свободы: «О великий и мудрый, суровый и справедливый Яхве! Снизойди к мужу моему, войди в него негасимым светом любви, веры и надежды! Укажи ему путь, ибо поведет муж мой за собой многих людей. Помоги, о великий!»

— И произнес Моисей высшее имя бога, ибо только ему оно было открыто и доступно.

— Небо заиграло малиновыми всполохами, идущий к священному холму жрец и священнослужитель Иофор увидел приближающегося к нему Моисея в пурпурной мантии сурового и справедливого Иеговы»

— Края мантии накрыли собой земли египетские и мадиамские.

— Первый десяток лет пребывания пророка на земле Мадиамской миновал...

ПОСЛЕСЛОВИЕ

— Вот и все.

— Да будет Великий Фараон бог Ра снисходителен к человеческим чувствам, стремлениям и желаниям.

— Да будет доброжелателен суровый и справедливый бог сердца человеческого Иегова к образам людей, украсившим собой XVIII диалог.

— Наступало время прощания. Никогда уже не повторятся те изумительные мгновения, часы и дни, .когда внутри автора и где-то на просторах египетских земель звучал чарующий голос жрицы Великого Фараона бога Ра, вплетаясь в солнечные лучи, плещущийся в лунном сиянии, стремящийся к прекрасным и далеким звездам... Никогда так ярко и красочно не увидит автор отца Моисея, скользящего на своей лодке по водной глади реки или преодолевающего с помощью своего сына бушующие волны... Никогда уже голос Мариам не заставит затрепетать внешнее и внутреннее, ближайшее и отдаленное, открытое и сокровенное...

— Или все еще и еще раз повторится?..

— В зыбком мареве лунного света и в мерцающем отблеске звезд стоит на священном холме жрец и священнослужитель Иофор. Автор подходит к нему в растерянности и с печалью в глазах, любовью в сердце и глубочайшим уважением в душе. Время течет неумолимо, только несколько секунд отпущено на прощание...

— Крепкое дружеское рукопожатие Ездры запоминается на всю жизнь. Военачальник приветственно поднял левую руку...

— Вздрагивают плечи пятого писца, человека искреннего и знающего свое дело. Автор по-отечески прижимает пятого писца к себе, обнимает и успокаивает...

— Пастухи все до одного заняты делом. Стадо увеличивается, возрастают и заботы. Они лучше всех умеют ценить человеческое тепло, доброту и справедливость. Да будут эти качества в них множиться и возрастать. Лица пастухов в пыли, улыбки обнажают белоснежные зубы, походка их легка и пружиниста... Счастья вам... счастья... счастья...

— Три женщины скромно стоят в стороне. Праведница сдержана, Сарра думает о чем-то добром и хорошем. Юдифь и здесь шныряет глазами туда-сюда и ищет изюминку в возникшей ситуации, Рахиль томно поводит глазами, вздыхает и надеется, что на прощание автор слегка хлопнет ее по заду... Будьте и вы, уважаемые, радостны и счастливы!»

— В окружении своей семьи стоит Сепфора. Автор склоняется перед ней и целует край ее одежд...

— Дальше же, читатель, взгляните сами, ибо слишком много духовных сил отдается человеком при расставании с близкими и дорогими ему людьми...

— Последний порыв горячего ветра свободы с земли Мадиамской коснулся лица автора...

— Вот и все, уважаемый и почтенный читатель. Завершен XVIII диалог автора внутри себя. Когда рассматриваешь вещи, явления, события и людей с нескольких позиций одновременно, все вокруг и внутри тебя оживает и пульсирует жизнью. И чем больше думаешь, тем глубже проникаешь в суть сокровенного человеческого, туда, где обретается сыновняя любовь к своей земле и преклонение перед своим святым Отечеством. — Вот и все...

© А.П.Волков